«Не мешай мне, не стращай меня, – пишет поэт из Болдина в 1833 году, – будь здорова, смотри за детьми, не кокетничай с царем, ни с женихом княжны Любы».
Повторяю тебе помягче, – наставляет Пушкин жену на путь истинный из поэтического Болдина, – что кокетство ни к чему доброму не ведет; и хоть имеет свои приятности, но ничто так скоро не лишает молодой женщины того, без чего нет ни семейного благополучия, ни спокойствия в отношениях к свету: уважения. Радоваться своими победами тебе нечего».
И так постоянно: «Ты кругом виновата…кокетничаешь со всем дипломатическим корпусом». «Не кокетничай с Соболевским…».
Однако Натали была искренна в своем поведении и своих признаниях мужу. Она, видимо, до простоте душевной рассказывала ему о своих победах, которыми гордилась, как и любая другая светская дама. Пушкин, особенно в первые годы жизни, менторски наставлял свою молодую жену, обучал ее приличному поведению в свете, но, как всегда, довольно неприличными словами и непристойными сравнениями. В его письмах к жене странным образом сочетались трогательная нежность и цинические выражения. Вот его письмо от 30 октября 1833 года. «Вчера получил я, мой друг, два от тебя письма. Спасибо; но хочу немножко тебя пожурить. Ты, кажется, не путем искокетничалась. Смотри: недаром кокетство не в моде и почитается признаком дурного тона. В нем толку мало. Ты радуешься, что за тобою, как за сучкой бегают кобели, подняв хвост трубочкой и вынюхивая задницу; есть чему радоваться! Не только тебе, но и Парасковье Петровне легко за собою приучить бегать холостых шаромыжников; стоит разгласить, что-де я большая охотница. Вот и вся тайна кокетства. Было бы корыто, а свиньи найдутся…
Теперь, мой ангел, целую тебя как ни в чем не бывало; и благодарю за то, что подробно и откровенно описываешь свою беспутную жизнь. Гуляй, женка; только не загуливай, да меня не забывай. Мочи нет, хочется мне увидеть тебя причесанную a la Ninon; ты должна быть чудо как мила. Как ты прежде об этой старой курве не подумала и не переняла у ней прическу.? Опиши мне свое появление на балах, которые, как ты пишешь уже открылись. Да, ангел мой, пожалуйста не кокетничай. Я не ревнив, да и знаю, что ты во все тяжкие не пустишься; но ты знаешь, как я не люблю все, что пахнет московскою барышнею, все, что не comme il faut, все, что vulgar…»
Натали была простой, милой, честной, но выросшей в обстановке религиозного и жесткого воспитания девушкой. Светской образованности, которой блистали Долли Фикельмон, А. Смирнова-Россет или Софи Карамзина, у Наташи не было, литературных увлечений тоже. Поэтому ее и привлекали простые удовольствия – танцы, всеобщее обожание, тем более, что частые беременности и заботы о семье не вносили в ее жизнь разнообразие. С детской наивностью она веселится и встречает ухаживания мужчин как дань ее красоте. Пушкин, как опытный совратитель, знает, что скрывается под «ухаживаниями» светских «ловеласов». Но напрасно поэт так настойчиво и грубо распинает свою жену, и притом любимую, за ее «победы». Ведь, в действительности, она всегда оставалась верна своему мужу.
С первого дня появления молодой четы в свете каждый неловкий шаг молодой женщины давал повод к сплетням. Попав в высшее общество, Натали поначалу допускала небольшие промахи в поведении с точки зрения строго соблюдавшихся правил «света». Вот этого-то и опасался самолюбивый и гордый поэт. Именно мнение света и беспокоило его. П.Е. Щеголев в книге «Дуэль и смерть Пушкина» писал по этому поводу: «В кокетстве раздражала Пушкина больше всего общественная, так сказать, сторона его. Интимная же сторона, боязнь быть «кокю» (рогоносцем) не волновала так Пушкина». Поэт хотел видеть в Натали свой «инцестуальный» романтический идеал замужней женщины, тот идеал, который поэт воплотил в образе Татьяны,
Она была не тороплива,
Не холодна, не говорлива,
Без взора наглого для всех,
Без притязаний на успех,
Без этих маленьких ужимок,
Без подражательных затей…
Все тихо, просто было в ней.
Она казалась верный снимок
Du comme il faut…
………………С головы до ног
Никто бы в ней найти не мог
Того, что модой самовластной
В высоком лондонском кругу
Зовется vulgar…
Однако при всей любви к жене Пушкин начинал понимать, что московской барышне Гончаровой еще далеко до этого идеала, созданного в подсознании поэта как следствие его детских сексуальных фиксаций и сексуальных запретов. Поэт требовал от своего идеала не только верности мужу, но и «холодности» по отношению ко всем мужчинам, неприязни к легкому флирту, который, однако, сам он любил, и не мог избавиться от этой страсти всю жизнь.
