— Это он вас ограбил? — Илья пристально смотрел на съёжившуюся женщину.
— Нет, — она покачала головой. — Не знаю. Пётр неплохой человек, я не знаю, что на него нашло.
— Ну да, неплохой, — Илья нахмурился. — Я слышу.
За дверью в это время неплохой человек выкрикивал оскорбления. И судя по всему, пришёл он навестить мачеху не один.
— Дверь выдержит? — спросил Скворцов мрачно.
— Да, она двойная. А в середине металлическая пластина вставлена, — простонала Дарья, закрыв лицо руками. — Как стыдно. Простите меня, Илья Афанасьевич.
Илья смотрел на неё с мрачным видом. Намеренья этого… «хорошего» человека считывались на раз. Эти пьяные скоты ворвались бы сюда, надругались над ней, и хорошо, если при этом в живых бы оставили. А самое главное, никто об этом не узнал бы, если только сам Пётр не начал языком трепать.
— Как воры проникли в дом? — продолжал допрашивать Дарью Илья.
— Через окно. Матрёна всего на минуточку вот это окно открыла, чтобы проветрить…
— М-да, — Скворцов обхватил рукой подбородок. — Вы поэтому попросили меня вас проводить? — Даша кивнула, с несчастным видом, разглядывая руки.
— Он вчера пришёл. Говорил ужасные вещи. Как у него язык только поворачивается, — и она приложила ладони к пылающим щекам.
— Странно, что раньше не заявился, — медленно проговорил Скворцов прислушиваясь. — Судя по тому, что он говорит, вы ему уже несколько лет жить спокойно не даёте.
— Но, я же не давала повода, — Дарья закрыла лицо руками.
— Это вам так кажется. А вот вашему пасынку кажется по-другому. — Илья покачал головой.
В дверь снова ударили да так, что пол содрогнулся. Скворцов покосился на окно. Стекло всё ещё дорогое и бить окна было непринято. Да и на звон стёкла соседи быстрее реагировали, чем на стук в дверь и выкрики. Стук в дверь — это мог быть семейный скандал. А в семьях чего только не случается. А вот выбить окно — это уже совсем другое.
Илья осторожно приподнял штору и посмотрел на крыльцо сбоку. Их было пятеро. И у двоих Скворцов заметил пистолеты. Нет, он, конечно, мог открыть дверь, чтобы вступить в неравную схватку, вот только не видел смысла. Защитить честь дамы? Так, в доме её сподручнее защищать. Дворянином он не был, поэтому только пожал плечами в ответ на выкрик Петруши о своей трусости и повернулся к Дарье.
— Ну что, пойдёмте пить чай, коль скоро я здесь задержусь, пока этим господам не надоест, и они не уйдут. Есть, конечно, ещё один вариант, но он предполагает наличие оружия. У вас есть ружьё, или пистолет? — спросил Илья, а Даша покачала головой. — Тогда пойдём пить чай. Желательно в комнате, которую легко будет закрыть, если эти, хм, господа, всё-таки ворвутся сюда.
Я сидел на невысоком диванчике в гостиной, примыкающей к спальне Елизаветы и ждал, когда Мудров закончит осмотр. Параллельно просматривал отчёт от Макарова, привезённый утром курьером. Фрейлин в гостиной не было. Они все разбежались, когда я с адъютантом нагло оккупировали эту чисто женскую территорию.
В своём отчёте Александр Семёнович писал, что всё вроде бы спокойно, крупных заговоров не наблюдается, а мелкие не стоят моего внимания. Они, мол, всегда происходят, и если на каждом заостряться, то никакого спокойствия не хватит.
Также писал Макаров, что Аракчеев с Кутузовым и примкнувшими к ним Эйлерами закончили подготовительный этап формирования новых артиллерийских войск. И Кутузов даже нашёл деньги на воплощение этой идеи. Самого Макарова источник денег немного смущает, но окончательное решение должен приять я, потому он вдаваться в подробности не будет.
— Заинтриговал, — пробормотал я, переворачивая страницу.
Дальше шло в очень сжатой форме, что Кутузов до сих пор не предоставил доклад из-за того, что они с Аракчеевым крепко сцепились на почве пушек с прибывшим из Тифлиса Платовым Матвеем Ивановичем. Платов привёз новости от Кости и Ермолова, но не знал, что двор всё ещё в Москве. Он спешно собирался отправляться в древнюю столицу, но какие-то черти понесли его на доклад к Михаилу Илларионовичу. Это было необязательно, но Платов решил уважить фельдмаршала. Уважил. Теперь они собираются наперегонки с Аракчеевым, кто первым до меня доберётся и представит свою версию конфликта. В детали Александр Семёнович не вдавался, потому что не так чтобы в пушках разбирался.
— Да какого чёрта? — спросил я вслух, и на меня посмотрел Раевский, сидящий за столом и раскладывающий в этот момент пасьянс.
— Ваше величество? — Николай решил уточнить, не к нему ли я обращаюсь.
— Что могут не поделить Платов и Аракчеев почти до мордобоя? — задал я ему вопрос, не ожидая на него ответа. Каково же было моё удивление, когда Раевский всё же ответил.
— Пушки. Платов всегда пенял всем, включая его величеству Павлу Петровичу, что войско Донское обделено в этом плане. Поговаривают, что это было одной из причин его немилости и впоследствии ареста. — Сказал Раевский, крутя в руке карту.
