ять рядом со своею женою и шутя говаривал, что ему подле нее быть унизительно, так мал он в сравнении с нею ростом. Та же Кашкина отмечает: «Когда я встречаю его рядом с его прекрасною супругой, он мне невольно напоминает портрет того маленького животного, очень умного и смышленого, которое ты угадаешь без того, чтобы мне его назвать».
В Царском Селе произошли два события, определившие в дальнейшем всю судьбу Пушкина. Еще ранее, в Петербурге, увидев Натали лишь один раз, Д.Ф. Фикельмон отметила: «Жена его прекрасное создание, но это меланхоличное и тихое выражение похоже на предчувствие несчастья. Физиономия мужа и жены не предсказывают ни спокойствия, ни тихой радости в будущем: у Пушкина видны порывы страстей, у жены вся меланхолия отречения от себя». Дарья Федоровна смогла непостижимым образом предсказать великую трагедию, разыгравшуюся шесть лет спустя.
В эти первые счастливые дни произошли два события, которые в корне изменили жизнь молодой четы и, словно определенные судьбой, направили ее к смертельному исходу. Эти два события случились, когда в Царское Село приехала императорская фамилия. «Император и императрица, – пишет мать Пушкина, – встретили Наташу и Александра, они остановились поговорить с ними, и императрица сказала Наташе, что она очень рада с нею познакомиться и тысячу других милых и любезных вещей. И вот она теперь принуждена, совсем того не желая, появиться при дворе».
Вторым результатом этой встречи стала растущая зависимость от императора Николая I. «Царь, – писал Пушкин, – взял меня на службу… он дал мне жалованье, открыл мне архивы, с тем, чтобы я рылся и ничего не делал… Он сказал. «Так как он женат и не богат, то нужно позаботиться, чтоб у него была каша в горшке». И поэт далее прибавляет: «Ей богу, он очень со мною мил».
Да, Николай I был любезен с поэтом. Он сумел привязать его к себе, а его молодую жену ко двору, к бесконечным балам и празднествам. Когда Пушкин приехал с женою в Петербург, то они познакомились со всей знатью. Поэту было приятно, что Натали блистает в свете. Его тщеславие (а Пушкин, как уже известно, гордился своим аристократизмом) было удовлетворено. Еще перед женитьбой он писал матери Натали: «Я не потерплю ни за что на свете, чтобы жена моя испытывала лишения, чтобы она не бывала там, где она призвана блистать, развлекаться. Она вправе этого требовать. Чтобы угодить ей, я согласен принести в жертву свой вкусы, все, чем я увлекался в жизни, мое вольное, полное случайностей существование. И все же не станет ли она роптать, если положение ее в свете не будет столь блестящим, как она того заслуживает и как я того хотел бы?»
И действительно, Пушкин пожертвовал многим, сначала деньгами (он взял почти 40000 рублей под залог имения на свадьбу), потом независимостью, поступив к царю на службу. "Свет" принял m>-me Пушкину с распростертыми объятьями. Все были влюблены в Наталью Николаевну: император садился с ней на ужин, вальсировал и вовсю кокетничал, что доставляло ей большое удовольствие; а тринадцатилетний Петенька Бутурлин на балу родителей, краснея и заикаясь, спешил объясниться ей в любви, пока его не прогнали спать. Однако, когда графиня Нессельроде увезла Натали на небольшой придворный Аничковский вечер, то Пушкин был взбешен: «Я не хочу, чтоб жена моя ездила туда, где я сам не бываю».
Балы отнимали уйму времени. Возвращались домой супруги а 4-5 утра, вставали поздно, обедали в восемь вечера; встав из-за стола Натали переодевалась и опять уезжала. Ее сопровождал муж. Давно уже для Пушкина отошла пора, когда он сам увлекался танцами. Но нельзя же было жене уезжать одной. И все вечера Пушкин проводил на балах: стоял у стены, вяло глядел на танцующих, ел мороженое и зевал. Он даже не играл в карты, хотя был страстным игроком. Поэт любовался своей «Мадонной» и был по детски горд, что красота его жены вызывает удивление и восхищение окружающих.
«Жена Пушкина, – пишет Н. Сердобин, – появилась в большом свете и была здесь отменно хорошо принята, она понравилась всем и своим обращением, и своей наружностью, в которой находят что-то трогательное».
«Госпожа Пушкина, жена поэта, – пишет в своем «Дневнике» Долли Фикельмон, – здесь впервые явилась в свет; она очень красива, и во всем ее облике есть что-то поэтическое-ее стан великолепен, черты лица правильны, рот изящен, и взгляд, хотя и неопределенный, красив; в ее лице есть что-то кроткое и утонченное; я еще не знаю, как она разговаривает, ведь среди 150 человек вовсе не разговаривают,- но муж говорит, что она умна. Что до него, то он перестает быть поэтом в ее присутствии; мне показалось, что он вчера испытывал… все возбуждение и волнение, какие чувствует муж, желающий, чтобы его жена имела успех в свете».
Необыкновенная красота Пушкиной поразила все петербургское общество. «Моя невестка, – сообщала сестра поэта Ольга, – женщина наиболее здесь модная. Она вращается в самом высшем свете, и говорят вообще, что она-первая красавица; ее прозвали «Психеей».
