— Помогу, почему не помочь-то? — Сперанский кивнул. Всё-таки он считал себя не совсем загруженным, раз мальчика взял на обучение и воспитание. Он даже для себя решил, что Митька будет одним из первых поступать в лицей. И вот теперь Воронов предложил поучаствовать в труде, кошмарном по своим объёмам. — Мы одни будем это делать?
— Упаси Боже, — Воронов скривился. — После возвращения Александр Павлович рабочую группу организовать хочет, или даже комитет, ежели кому слишком этого захочется. Вот этот комитет и будет окончательные решения уже принимать, чем пользоваться продолжать, а что в утиль отправлять или в топку, как пожелают. Но окончательное решение будет принимать его величество, после ознакомления с выводами комитета, не без этого.
— Вот что, — Сперанский посмотрел на часы. — Я дочери обещал поужинать с ней. Составишь нам компанию в детской?
— У тебя есть дочь? — Воронов посмотрел на него с удивлением.
— Да, а у тебя дети есть? — Сператнский посмотрел на него с любопытством. За последнее время они начали стремительно сближаться, и их отношения постепенно становились вполне дружескими. Но, как оказалось, они много не знали друг о друге.
— Нет, да и не женат я пока, Господь миловал, — и Воронов рассмеялся. — Но предложение твоё, Миша, приму. Кто его знает, вдруг паду жертвой прекрасных глаз, вот тогда такая наука и мне пригодится.
И они направились в детскую, чтобы порадовать уже расстроившуюся Елизавету.
Я читал отчёт Макарова, принесённый мне Скворцовым, периодически поглядывая на часы. Уже очень скоро должен был прийти мой казначей Васильев Алексей Иванович. Он грозился притащить с собой какого-то Канкрина Егора Францевича, и хорошо ещё, что предупредил о нём заранее, потому что в противном случае Зимин просто не пропустил бы во дворец непонятного немца.
Сегодня мы с Васильевым должны были окончательно определиться в стратегии, которая позволит нам уменьшить внешний долг и хоть немного наполнить казну. Проектов предстоит много, и копить долги перед началом их реализации я никак не мог себе позволить.
В очередной раз посмотрев на часы, я вернулся к отчёту. Александр Семёнович писал, что всё относительно спокойно. Вот только ему такое спокойствие не нравится, напоминает затишье перед бурей. И он уже начал пристальное наблюдение за придворными, которые в ближайшее время покинут свои должности. Это сейчас им некогда, они интригуют друг против друга, пытаются подкупить членов моей семьи и приближённых лиц, но очень скоро времени на различные гадости у них будет очень много, и нужно успеть предотвратить катастрофу.
— Вот даже нисколько не сомневаюсь, что бузить начнут, — пробормотал я, откладывая отчёт в сторону. — И для того, чтобы усложнить Макарову задачу, но надеюсь всё-таки, что упрощу, порекомендуем-ка мы, чтобы отстраненные от должности дворяне отправлялись в свои родовые вотчины и готовили их, эти вотчины, к ревизии. — Я задумчиво побарабанил пальцами по столешнице. — Да, так и сделаю. А уж Макаров пускай в каждое дворянское собрание своего человека запустит, чтобы понаблюдать за нашими аристократами, когда они будут максимально в ярости пребывать.
Дверь в кабинет отворилась, и зашёл Илья.
— Васильев со своим протеже прибыл, — сообщил он мне, убирая со стола кофейные принадлежности. После завтрака я всегда пил кофе, чтобы настроиться на рабочий лад.
— Приглашай их, — я встал из-за стола и подошёл к стене, где висела карта будущих дорог, как её видит Франц де Воллан. На ней уже были видны изменения, и, полагаю, их ещё будет немало.
Скворцов вышел, и практически сразу в кабинет вошли двое мужчин. Я обернулся, с интересом посмотрев на Канкрина. Молодой немец, одетый довольно скромно, смотрел на меня, он смотрел на меня открыто, без намёка на робость. После положенных приветствий Васильев подошёл ко мне. Канкрина он тащил за собой на фарватере.
— Ваше величество, я могу поинтересоваться, что это? — Васильев указал на карту.
— А на что это похоже? — я проследил за его взглядом.
— Карта дорог? — ответил Васильев неуверенно.
— Да, точно, дорог, — я поднял руку и провёл по одной нитке пальцем. — Это то, что находится у меня на одном из первых мест в плане реализации. И у вас оно тоже должно стоять на первом месте, потому что финансирование будет исключительно за счёт государства.
— Но, почему? — Васильев почесал висок.
— Потому что дорога — это одна из основ национальной безопасности, — жёстко ответил я. — Погодите, я ещё до рек доберусь. Каналы кое-где будем рыть, дно чистить, бурлаков разгоним к чёртовой матери… — и я, усмехнувшись, полюбовался его вытянувшимся лицом. — Вместо этих артелей будет создана вполне государственная служба. Опять же доход казне будет идти. Но это пока только в планах, как и эта карта. Первый отрезок, вот этот, — и я указал на нитку от Петербурга до Москвы. — После Нового года начнётся подготовка. Разбивку на участки даже зимой можно делать. Как и сметы составлять и начинать материал подвозить.