— А на самом деле? — спросил я, прикидывая, что читать осталось не слишком много.
— Не знаю, — Николай смотрел на меня не мигая. — Павел Петрович не делился своими мыслями практически ни с кем. Разве что с Кутайсовым.
— Кстати, насчёт Кутайсова, — я отложил письмо и подался вперёд, разглядывая Раевского. — Так уж получилось, что среди моих приближённых нет ни одной титулованной особы. Меня это не смущает, зато всем остальным просто глаза колет. Твоих молодых сослуживцев наделять титулами пока рано. У них ветер в голове гуляет. Слышал, что устроил Краснов перед своим отъездом?
— Вы про сплетню, будто мы сопровождали вас на свидание к одной интересной особе? — Раевский покачал головой. — Я уже высказал Александру всё, что думаю о его разуме. Точнее, я начал вслух сомневаться в его присутствии.
— Сашка, паразит такой, сбежал в Бургундию до того, как до меня эти слухи долетели, — я хмыкнул и откинулся на спинку дивана. — А Филипп не видит в его действиях ничего особенного. Так что молодым людям пока нужно повзрослеть. А вот потом я взвешу все за и против и решу быть им титулованными дворянами, или нет. Но проблема остаётся, и моя мать, вдовствующая императрица Мария Фёдоровна, не устаёт напоминать мне о таком вопиющем нарушении всех традиций.
— Вы хотите поправить это досадное недоразумение… — очень медленно начал Раевский. Я буквально видел, как в его голове рождается мысль, что я попру его обратно в деревню, и возьму на его место кого-то породовитее.
— За ваш счёт, ты прав. — Перебил я его и улыбнулся. — Скворцов должен был указ подготовить о присвоении тебе и Васе Зимину графских титулов.
— Я не… — Раевский слегка побледнел. — Нет, ваше величество, я недостоин. — Он вскочил, бросив карты на стол. — Я заранее отказываюсь…
— Коля, тебя никто не спрашивает, — спокойно перебил я его сбивчивую речь. — Тебя ставят перед фактом. Можешь потом в салонах на монарший произвол пенять, что, мол, без согласия графом сделали. Фактически надругались в самых немыслимых формах. Для меня это вопрос престижа. А вы с Зиминым итак в полушаге от титулов всегда ходили. Что у тебя граф Самойлов дед по матери, и Потёмкин тоже родственник, что у Зимина родной дядя граф, а двоюродный и вовсе князь. И вообще, отец мой, Павел Петрович, мог непонятно кого графом делать, а я преданных мне офицеров нет?
— Но, ваше величество…
— Садись на место, Коля, пока расклад не перепутал. Не сойдётся, обидно будет, — и я снова принялся читать письмо Макарова.
Мысли постоянно перескакивали на Раевского. Он что и при настоящем Сашке от титула отказывался? А Сашка что? Ну, не хочешь, и не надо, так, что ли? Помотав головой, я пробежался глазами по письму. Всё, вроде ничего больше интересного нет. Все экспедиции готовятся к преобразованиям, но никто пока не знает, как это всё будет выглядеть.
О, Сенат начал волноваться. А эти-то чего волнуются? Их я пока трогать не собираюсь. Может, и вообще не трону. Потому что это очень полезный орган на самом деле. Пускай собираются что-нибудь обсуждают… Пока на виду у всех обсуждают, ждать от них пакостей не приходится. Не в глобальном масштабе. Заговоры тишину салонов любят. А сенаторы так друг с другом наобсуждаются, что видеть эти морды ещё и вечером мало у кого желание возникает.
Я как раз дочитал письмо до конца, как дверь в спальню Елизаветы распахнулась, и появился Мудров со своим неизменным чемоданчиком. Я убрал письмо и поднялся к нему навстречу.
— Ну что скажете, Матвей Яковлевич? — спросил я, прежде чем успел открыть рот.
— Скажу, что беременность её величества протекает сносно. Был небольшой тонус, которого я опасался, но сейчас его нет. Думаю, что после Нового года можно будет без боязни вернуться в Петербург. — Ответил Мудров и покосился на Раевского, с мрачной сосредоточенностью раскладывающего пасьянс. — А что это с Николаем Николаевичем? У него что-то не сходится, поэтому он такой напряжённый?
— Нет, у Николая Николаевича всё прекрасно. А скверное настроение связано с несоответствием моего представления о нём с его собственным. — Ответил я, глядя, как Раевский ещё больше выпрямляет и так прямую спину. Интересно, ему удобно так сидеть?
— Наверное, такое тоже иногда случается, — произнёс с философским видом Мудров, а потом встрепенулся и посмотрел на меня. — Ваше величество, применение спиртов дало просто поразительный результат. Мы осмелились и в родильных всё протирать спиртом и кипятить бельё. Как вы с бинтами посоветовали делать.
Я не помню, советовал ему кипячением заниматься в отсутствие автоклава или нет. Может, и советовал. У меня иногда подобные мысли вырываются. Обычно я объясняю их какой-нибудь чушью вроде: ехал мимо деревни и увидел, как бабка какая-то так делает. Мысль зафиксировалась на автоклаве. Ведь простейший сделать, большого ума не надо. Это же кипение под давлением. Точнее даже не кипение, а повышение температуры кипения выше ста градусов. И стерилизует эта температура так, что… Что и в консервах мало какая пакость выживает.