— О, «рассердился» — это не то слово, Иван Иванович. Его величество в ярости, — любезно пояснил ему Щедров. — Настолько, что меня вот пригласил. Я-то в приёмной тихонько посижу, пока он этих идиотов воспитывать будет. И дай бог, так и уйду потихоньку, внимания не привлекая. Потому что при дурном раскладе придется мне их забирать с собой на Лубянку, — Клим покачал головой. — И что им приспичило так сцепиться, да еще и прилюдно?
— Кто бы знал? — один из командующих, подавивших восстание Пугачёва, только рукой махнул.
В этот момент к ним подошёл Зимин. Хмуро посмотрев на Михельсона, он поздоровался и требовательно протянул руку.
— Оружие господ офицеров. Своё отдадите Боброву. На выходе его вам вернут, — коротко сообщил он, не опуская руки.
— Вот нет у тебя совести, Василий Иванович, — Михельсон снял саблю, как у всех кавалеристов притороченную к поясу, и протянул подскочившему Боброву. Сам же подошёл к сундуку, стоящему на запятках кареты, и вытащил из него ещё две портупеи, на которых были прикреплены ножны с оружием. — Зачем ты оружие у офицеров отбираешь? Ты же нас почти голыми выставляешь перед государем.
— Мне совесть по должности не положено иметь, — ответил ему Зимин, забирая портупеи. — А рядом с его величеством только я и вон, Бобров, может с оружием находиться. Ну, и адъютанты. Мы же не совсем без понятия, чтобы даже адъютантов оружия лишать. Вот назначит его величество тебя, Иван Иванович, адъютантом, так сразу будешь своей саблей пол мраморный портить. А пока вот так.
— Я провожу Ивана Ивановича и его подопечных в приёмную государя, — Щедров полюбовался на насупленную рожу Михельсона и сделал приглашающий жест рукой. — Прошу, господа.
Из кареты вышли Аракчеев и Барклай де Толли. Они злобно посмотрели друг на друга и подошли к ожидающим их Щедрову и Михельсону. Последний посмотрел на обоих, тяжело вздохнул и махнул рукой, призывая следовать за Климом Олеговичем. Щедров, смотревшийся среди офицеров довольно странно в своей щегольской гражданской одежде, но выглядевший при этом вполне уверенно, отметил, что синяк у Аракчеева сошёл ещё не полностью, усмехнулся и направился к входу во дворец.
Их небольшой отряд добрался до приёмной довольно быстро. Когда они прошли в массивные двери между двумя гвардейцами охраны, Скворцов, сидевший за столом, привстал со своего места. Внимательно осмотрев прибывших, Илья указал им на довольно удобные диванчики, стоящие у стен.
— Ожидайте, когда его величество освободится, я вас приглашу войти, — сказав это, он словно потерял к ним интерес и сел на своё место, беря в руки очередное письмо.
Михельсон, сев на диванчик, откинулся на спинку и коснулся затылком стены. Он так устал следить за этими упрямыми баранами, что не сумел удержаться и прикрыл глаза. Скоро нужно будет держать ответ перед государем, и Иван Иванович постарался в мельчайших подробностях вспомнить, что же привело их всех из Петербурга в Москву.
Михельсон вошел в кабинет, где вокруг стола столпились несколько офицеров. В дверях он столкнулся с Александром Эйлером, сосредоточенно что-то обдумывающим и оттого не обратившим на Михельсона никакого внимания.
— О, Иван Иванович, проходи, мы все тебя как раз и ждали, — раздался голос Кутузова, и Михельсон увидел Михаила Илларионовича, махнувшего ему рукой. — Гадаешь, поди, почему тебя в Петербург отозвали?
— Не без этого, — Михельсон приблизился к столу. Сначала он думал, что офицеры склонились над картой, изучая её, но, когда приблизился, увидел, что они сосредоточенно расставляют на ней солдатиков с пушками. Кроме игрушечных артиллеристов, отдельной кучкой лежали драгуны на лошадях. Солдатиков других родов войск видно не было. — А вы что это в игрушки удумали играть?
— Так нагляднее, — мрачно прервал его стоявший напротив Аракчеева Барклай.
— Да, Михаил Богданович прав, — подтвердил задумчивый Кутузов. — Еще до своего отъезда в Москву его величество попросил нас показать, как сейчас дела в армии обстоят. Он принёс коробку с этими солдатиками и приказал: «Показывайте». Вот мы и игрались весь день, зато сами много недочётов увидели, не без этого. А на бумаге как напишешь, так и будет, она обычно всё стерпеть может.
— Так, а меня зачем вызвали? — Михельсон спрашивал рассеянно, осматривая расставленные по карте фигурки.
— Да хотим идею Платона Зубова о создании конной артиллерии использовать. Вот и понадобилось мнение кавалериста с твоим опытом. Я включил тебя, Иван Иванович, в наш комитет вместе с Алексеем Петровичем Мелиссино, — Кутузов потёр гладко выбритый подбородок. — Правда, Алексей Андреевич против, но тут уж ничего не поделаешь. Не единолично он, к нашему счастью, решения принимает.
— Я не вижу смысла в этих войсках, — довольно резко ответил Аракчеев. — Нам нужно все орудия свести к единому калибру, и провести стрельбы, чтобы убедиться — свинец никуда не годен. Другую картечь нужно использовать, другую!
— И какую же? — Барклай вперил неприязненный взгляд в Алексея Андреевича.