Балы требовали денег, домашняя жизнь тоже. В ноябре 1831 года поэт поступает на службу в министерство иностранных дел и получает разрешение работать в архивах – царь поручил Пушкину написать историю Петра Великого. Однако жалованье составило всего 5000 рублей в год. С творчеством у поэта не ладилось. Хроническое безденежье стало преследовать Пушкина вплоть до самой последней минуты его жизни.
«С первого года женитьбы Пушкин узнал нужду, – вспоминает Н.М. Смирнов, – и хотя никто из самых близких не слыхал от него ни единой жалобы, беспокойство о существовании омрачало часто его лицо. Домашние нужды имели большое влияние на нрав его. Вспоминаю, как он, придя к нам, ходил печально по комнате, надув губы и опустив руки в карманы широких панталон, и уныло повторял: «грустно! тоска!» Шутка, острое слово оживляли его электрическою искрою; он громко захохочет и обнаружит ряд белых, прекрасных зубов, которые с толстыми губами были в нем остатками полуарабского происхождения. И вдруг снова, став к камину, шевеля что-нибудь в своих широких карманах, запоет протяжно: «грустно! тоска!» Я уверен, что беспокойствия о будущей судьбе семейства, долги и вечные заботы о существовании были главною причиною той раздражительности, которую он показал в происшествиях, бывших причиною его смерти».
Зимой 1831 года Пушкин съездил в Москву, чтобы поправить свои денежные дела. Н. Языков писал брату: «Между нами будет сказано, Пушкин приезжал сюда по делам не чисто литературным, или вернее сказать, не за делом, а для картежных сделок, и находился в обществе самом мерзком: между щелкоперами, плутами и обдиралами. Это всегда с ним бывает в Москве. В Петербурге он живет опрятнее».
Пушкину вечно не хватало денег, но причина заключалась не в том, что Натали неумело вела хозяйство и что много средств уходило на туалеты. Сама Наталья Николаевна вспоминала о первых годах супружеской жизни – бывало после редкого выигрыша (а Пушкин чаще проигрывал) или крупной литературной получки, в доме появляется все в изобилии, деньги тратятся без удержу и расчета. Муж старался на только исполнить, но и предугадать все ее желания. Минуты эти были скоротечны и сменялись полным безденежьем. А сам поэт думал об этом так:
«Кружусь в свете, – пишет он Нащокину, – жена моя в большой моде, – все это требует денег, деньги достаются мне через труды, а труды требуют уединения…»
«Пушкина нигде не встретишь, как только на балах, – сообщает Н.В. Гоголь, а Плетнев, хороший друг поэта, говорил как то Жуковскому, что Пушкин «вечером возит жену свою по балам, не столько для ее потехи, сколько для собственной». Друзья поэта замечали, что Пушкин целиком отдался во власть прихотей своей жены. Влюбленный в ее красоту, скромность и невинность, поэт замечал, что светская жизнь втягивает Натали, а ее успехи обязывают его прилагать максимум усилий для обеспечения этого положения. Иногда он с добродушной иронией писал жене: «Какие вы помощницы или работницы? Вы работаете только ножками на балах и помогаете мужьям мотать…Вы, бабы. Не понимаете счастья независимости и готовы закабалить себя навеки, чтобы только сказали про вас: «Hier madam une telle eteit decidement la plus belle et la mieux mise du bal. (Вчера на балу госпожа такая-то была решительно красивее всех и была одета лучше всех.)..»
Пушкин постоянно находился в депрессивном состоянии. Постоянные заботы о семье занимали его мысли – где достать денег, как разделаться с долгами, бросить ли службу, как вырвать жену из великосветской суеты. «Дай бог, – пишет поэт в 1834 году, -плюнуть на Петербург, да подать в отставку, да удрать в Болдино, да жить барином!»
Вкусив прелесть балов с их блеском, красочностью, шумным весельем, общением со знаменитостями, и, даже, легким светским флиртом, Натали уже не могла отказаться от них. Как следствие такой активной светской жизни – «кокетничание» с офицерами, некоторая легкомысленность, пусть даже и наигранная. Но она страшно раздражала Пушкина. Африканская кровь давала о себе знать. Поэт был ревнив как Отелло. Он строго запретил принимать кого-либо из мужчин в его отсутствие или когда он удалялся в свой кабинет. Даже для самых близких друзей своих он не допускал исключения. Натали, воспитанная в беспрекословном подчинении, это запрет никогда не нарушала. Однажды в отсутствие мужа Наталья Николаевна принимает своего дальнего родственника, полковника лейб-гвардии гусарского полка Ф. И. Мусина-Пушкина. Узнав об этом поэт делает жене выговор:
«Нехорошо только, что ты пускаешься в разные кокетства, – пишет Пушкин жене 27 сентября 1832 года, – принимать Пушкина тебе не следовало, во-первых, потому, что при мне он у нас ни разу не был, а во-вторых, хоть я в тебе и уверен, но не должно давать свету повод к сплетням».
«Смотри женка. Того и гляди, избалуешься без меня, – полушутливо, полусерьезно предупреждает поэт Натали в 1833 году, – забудешь меня – искокетничаешься. Одна надежда на бога и на тетку. Авось сохранят тебя от искушений рассеянности».