Наши писатели последних десятилетий в общем были настроены гораздо радикальнее наших писателей прошлого и стояли гораздо левее их. Среди них не было почти никого, кто высказывался бы прямо в защиту самодержавия или просто в монархическом духе; наоборот, почти все они «мечтали о революции», а многие и призывали ее. <…> Но вот грянул гром Великой Пролетарской Революции – и что же мы увидали?
Эта часть если не дословно, то смыслово повторяет рецензии Тинякова, собранные в книге «Пролетарская революция и буржуазная культура». И главные антигерои те же: Зинаида Гиппиус, Мережковский, Бальмонт, Блок, Брюсов. Кое-где приводятся новые факты (все-таки прошло лет пять с написания тех рецензий):
Выпустив в свет книжку таких стихов («Последние стихи», 1918 год. – Р.С.), З.Гиппиус совершенно свободно проживала в красном Петербурге, вместе с своим супругом – Д.С.Мережковским, который издавал книги, читал лекции, за что и получал щедрые гонорары от Советской власти. <…> В ноябре месяце 1917 г. г-жа Гиппиус писала:
Мы стали псами подзаборными,
Не уползти!
Уж разобрал руками черными
Викжель – пути…
Советская власть собрала разобранные пути, наладила движение, и господа Мережковские поспешили «уползти» (в феврале 1920-го. – Р.С.)… Но перестали ли они быть, при этом, «псами подзаборными», – это еще большой вопрос для нас…
А вот про Сергея Городецкого, к которому вскоре Тиняков будет писать в Москву, прося о помощи:
В эпоху первой революции он пописывал стишки демократического содержания, в 1914 г. он разразился целой патриотической книгой «14-й год» (издание «Лукоморья»), где в стихотворении «Сретение царя» воспевал Николая II и называл его «великим», – в годы революции он мирно жил на Кавказе под властью белых, а после переворота, как сообщает «Нижегородская Коммуна», стал на сторону Советской власти, вступил в Азербайджанскую коммунистическую партию, занял пост заведующего Бакинско-Кавказским Роста и снова начал помещать демократически-интеллигентские стишки в Советских изданиях.
Есть что предъявить Тинякову и Горькому:
Даже М.Горький одно время не хотел признавать правды Октябрьского переворота, старался видеть в революции только ее отрицательные стороны и писал, что «мы звериная страна, дикий народ, как это со страшной очевидностью показала нам революция».
В общем, досталось почти всем, за исключением разве что футуристов, имажинистов и новокрестьянских поэтов, которых Александр Иванович попросту не упомянул.
В четвертом номере «Печати и революции» за 1923 год появилась, кажется, самая большая прижизненная рецензия на произведения героя моей книги – две с половиной страницы журнала большого формата. Автор – В.Ваганян. Видимо, это Вагаршак Арутюнович Тер-Ваганян, член РСДРП с 1912 года, член ВЦИК в 1918–1920 годах, литератор, сотрудничавший в том числе и в журнале «Красная новь». В 1936 году приговорен к расстрелу на Первом московском процессе.
Приведу из рецензии несколько выдержек. По-моему, это интересно тем более, что критикует книгу партийный деятель.
Гражданин Тиняков поставил себе невыполнимую задачу, поэтому неудивительно, что его статья вышла такая нелепая и несуразная. <…>
Нужно быть круглым невеждой, чтобы теоретические искания Белинского, которые и делали его великим революционером, считать за реакционность. А.Тиняков ухитряется <…> опираясь на Плеханова, доказать, будто Белинский, «пережив увлечение социализмом, в конце своей жизни опять вернулся к монархизму» <…>.
Не менее яростно клевещет А.Тиняков на Герцена <…>. Начинаешь подозревать, что сей господин имеет какую-то родственную связь с «Новым Временем» Суворина, – ведь вот поразительное же совпадение, и он и те заняты дискредитированием великих революционеров, мещански-пошлыми кивками и сплетнями, выдергиванием фраз, подлогом и мошенническими проделками, и тот и те заняты возведением в монархический сан всех великих писателей русской земли, и если к этому прибавить то, что А.Тиняков из русской литературы заботливо исключает Плеханова, Ленина и др., то картина получается полная <…>.
Книжку издал Орловский Госиздат. Почему? Кто дал Орловскому отделению Госиздата право тратить народные деньги на издание черносотенных памфлетов?
Кто пойдет под суд за издание на народные деньги этой сплошной клеветы на русскую литературу?
В «Отрывках из моей биографии» Тиняков называет эту рецензию «особенно нелепой заметкой», а автора ее характеризует как человека, совершенно не умеющего «выражаться по-русски».
Критика видного партийца Александра Ивановича не остановила: «Значительно дополнив эту работу, я предложил „Новой Москве“ выпустить ее 2-м изданием. Издательство согласилось, дало мне небольшой аванс, но Главлит издание запретил, несмотря на то что такой строгий и глубоко образованный марксист, как проф. В.М.Фриче, признавал издание моей книги желательным. Вполне убежден, что мыслям, высказанным в моей работе, предстоит еще большое будущее».