— Не знаю, смотреть нужно, — Аракчеев повторил жест Кутузова и потёр подбородок. — Чугун как вариант. И конную артиллерию его величество Павел Петрович опробовал у себя в Гатчине…
— И счёл приемлемой, — перебил его Кутузов. — Лёша, давай на чистоту уже говорить. Тогда ещё его высочество сильно задело, что Платон выдал его идею за свою. И когда он взошёл на престол, то отменил нововведение, не разобравшись, потворствуя своей обиде. Отец Алексея Петровича Мелиссино стоит у истоков конного артиллерийского лейб-гвардейского полка Павла Петровича. И он же создал для Платона те пять батарей, кои потом расформировали.
Это был давний спор. И Михельсон, прибывший на собрание комитета по артиллерии впервые, был поражён той откровенностью, которая уже давно возникла между другими членами.
— Да что ты пытаешься ему доказать, Михаил Илларионович, этому тупому солдафону, который только и мечтает, чтобы солдаты целыми днями по плацу маршировали. А сам ни разу пороха не нюхал, — выпалил Барклай, выпрямившись и сложив руки на груди.
— Ну куда уж мне, — Аракчеев усмехнулся. — Если вы не понимаете смысла муштры, то я никак не смогу объяснить. Не привык, знаете ли, метать бисер перед… — он осёкся, а на лице Барклая сыграли желваки.
— Что же ты замолчал, Алексей Андреевич? Договаривай. И поведай нам, идиотам необразованным, зачем всё это нужно, кроме того, чтобы пускать пыль в глаза? — процедил Барклай, не обращая внимания на нахмурившегося Кутузова, которого тоже не слишком уважал.
— Да чтобы дисциплина была в войсках! — рявкнул Аракчеев. — Дис-цип-ли-на! — повторил он по слогам. — Когда ты отдаёшь приказ на поле боя, ты должен быть уверен, что его исполнят, а не потеряют время, задавая дурацкие вопросы, что-то уточняя, колеблясь и подвергая сомнению каждое слово командира. И относится это прежде всего не к простым солдатам, а к младшим офицерам! Это армия, Михаил Богданович! И необходимо полностью ликвидировать все брожения, постоянно приводящие к заговорам и бунтам! Если ты, конечно, этого ещё не забыл или сам не принимаешь участия в офицерских посиделках и кружках. Не нужно путать регулярные войска с борделями…
Договорить он не успел. Взбешённый Барклай бросился вперёд и ударил его кулаком по морде. Голова Аракчеева мотнулась, и он отступил, но не упал, а выхватил саблю. К ним бросились другие офицеры. Кутузов обхватил Аракчеева за талию и попытался оттащить от Барклая, в то время как генерал-адъютант Пётр Александрович Толстой и Михельсон схватили Барклая.
Наконец, противников удалось развести по углам, и Кутузов тяжело прошёлся по кабинету.
— Хватит, — наконец, произнёс Михаил Илларионович. — Я сегодня же отпишу его величеству и поставлю в известность Макарова. Мы между собой договориться не можем, а всё туда же, реформу армии делать, новые рода войск создавать. Пускай его величество решает, что с вами делать, я умываю руки. Ваше оружие, — и он требовательно протянул руку. — Посидите пока под арестом. Иван Иванович, — Кутузов повернулся к Михельсону. — Не в службу, а в дружбу, если его величество захочет посмотреть на эти гнусные морды, сопроводишь их до Москвы?
— Почему я? — Михельсон невольно нахмурился.
— Потому что у тебя есть опыт сопровождения смутьянов, — ответил Кутузов скривившись. — Вот же черти, окаянные. Да, я не забуду упомянуть, что из-за вас работа по созданию артиллерийских будет временно прекращена. Отдуваться перед государем за вас я не намерен.
И он вышел из кабинета, громко хлопнув дверью, унося с собой портупеи с саблями.
А через две недели из Москвы вернулся гонец с приказом незамедлительно доставить Барклая де Толли и Аракчеева к его величеству Александру Павловичу.
Дверь кабинета открылась, и оттуда выскочил красный Кочубей. Вдогонку ему донёсся раздражённый голос.
— Я больше не хочу слышать эти наивные рассуждения легковерного мечтателя, Витя! И если ты не отнесёшься к порученной тебе работе с должным старанием, то я на тебе и твоих крепостных испытаю предложенный тобой метод!
Дверь закрылась, а Иван Иванович встрепенулся и сел прямо. Кочубей же подошёл к Скворцову, бросив на стол перед секретарём стопку бумаг.
— Вот, сохрани, — процедил он, сжимая и разжимая кулаки.
— Не стоило, Виктор Павлович, прожекты показывать, пока Большая ревизия не вернулась, — спокойно ответил ему Илья, забирая бумаги, чтобы убрать в отдельную папку.
— Я понимаю, просто надоело ждать. А ведь я всего лишь расписал то, о чём мы так много и долго говорили, — Кочубей немного успокоился. — Ненавижу ждать.
— Его величество тоже, — Скворцов улыбнулся кончиками губ. — Настолько, что велел подготовить приказы об освобождении первых двадцати пяти придворных от должностей. А ведь хотел подождать до возвращения в Петербург.
— Да что ты, — Кочубей на мгновение замер и обернулся, посмотрев на ожидающих аудиенцию офицеров и внимательно наблюдающего за ним Щедрова. Он очень хотел увидеть список, но понимал, что прямо сейчас просить Скворцова показать его невозможно.