Гусёк не отставал от Кукушкина. Втыкая штык в землю, он карабкался рядом с ним на скользкий от крови вал и кричал, поощряя себя:
– Гусёк! От старых гусей не отставай!
Ставя ногу на ровный гребень вала после крутизны, Гусёк оступился и упал бы, если б его не подхватил Кукушкин.
Что было потом, Гусёк плохо помнил. У него зашлось восторгом сердце. Он куда-то бежал вместе с другими, держа ружье наперевес и крича: «При-ка-а-аз!» Вдруг он почувствовал на штыке своем неподъемную тяжесть. В голову ударило. Завертелись в глазах огненные колеса. Гусёк упал.
Когда он очнулся, уже рассветало. Прислоненный к брустверу Гусёк сидел, держа в руках ружье. Кукушкин снял с головы убитого турка белоснежную чалму и принялся длинным полотном обматывать голову Гуська. Сквозь полотно сочилась кровь.
– Дядя Никифор, ты чего это делаешь? – спросил Гусёк в недоумении.
– Турка из тебя, дурака, делаю!
– Дядюшка, а Измаил наш?
– Твой наполовину. А мою половину надо еще взять.
– Дядюшка, а я, никак, одного неприятеля сколол! – воскликнул со слезами в голосе Гусёк, взглянув на штык своего ружья и на свои окровавленные руки.
– Мало одного – дюжину! Ну и он тебя поцарапал. Долг платежом красен!
– Ура! Суворов платит! – закричал Гусёк, встав на ноги.
– Молчи, дурень! – строго прикрикнул Кукушкин.
Озираясь, Гусёк удивился строгой тишине. Пушки замолчали. Прекратилась и ружейная трескотня. Над рекой стоял туман. Но город уже выплывал из тумана. Казалось, что дома, минареты и башни ото рвались от земли и поднимаются ввысь. Бесчисленные стаи голубей, всполошенных штурмом, носились в безоблачном синем небе, их крылья вспыхивали порой алой кровью: там, в высоте, уже светило солнце.
По валам, насколько хватал взор, ходили русские солдаты, унося раненых и убитых.
– Дядя Никифор! Когда же твою половину Измаила брать будем? – спросил Гусёк.
– Коль скоро Суворов велит, тогда и возьмем.
Вторая половина штурма оказалась трудней во много раз, чем первая. Овладев к рассвету всем поясом измаильских укреплений, русские войска сильно расстроились, потеряв очень много убитыми и ранеными. Многие офицеры были тяжело ранены. Турки, занимая центральное положение, собирались в тесных улицах Измаила. Численный их перевес был еще значительней после убыли в русских штурмовых колоннах, к тому же атакующие образовали растянутую линию, а турки сплотились.
Суворов приказал войскам, отдохнув, продолжать атаку, не давая туркам опомниться. Колонны построились и двинулись в город. Туман рассеялся. На улицах и площадях города завязались сотни кровавых боев. Затихая в одном месте, выстрелы и боевые крики слышались в другом. Все дома Измаила, каменные, с толстыми кирпичными стенами, превратились в блокгаузы. Из окон, из-за стен летели пули. Большие дома, казармы янычар, высокие «ханы» (гостиницы) приходилось штурмовать, как цитадели, применяя артиллерию. Вдобавок ко всему сераскер приказал спустить с коновязей всех кавалерийских лошадей: турецкая конница не могла теперь действовать на узких и кривых улицах. Тысячи взбешенных разнузданных коней носились по улицам и площадям. Выстрелы и штыки не могли их остановить. Русские солдаты падали, смятые и растоптанные конскими копытами.
Суворов приказал вступить в город всем резервам, пехотным и кавалерийским. Конница охватила город кольцом по линии укрепления, уничтожая турок, которые пробились сквозь штурмовые линии и не хотели сдаваться.
К часу дня русские войска достигли середины города. В руках турок оставались только две мечети и неприступный редут Табия. Но когда из мечетей турок выбили, редут выкинул белый флаг.
Сераскер Айдос-Магомет с 2 тысячами янычар укрылись в самом большом доме. Батальон фанагорийских гренадер по приказанию Павла Потёмкина атаковал последнее убежище коменданта Измаила. Оттуда фанагорийцев встретили картечью: у турок в их «цитадели» нашлись и пушки. Но русские солдаты подвезли артиллерию и ядрами выбили ворота «хана», затем фанагорийцы ворвались внутрь.
Суворов приказал кавалерии очистить город от остатков неприятеля.
Назначенный комендантом Измаила, генерал-майор Кутузов принял город и крепость в свое распоряжение. Над редутом Табия развернулся русский флаг. Караулы встали по всему городу. Важнейшие караулы занял Фанагорийский полк.
Кутузов приказал казакам собирать брошенное оружие и патронные сумки, особенно пистолеты. Караулы из крепостных ворот никого не впускали в город. Разного люда – пешего и конного – ко дню штурма под Измаилом накопилось множество. У Бендерских ворот караул, поставив рогатки, едва сдерживал напор толпы. Сержант пошутил: «Мы штурмовали, а вы хотите на дармовщинку! Лезьте через вал». Шутку приняли за разрешение. Толпа кинулась в ров и с криками полезла на валы. Ни окрики часовых с вала, ни их выстрелы в упор не остановили второго «штурма». В воротах толпа мадьярских и волошских крестьян опрокинула рогатки, смяла караул и ворвалась в низложенный оплот ненавистных поработителей. Кутузов приказал защищать мирное население.
