— Не перегори при первом наскоке, — наставляю я его и его командиров. — Туда и обратно. Держите строй, сохраняйте дистанцию. Когда проскачете мимо Менида, соберитесь.
Арет ухмыляется.
— Александр, если я привезу тебе голову ещё одного важного перса, ты опять устроишь мне выволочку?
Неприятель уже перешёл на лёгкий галоп.
— Постарайся остаться в живых. Ты мне ещё пригодишься.
Арет срывается с места. Копейщики стрелой летят вперёд.
Наши воины отрабатывали этот манёвр тысячу раз и сотню раз применяли его в бою. Происходит это следующим образом. Полусотни Менида мчатся навстречу атакующему противнику, лоб в лоб. Их цель, однако, не увязнуть в рукопашной схватке, а прорваться сквозь наступающие шеренги, нарушив, насколько возможно, вражеский строй, и галопом скакать дальше. Невозможно представить, чтобы конный отряд не бросился преследовать противника, устремившегося в бегство. И если этот противник (то есть мы, то есть Менид) побежит сломя голову (или притворится, будто бежит сломя голову), всадников неприятеля охватит охотничий азарт. Бактрийцы — это кочевники пустыни, и такие слова, как «строй», «дисциплина», «боевой порядок», для них пустой звук. Точно так же они относятся и ко всякого рода манёврам, обходам и охватам. Они всадники, но не кавалерия, воины, но не армия.
Смотри, что произойдёт сейчас...
Менид сталкивается с противником, прорывается и бросается наутёк. Половина кочевой конницы поворачивает и, покинув ряды атакующих, улюлюкающей стаей устремляется в погоню за ним. В этот момент копейщики Арета наносят по ним удар с фланга. Чтобы остановить кавалерийскую атаку, нет необходимости наносить потери, достаточно сбить наступательный порыв. Конная вражеская лавина, дезорганизованная перекрёстными ударами наших крыльев, теряет решительность. Враг видит наши отряды на своих флангах и в тылу. Он осаживает коней, и атака захлёбывается. Это делается непроизвольно: обученные войска справляются с подобным инстинктом благодаря выучке, дисциплине и умелому командованию, но у кочевых племён нет ни того, ни другого, ни третьего.
И тут из тыла устремляются в бой «наёмники-ветераны» Клеандра. Это не тяжёлая пехота, медлительная из-за веса щитов, шлемов и панцирей, а ловкие, вёрткие бойцы, сражающиеся без доспехов, но вооружённые копьями в семь локтей длиной, самым эффективным оружием против дезорганизованной и потерявшей наступательный импульс конницы. Эти бойцы сражаются не плотным строем, а россыпью, подвижными группами, именуемыми «облаками» и «шнурами». Противнику приходится не проламывать наш строй, а схватываться с нашими воинами по отдельности, что окончательно разрушает то подобие боевого порядка, которое ещё имелось у степняков. Конники теперь дерутся каждый сам за себя, а наши пехотинцы объединены в пары или тройки, что обеспечивает им преимущество. Они забрасывают врагов копьями и рассеиваются так, что бактрийцам некуда нанести ответный удар. В конце концов противник осознает, что атака провалилась, и поворачивает назад, чтобы перегруппироваться.
Я тоже не могу оставаться на месте. Мне следует вернуться к «друзьям».
Впоследствии Клеандр рассказывает мне, что его помощник Мирин вёл счёт атакам и контратакам, производившимся в тот день на этом крыле. Девятнадцать раз противник бросал свои отряды на наш корпус, и девятнадцать раз наши фланговые отбрасывали его назад. Что можно сказать о таких солдатах? На парадах они не производят особого впечатления, и девицы не удостаивают их особого внимания, отдавая предпочтение блистательным «друзьям» или напористым бойцам царских телохранителей. Но эту величайшую из побед сделали возможной именно они, «наёмники-ветераны» из Аркадии и Ахайи. Этих людей я знаю всю мою жизнь. Теламон на первых порах тоже служил в этом подразделении. При Гавгамелах самому молодому из них уже стукнуло сорок, а человек двести (я могу назвать их по именам) уже разменяли шестой десяток. Ни один молодой солдат и в подмётки не годится этим закалённым воякам. Трусов в их отряде нет: все, какие были, или погибли, или давным-давно разбежались. Кроме того, опытного солдата отличают выдержка и самообладание. Видавшим виды младшим командирам нет цены, а долго прослужившего сотника я предпочту тысячнику. А если говорить о быстроте и силе, то «старики», как ни странно, и в этом отношении не уступают молодым. Во время первой атаки того дня я увидел «облако» из тридцати ахейцев, устремившихся за кучкой бактрийских конников. Одно крыло встречает атаку противника в лоб, и, в то время как он вязнет в «облаке», другое огибает его и замыкает в полукольцо. Длинные копья ветеранов производили страшное опустошение. В считайные секунды из двадцати врагов осталось десять, а из десяти — пять.
