Дорогой Александр Иванович!
Сердечное Вам спасибо за хорошие слова о моих стихах. За этот год я Вам собирался писать непрестанно, да ленив я на это дело до ужаса. В конце октября я 2 дня был в Пбурге, звонил в «Сев. Зап.», справлялся о Вашем адресе. Там мне сказали, что Вы уехали «в провинцию». Оказывается, это была неправда. Иначе я бы Вас повидал. <…>
Когда напечатаете заметку о моей книге – сообщите, где она напечатана, или пришлите вырезку; очень обяжете.
Вот из другого письма:
Вы когда-то интересовались судьбой моей «Русской лирики». Поверите ли? Она вышла только на прошлой неделе, [с] пометой: 1914. Это оттого, что первые листы были отпечатаны 2 года тому назад. Книжечку посылаю Вам, хоть и стыдно; если бы Вы вздумали написать о ней несколько строк, – я был Вам очень признателен.
Никаких идеологических разногласий по крайней мере в сохранившихся письмах Ходасевича Тинякову мы не находим.
С теми же просьбами к нашему герою обращается и Зинаида Гиппиус (она хлопочет о сочинениях мужа – Дмитрия Мережковского), с которой у Тинякова сложились если не дружеские, то вполне доверительные отношения, и сам Мережковский. Вот, например: «Мне очень важно, чтобы Вы написали обо мне статью. Я не сомневаюсь, что Вы ее в конце концов напечатаете. Думаю, что в Биржев[ых ведомостях] или Дне возьмут – я там пользуюсь некоторым влиянием. Сегодня я отдал распоряжение, чтобы Сытин послал Вам Полное собрание моих сочинений».
Статьи, рецензии, стихи Тинякова печатаются в «Речи», «Дне», «Северных записках», «Новом журнале для всех», «Дневниках писателей», «Голосе жизни», «Историческом вестнике», «Ежемесячном журнале», «Новом Сатириконе»… Всё это издания более или менее либеральные, в которых публиковались по большей части тогдашние прогрессивные литераторы.
Заносит Александра Ивановича в 1915-м со стихами в умеренно правый журнал «Лукоморье» (в который позже чуть не попадет Есенин – два раза возьмет авансы в счет гонораров, а стихи так и не даст), чего Гиппиус не одобряет, но мягко: «Пока „сердце ваше не осуждает вас“, – пишите в „Лукоморье“, а я только оставлю за собой право надеяться, что когда-нибудь „сердце осудит“, и эта линия само (так! – примечание публикатора писем Николая Богомолова. – Р.С.) собою переменит у вас направление».
Ох, знала бы Зинаида Николаевна, что Тиняков еще за полтора года до этого напечатал в черносотенной газете «Земщина» две статьи в связи с делом Бейлиса. Правда, под псевдонимом.
Цитирую письмо дальше: «Стихи не нравятся мне. „Политически-недостойного“ ничего нет, но какие-то они слабые, не нужные. Для инакомыслящих могут быть „удобными“, впрочем. Есть многое, что живо и хорошо, пока облечено в молчание, а „описанное“ – гаснет и даже может начадить».
Что это за стихотворения? «Оправдание войны» и «Страшна смиренная Россия…»
Первое:
Сестрою смерти речь людская
Войну неправо нарекла:
Война – свирепая и злая —
Вершит не мертвые дела.
Не к смерти, хилой и костлявой,
Бойцы стремят свои сердца,
А к жизни, сладостной и правой,
К могучей жизни – до конца!
И смерть в сраженьях не почетный,
А только неизбежный гость, —
И жизнь – с улыбкой беззаботной
Бросает ей за костью кость!
Но мчится весело в атаки,
Но кроет дерзким дымом твердь
И в бой зовет в огне и мраке: —
Поверьте, юные, – не смерть!
Порыв стремительный героя
И горький плач его жены —
Все это – наше, все – земное
И чуждо смертной тишины.
Пускай страданий слишком много,
Склонить мы головы должны,
Как перед мудрой волей Бога,
Пред неизбежностью войны.
И мы не можем, не страдая,
Понять, как сладостна любовь,
И нам мила краса земная,
В которой – слезы, боль и кровь.
Второе… Второе в том же духе и в той же форме.
Смею высказать мнение, что декадентское у Тинякова получалось художественнее, что ли. Но шла война, и нужны были патриотические, духоподъемные стихи. Впрочем, герой нашей книги оставался верен себе – параллельно с духоподъемным писал и такое:
Смерть играет со мной в роковую игру,
Давит горло рукой беспощадной,
И я знаю, что я через месяц умру:
Стану грязью червивой и смрадной.
Будет рай или ад? Я воскресну иль нет?
Все равно: одинаково глупо!
У меня диабет, у меня диабет, —
Ад и рай безразличный для трупа!
(Диабет)
В феврале 1915 года Александр Иванович принял участие в полемике об отношении России к Западу, западной цивилизации. Суть и ход ее можно найти в статье Николая Богомолова «Неосуществленный цикл О.Э.Мандельштама и журнальная полемика 1915 г.»[9] и в его же предисловии к публикации писем Гиппиус Тинякову[10].