Опоясанный поверх мундира зеленым знаменем, сорванным с древка, с незаряженным пистолетом в руке, с головой, окутанной чалмой, Гусёк сначала следовал за старым капралом, но затем отстал.
Гусёк брел по кривой улице. Статный червонно-золотой масти жеребец, забежав в тихий переулок, мирно выщипывал из расщелин каменной ограды порыжелую траву. У Гуська радостно застучало сердце. Достав из-под мундира уздечку, он медленно подошел к жеребцу и сказал:
– Тпру! Тпру! Не бойся, Смирный!..
Коню, видно, прискучила одинокая воля – он храпнул, раздув ноздри. Запах Гуська коню понравился: конь дался ему спокойно.
– Вот так у нас дело пойдет, – обротав коня новой уздечкой, приговаривал Гусёк, выбирая из конской гривы репейник.
Разобрав поводья, Гусёк вскочил на коня и шагом выехал из узкой улочки на площадь. Через площадь казаки гнали табунок коней.
– Эй, служба! – крикнул Гуську казачий урядник. – Слезай с коня долой!
– Как бы не так!
– Слезай!
– Да ведь коня-то мы хотим от Суздальского полка Суворову в подарок!
– Это дело другое. Хороший конь! – похвалил урядник. – Пожалуй, не самого ли сераскера носил. Это вы ладно, служба, удумали. Надо Суворова уважить! Он коней любит!..
Казаки погнали табунок дальше. А Гусёк на Смирном выехал на измаильский майдан.
Майдан кишел народом. Русские терялись в разношерстной толпе. В одном месте в ряд стояли возы с яблоками. Раскинулись палатки с восточными сластями. Манили, чадя угаром, шашлычники. Народ толпился у огромной винной бочки на возу. Виноторговец цедил вино в жестяные кружки. Гусёк выпил кружку, достал из-под полы монету, кинул ее торговцу и по ехал искать свой полк.
Суздальцы расположились в казарме янычар. Батальонный Золотухин, покуривая трубочку, сидел посреди двора, на барабане.
Гусёк въехал во двор веселый и закричал:
– А вот он и я! Победа! Слава! Слава! Слава!
Увидев Золотухина, Гусёк осекся. Батальонный крикнул:
– Гренадер! С коня долой! Сюда!
Гусёк сошел с коня и подвел его к батальонному. Золотухин строго оглядел Гуська и спросил:
– Чей конь?
– Мой.
– Отведи коня на двор старой крепости. Там его примут.
– Так ведь я не себе! – закричал Гусёк солдатам. – Подарим коня Суворову! Срам смотреть, на чем он ездит!
– Ай да Гусёк – что выдумал! Молодец!
Солдаты, смеясь, окружили Гуська. Подошли и офицеры. Все любовались червонно-золотым конем.
– Ты, малый, не дурак! – сказал батальонный. – Конь хорош. Подбери-ка, братцы, из добычи убор для коня. Да побогаче! Показистее!
Солдаты принялись подбирать коню драгоценную сбрую.
Огромны были людские потери с обеих сторон. Убитых турок полегло 26 тысяч, пленных взято 9 тысяч. Суворовские войска потеряли около 15 тысяч человек убитыми, 6 тысяч были ранены, среди них 400 офицеров. Потерь русских было меньше только благодаря великому полководческому таланту Суворова, руководившего штурмом Измаила. Тела русских солдат вывезли за стены Измаила и похоронили в братских могилах.
Военная добыча суворовских войск оказалась очень большой. Пушек взяли в крепости 265, знамен – 364, бунчуков[156] – 9, пороху – 3 тысячи пудов, лошадей более 10 тысяч и такое количество боевых припасов, продовольствия и фуража, что было трудно пересчитать.
11 декабря Суворов послал донесения о победе.
Одно – Екатерине II в Петербург: «Гордый Измаил у ног Вашего Величества».
И второе – Потёмкину в Яссы: «Нет крепче крепости, отчаяннее обороны, как Измаил, падший пред высочайшим троном Ее Императорского Величества кровопролитным штурмом. Нижайше поздравляю Вашу Светлость».
11 декабря Суворов отправил Потёмкину донесение о победе, а 12-го торжественно въехал в Измаил. На гласисе старой крепости у Бендерских ворот выстроилась почетная стража Фанагорийского и Суздальского полков, несших в этот день караулы. Суворов во всех орденах, русских и иностранных, с орденской черной с желтым лентой через плечо стоял «стрелкой», слушая строевой рапорт коменданта Измаила Кутузова.
Приняв рапорт, Суворов поздоровался с гренадерами и начал говорить. Он говорил, покашливая, хриплым голосом, словно разбирая обыденный вахтпарад. И штурм Измаила в его словах представлялся как будто бы делом обычным, рядовым. Он хвалил солдат и командиров за точное исполнение приказов, за правильное, согласно диспозиции, занятие мест, назначенных штурмовым колоннам, за то, что все колонны по третьей ракете двинулись на штурм одновременно.
Никому Суворов не произнес хулы и кончил речь обычными, как на вахтпараде, словами:
– Субординация! Экзерциция! Дисциплина, чистота, здоровье, опрятность, бодрость, смелость, храбрость! Победа, слава, слава, слава!
Отслужили молебен. Под орудийный салют возгласили вечную память павшим и многие лета живым. Суворову подали донского жеребца. Тут из толпы вышел Гусёк и подвел к Суворову червонно-золотого коня. Убрали Смирного солдаты богато, как сами хотели: чепрак, шитый золотом, турецкое седло с высокой лукой