— Я так полагаю, что план не окончательный? — Канкрин подошёл к карте, внимательно её разглядывая. По-русски он, кстати, говорил неплохо. Только небольшой акцент выдавал в нём иностранца.
— Нет, разумеется, — я быстро взглянул на него. — Это не план, это всего лишь предполагаемая карта. Даже не факт, что в итоге дороги будут отсыпаны именно там, где они сейчас нарисованы. Но главное ведь начать, не так ли?
— Да, разумеется, ваше величество, — Васильев закатил глаза, похоже, мысленно прикидывая, во сколько всё это выльется.
— Ну что же, давайте уже поговорим, что вы придумали, чтобы вытащить нас из той финансовой ямы, в которой мы сейчас находимся, — и я указал рукой на стол и стоящие возле него стулья. Сам же направился к своему креслу. — Но прежде, Алексей Иванович, расскажите, где вы нашли Егора Францевича и почему решили представить его мне.
— Егора Францевича мне порекомендовал Остерман, — ответил Васильев. — Выполняя ваше поручение, ваше величество, я встречался со своими давними приятелями в надежде, что они смогут натолкнуть меня на какую-нибудь дельную мысль. В итоге Иван Андреевич показал мне записки господина Канкрина. Вы ведь знаете, ваше величество, что Остерман является председателем Вольного экономического общества, и к нему на стол часто попадают записки с идеями молодых финансистов?
— Да, я в курсе, — ответив, я посмотрел на Канкрина.
— Поговорив с Егором Францевичем, я решил рискнуть и представить его вашему величеству, потому что его идеи заслуживают того, чтобы быть по крайней мере выслушанными, — и Васильев откинулся на спинку стула, всем своим видом показывая, что теперь я буду решать, выслушать непосредственно этого странного немца или же предоставить слово казначею.
— Говорите, Егор Францевич, чем вы так заинтересовали Алексея Ивановича, — и я перевёл взгляд на Канкрина и больше не отводил его от бесстрастного лица.
Канкрин вытащил бумаги и принялся говорить, лишь изредка сверяясь с собственными записями. Я слушал очень внимательно. Это было моё поле. Если с военными я откровенно «плавал», потому что мне было вообще без разницы какой там замок на спусковом механизме стоит, я всё равно в этом ни хрена не понимал, то вот экономика — это было то, в чём я разбирался, во всяком случае в той, другой жизни.
По мере того как Канкрин говорил, я чувствовал, как мои глаза постепенно расширяются. Потому что он озвучивал сейчас денежную реформу Витте. Внезапно я его вспомнил. Он был министром финансов какое-то время. И именно он изъял из обращения ассигнации, заменив их на государственные кредитные билеты, обеспеченные в его случае серебром. Витте просто пошёл дальше. Он приравнял один рубль кредитного билета к одному золотому рублю. Конечно, это очень поверхностное объяснение, там было всё гораздо глубже, но принцип примерно такой.
Канкрин замолчал, а я сидел, переваривая то, что сейчас услышал. Я ведь хотел как-то Васильеву намекнуть на подобный ход, не знал, правда, как это сделать. А оказывается, и придумывать ничего не нужно было. Пауза начала затягиваться, и оба финансиста уже начали посматривать на меня с некоторой опаской. Я же решил, что ничем не рискую, и принялся развивать его идею, мысленно попросив прощения у Витте.
— А что если мы обеспечим этот ваш кредитный билет не серебром, а золотом? — спросил я, глядя только на Канкрина. На Васильева я пока не смотрел. — Допустим, выпустим золотые рубли и приравняем их стоимость к кредитным билетам?
— У нас в таком случае должен быть достаточный неприкосновенный запас золота, ваше величество, — Канкрин нахмурился, — чтобы обеспечить эту ставку.
— Алексей Иванович, мы сможем создать такой запас? — вот теперь я повернулся к Васильеву, который в этот момент что-то напряжённо обдумывал.
— Думаю, да, ваше величество, — Васильев ответил почти через минуту. — Если ограничить расчёты с иностранцами в золоте и перейти на серебро, да и внутренние расчёты ограничить. Только вот, согласятся ли?
— А мы ввозные пошлины повысим, — я прищурился. — Пора уже собственную промышленность подстегнуть, это, во-первых. Ну а, во-вторых, будем послабление делать тем, иностранным купцам, которые без воплей согласятся принимать расчёты, допустим, серебром.
— Эм, — Васильев и Канкрин переглянулись, а затем Васильев осторожно добавил. — Да, это может сработать. Я подготовлю проект приказа и принесу вам на ознакомление, ваше величество.
— Очень хорошо, — я кивнул и снова посмотрел на Канкрина. — Какие ещё идеи посетили вашу светлую голову, Егор Францевич?
— Ну, если только как улучшить разведение овец, ваше величество, — он развёл руками. — Ну и ещё, я считаю, что нужно улучшить финансовую отчётность. Я не знаю, как обстоит дело в том же Казначействе, но, работая у Перетца Абрама Израилевича, являющегося поставщиком армии и флота Российской империи, могу только за голову хвататься.
— Займитесь этим, Егор Францевич, — я повернулся к Васильеву. — Что, Алексей Иванович, примете господина Канкрина к себе помощником?