Для Пушкина свобода сексуальных отношений признавалась только за ним, Александром Сергеевичем. Прошел год, и снова начинает проявляться его болезненный истерический характер. Поначалу Пушкин довольствовался интимными отношениями с женой, избавившись на время от своих привычек: «Я женат около года, – писал он О.М. Судиенку, – и вследствие сего образ жизни моей совершенно переменился, к неописанному огорченьюСофьи Остафьевны и кавалергардских шаромыжников». Но затем поэт снова отдается своему подсознательному влечению.
Чувство уважения к своему «идеалу», к своей «мадонне», не позволяло Пушкину быть свободным как и ранее в потаенных проявлениях своей сексуальной жизни. Потому полное сексуальное наслаждение он не получал. Специфика эротической сферы поэта, о которой мы говорили, была такова, что его половые стремления всегда соединялись с элементами извращенности, которые он не осмеливался удовлетворять с женщиной, заслуживающей уважения.
Характеризуя сексуальные особенности такого типа мужчин, З. Фрейд отмечал: «Полное половое удовольствие он может испытать только тогда, когда безудержно отдается наслаждению, чего он, например, не осмеливается проявлять со своей высоконравственной супругой». Первые восторги от интимных отношений с неумелой Натали, когда она отдавалась мужу «без упоенья», едва ответствовала его восторгам и «поневоле» делила с ним момент экстаза, прошли. Пушкину необходима была новая эротическая подзарядка. Энергия его «либидо» не находила выхода ни в сексуальной жизни, ни в творческой деятельности. Тем более холодность Натали не давала ему необходимого удовлетворения. Постепенно поэт возвратился к своей обычной сексуальной практике.
4.
Летом 1831 года, когда молодожены отдыхали в Царском Селе, поэт снова сблизился с Александрой Россет. По вечерам заходил он к ней вместе с Жуковским, а по утрам она нередко приходила к Пушкину. Поэт читал ей написанное, с удовольствием выслушивал замечания. Под вечер Россет обычно заезжала к Пушкину на дрожках. Пушкин садился верхом на перекладину дрожек, болтал и был необыкновенно весел и забавен. Вяземскому он писал о Россет: «… она чрезвычайно мила и умна». Натали сильно ревновала к ней мужа. Тогда Александра говорила ей: ".Что ты ревнуешь его ко мне? Право, мне все равно: и Жуковский, и Пушкин, и Плетнев, – разве ты не видишь, что ни я не влюблена в него, ни он в меня?". – "Я это хорошо вижу, – отвечала Натали, – да мне досадно, что ему с тобою весело, а со мной он зевает".
В 1832 году Александра Россет вышла замуж за Н. Смирнова. Молодая пара зажила богато и широко. В салоне Смирновой по-прежнему собирался самые известные петербургские литераторы, по-прежнему она была окружена всеобщим поклонением…
Сама Александра Осиповна вспоминает: «В 1832 году Александр Сергеевич приходил всякий дань ко мне, также и в день рождения моего принес мне альбом и сказал: "Вы так хорошо рассказываете, что должны писать свои записки", – и на первом листе – написал стихи:
В тревоге пестрой и бесплодной
Большого света и двора
Я сохранила взгляд холодный,
Простое сердце, ум свободный
И правды пламень благородный
И как дитя была добра;
Смеялась над толпою вздорной,
Судила здраво и светло,
И шутки злости самой черной
Писала прямо набело.
Нежно любя свою жену, Пушкин снова начал увлекаться другими женщинами. Старые привычки давали знать. Отказываясь от посещения Софьи Астафьевны (о чем он сообщает своей жене), куда его постоянно зазывали друзья и молодые кавалергарды, он, однако, не упускал возможности приударить за красивыми девушками. Наталья Николаевна ставит в укор мужу и ту же Смирнову, и графиню Соллогуб, Софью Карамзину и многих других. Она ревновала даже к Евпраксии Вульф, с которой Пушкин почти не встречался, и Анне Николаевне Вульф приходилось успокаивать ревнивую Наталью Николаевну.
«Как вздумалось вам,-писала она ей в 1831 году,- ревновать мою сестру, дорогой друг мой? Если бы даже муж ваш действительно любил сестру, как вам угодно непременно думать,-настоящая минута не смывает ли все прошлое, которое теперь становится тению» и т. д. Пушкин, правда, как мог, оправдывался. В сентябре 1832 года он пишет жене: «… Грех тебе меня подозревать в неверности к тебе и разборчивости к женам друзей моих».
Однако, Пушкин, действительно усердно ухаживал за 16-летней графиней Соллогуб, фрейлиной великой княгини Елены Павловны и кузиной известного писателя и друга поэта В.А. Соллогуба. И даже посвятил ей стихотворение:
Нет, полно мне любить; но почему порой
Не погружуся я в минутное мечтанье,
Когда нечаянно пройдет передо мной
Младое,чистое, небесное созданье.
Пройдет и скроется?… Ужель не можно мне,
Любуясь девою в печальном сладострастье,
Глазами следовать за нею в тишине,