Мне сложно понять, почему Тиняков придавал такое значение этой книге. Написана «Русская литература и революция» была, как я уже отмечал, летом 1920 года, во время войны, но что заставило Александра Ивановича напечатать ее в 1923-м, когда он уже издал «Треугольник» и явно отходил от агитационной прямолинейности?..
Неудача с переизданием «Русской литературы и революции» совпала с потерей работы: после закрытия «Последних новостей» в апреле 1924-го в периодике Петрограда/Ленинграда встречаются лишь единичные тиняковские публикации. Подготовленные и заявленные в «Треугольнике» книги не находили издателя. И, видимо, выпуск за свой счет «Ego sum qui sum» тиражом 2000 экземпляров стал или жестом агрессивной безысходности, или последней попыткой быть увековеченным в русской литературе. И то и другое Александру Ивановичу, как показывает время, удалось – жест замечен.
Сборник выпущен в конце 1924-го (на обложке 1925-й), «Ленинград. Издание автора». В нем двенадцать стихотворений, предисловие и послесловие.
Появление этого сборника пусть и в молодом, но уже окрепшем СССР удивительно. В годы нэпа издать за свой счет книгу мог (теоретически) любой, но, естественно, не любого содержания. Почти каждое из тиняковских стихотворений буквально вопиет об отчаянии отдельно взятого человека в коллективном обществе, призывает быть одиночкой, хищным и агрессивным, потому что только так возможно уцелеть…
Эпиграфом к «Ego sum qui sum» вполне можно поставить возникший позже в лагерях девиз: «Сегодня ты, завтра – я», который в девяностые годы внедрился в ткань общенародного сознания. Не раз приходилось слышать эти слова от вполне интеллигентных людей – интеллигентных, но доведенных до предела.
Причем, отстаивая в стихах право индивида всеми силами, всеми правдами и неправдами бороться за существование, Тиняков не оправдывает это тем, что его герой чем-то лучше большинства остальных. Нет, герой его – обыкновенный человек, ничем не выдающийся, но тем не менее очень хотящий жить дальше, знающий, что для него-то центр вселенной не Бог, не коммунизм, не монархия, а – он сам.
Я судьбу свою горькую, мрачную
Ни на что не желаю менять:
Начал жизнь я мою неудачную, —
Я же буду ее и кончать!
Больше бога, Героя и Гения
Обожаю себя самого,
И святей моего поклонения
Нет на нашей земле ничего.
Неудачи мои и пороки
И немытый, в расчесах, живот,
И бездарных стихов моих строки,
И одежды заношенной пот —
Я люблю бесконечно, безмерно,
Больше всяких чудес бытия,
Потому что я знаю наверно,
Что я – это – Я!
Я не лучше других, не умнее,
Не за силу и доблесть мою
Я любовью к себе пламенею
И себе славословье пою.
Я такой же бессильный и тленный,
Я такая же тень бытия,
Как и все в бесконечной вселенной,
Но я – это – Я!
Страшный, уродливый, но романтизм. Подобный романтизм расцвел в конце тридцатых во Франции. Мир трещал по всем швам, но индивиду до этого не было дела – он хотел поплотнее поесть, совокупиться, выпить, не дать себя в обиду никаким силам. Первые романы Генри Миллера пышут этими желаниями. Обыкновенными для реального человека, но дикими для литературы.
…Написав этот абзац в очерке «Одинокий» (2011), я до самого недавнего времени сомневался, стоит ли сравнивать книги Луи Селина, Генри Миллера со стихами Тинякова. Казалось бы, разные планеты. Но вот недавно, собирая материалы для этой биографии, я наткнулся на письмо Георгия Иванова Роману Гулю от 29 июля 1955-го, в котором Иванов, кроме прочего, вспоминает о своей повести «Распад атома». И в письме есть такое признание:
«Атом» должен был кончаться иначе: «Хайль Гитлер, да здравствует отец народов великий Сталин, никогда, никогда англичанин не будет рабом!» Выбросил и жалею. Так же как жалею, что не вставил песенки
«Жил был Размахайчик Зеленые Глазки», которую Вы, кажется, знаете. Эпатажа, пожалуй, немножко пер[епугался?]. Но ведь в 1937 году, заметьте, когда Миллера и в помине не было. «Заимствовал» же я многие «образы» – мертвая девочка и пр. – у бессмертного Ал. Ив. Тинякова-Одинокого, сотрудника «Весов», члена Союза русского народа, потом члена коллегии Казанской че-ка. Я его поил водкой, а он изливал душу. Очень было любопытно и органически-неподдельно. Были, вперемежку, и стихи:
Я вступил в половые сношения
Со старухой преклонного возраста.
Ну, «Тропик Рака» Генри Миллера вышел в 1934-м, за четыре года до «Распада атома», но здесь важнее для меня, что Георгий Иванов связывает эти два имени: Миллера и Тинякова. Впрочем, и себя с ними тоже.