Началом полемики стала статья «Выбор ориентации» Федора Сологуба в шестом номере еженедельной «иллюстрированной летописи» «Отечество» 14 декабря 1914 года.
Статья эта отличается от содержания и направления всего номера – он не просто посвящен идущей войне с Германией и Австро-Венгрией, а окрашен в победительные тона. Вот, например, начало стихотворения Игоря Северянина, соседствующего со статьей Сологуба: «Войска победоносные / Идут на Будапешт, / В терпеньи безвопросные, / Исполнены надежд…»
У Сологуба тон иной:
Когда мы (русская интеллигенция. – Р.С.) думаем о войне, мы думаем не столько о прерванном для войны труде мужика тамбовского, или ганноверского, или бретонского, сколько о разрушенном Лувене, о Реймском соборе, о нехороших поступках курортных германских врачей, о газетных статьях германских публицистов, поэтов, ученых, о их ненависти к нам, русским, которых они зовут варварами, и о том особенно, оказалась ли германская культура на высоте тех гуманных идей, которыми мы, среди всего неустройства и зла жизни нашей, так дорожим. <…> Перед нами стоит трагический вопрос: сохранить ли нам нашу влюбленность в европейскую, в частности, в германскую, культуру, или это европейское, германское, разлюбить. <…>
Европейская ориентация у нас терпит кризис, – размеры которого так велики, как мы теперь только с трудом можем представить, – потому что европейская культура потребна нам только отчасти, в предметной своей части, а не целиком, как мы хотели ее взять. Никогда, думаю я, не дойдем мы до того «культа вещей», которым так характеризуется та же немецкая цивилизация, и никогда душу свою, Марию, не променяем на тело ее, Марфу. <…>
Это не значит, конечно, что нам следует отвергнуть материальную культуру Европы. Технику и законодательство, манеру строить дороги и дома и строить даже внешние формы жизни, – все это будем брать по-прежнему или даже еще энергичнее, но всему этому дадим только служебное значение.
В следующем номере «Отечества» за подписью «Редакция» напечатана статья «Вынужденный ответ», направленная против отношения к войне Гиппиус и Мережковского:
…З.Н.Гиппиус (не секрет, что псевдоним «Антон Крайний» принадлежит ей!) негодует на то, что в настоящий момент писатели… пишут, т. е. делают то дело, к которому они призваны. В неприличной выходке – таков литературный род, к которому относится ее заметка «Апогей», – Антон Крайний выражает крайнее недовольство Леонидом Андреевым. «За какой журнал, за какую газету ни возьмись, везде статьи Л.Андреева», – пишет Антон Крайний и в доказательство перечисляет три названия! Большой русский писатель Леонид Андреев искренне и честно делает свое дело, болеет душой о русском горе <…>. Кто решится отрицать за ним право на высказывание, и кто увидит в желании искреннего и честного писателя – высказаться о важных событиях нашей жизни – предмет для глумления? Вопрос, к сожалению, не риторический, ибо Антон Крайний делает и то и другое. Под его пером упреки по адресу Леонида Андреева звучат особенно безстыдно, так как именно З.Гиппиус (она же Антон Крайний) в своих стихах требует от писателей молчания в настоящий момент:
Нужно целомудрие молчанья
И, может быть, тихие молитвы!
Господин Антон Крайний, следуйте своим словам и постарайтесь заменить ваш цинизм даже без грации целомудренным молчанием, тихое злословие тихими молитвами! <…>
Идет жестокая война. Кровь и ответственность на всех нас. Слезы, стоны, клики сочувствия несутся со всех сторон; никто не может чувствовать себя не затронутым войной. Один Д.С.Мережковский избрал благую часть: он умыл руки в крови, как некое историческое лицо, и, отойдя в сторону, стал подсвистывать и подхихикивать всем, кто говорит, что война – не постороннее нам дело, а наше, кровное наше дело…
Конечно, впрямую отвечать на такие обвинения было бы весьма затруднительно, – пишет Николай Богомолов в своей статье «Неосуществленный цикл О.Э. Мандельштама и журнальная полемика 1915 г.», – особенно ввиду военной цензуры. <…> Кажется, именно поэтому для полемики Мережковские, используя «Голос жизни» (еженедельник, выходивший с октября 1914-го по июнь 1915 года, в котором супруги Мережковские «принимали деятельное участие» с первого же номера. – Р.С.), доверили слово Тинякову, вхожему к Сологубу и даже печатавшемуся в его журнале, а также публиковавшемуся в «Отечестве».
В восьмом номере «Голоса жизни» (18 февраля 1915 года) появилась статья Александра Ивановича «К переоценке ценностей». В ней, как справедливо определяет Николай Богомолов, «Тиняков довольно неоригинально с точки зрения профессионала, но в то же время явно претендуя на новое слово в истории мировой культуры, говорил, что исконная задача России состоит не в том, чтобы перенять достижения западной цивилизации (в том смысле, в каком это слово употреблялось в начале ХХ века), а в отказе от нее и в желании сохранить те духовные ценности, которые в ней уцелели, погибнув или погибая в Европе».