Вторая волна, которую неприятель посылает на нас с фланга, это скифы — саки и массагеты, степные разбойники, чьё оружие — лук и боевой топор. Наши копейщики и пеонийцы встречным ударом прорубают проходы сквозь их ряды, и оба строя уподобляются пиле, зубья которой проникают сквозь шеренги противника. Прорвавшись, и те и другие перегруппировываются и снова прорываются одни сквозь других. Отступив за завесу подразделений прикрытия, и мы и враги перестраиваемся, уносим с поля убитых и раненых вместе с ещё годными в дело топорами, копьями и дротиками и снова сталкиваемся на вязких солончаках, скачка по которым выматывает лошадей и всадников, словно хождение по клею.
В традиционном сражении фланговые стычки прекращаются с началом главного наступления. Но при Гавгамелах дело обстоит иначе. Схватки на правом крыле продолжаются на протяжении всего боя, а на левом ещё дольше. Его фронт составляет пять стадиев, а глубина ещё больше. Масштаб сражения возрастает с каждой минутой, по мере того как каждая сторона пускает в ход свежие соединения. По приказу своего царя сатрап Бактрии Бесс, командующий левым крылом Дария, снимает с центра персидской позиции сначала три тысячи всадников, потом шесть, потом восемь. Противопоставить им я могу лишь воинов из отрядов, уже составляющих мой правый фланг; для главного наступления мне требуется каждый солдат и каждый конь. Но Бесс перемещает на фланг войска, стоявшие непосредственно перед командным пунктом Дария. Мы видим пыльные колонны, покидающие свои места в строю позади прикрытия из серпоносных колесниц. Наш фронт продвигается на тысячу локтей, девятьсот, восемьсот... Колесницы готовы к действию, но пока остаются на месте. Наша главная линия по-прежнему движется шагом. Теперь от фронта Дария нас отделяет около двух стадиев.
Я возвращаюсь с фланга к «друзьям». Дневниковые записи показывают, что в тот день при мне состояло одиннадцать гонцов и курьеров, причём только двое из них обеспечивали связь с центром и левым флангом: остальные девять беспрерывно снуют к правому. В каждом поступающем донесении говорится одно и то же: «Пришли помощь». И в каждом отсылаемом: «Держитесь».
Однако я не могу терять солдат и, чтобы переломить ситуацию, посылаю на самые сложные участки самых выдающихся бойцов — Теламона и Локона, Птолемея и Певкесту. А вот направить туда Клита Чёрного не удаётся: он спас мне жизнь при Гранике и исполнен решимости сделать то же самое здесь.
Теперь мы видим позицию Дария. Знамёна отборных отрядов теснятся вокруг его собственных высоко реющих стягов.
Перед ним сплошной стеной выстроилась пехота: греческие наёмники и его собственные царские телохранители, «носители яблока». Царская колесница, запряжённая четвёркой коней, нам не видна, ибо её тесно обступают царские «родственники», однако мы можем судить, что она находится в двадцати или тридцати шеренгах в глубину от фронта.
Пыль поднимается такая, что рассмотреть за этой завесой ход боя на правом фланге решительно невозможно. Но до нас доносятся звуки сражения, и это похоже на землетрясение.
Пред строем «друзей» находится Балакр с пятью сотнями агрианских копьеметателей и таким же количеством фракийских лучников и метателей дротиков. С фланга несутся просьбы направить этих бойцов туда, но они нужны мне здесь. Нужны для того, чтобы остановить атаку серпоносных колесниц Дария.
Колесницы приходят в движение, когда нас и противника разделяет шестьсот локтей. Щёлкают кнуты возничих: на таком расстоянии этого, разумеется, не слышно, но взмахи уже видны. Так же как и солнечные блики, играющие на чудовищных серпах набирающих скорость повозок. Кажется, что этот разгон будет продолжаться вечно.
— Тяжеленные штуковины, — замечает Клит, — вон сколько железа понавешано.
Фронт «косилок» имеет протяжённость в семь стадиев. Таким образом, под их удар попадают «друзья», находящиеся слева от них царские телохранители Гефестиона и Никанора и правая часть фаланги, отряды Пердикки и Коэна. Клит наблюдает за происходящим с полнейшим спокойствием:
— Хороши, не так ли?
Я делаю знак ему и Филоту: «Полная готовность. Молчание! Всем командирам не сводить с меня глаз».
Я смотрю налево, через двадцать стадиев поля. Это последний момент, когда с моей позиции видна целая четверть равнины. Колесницы Дария наступают и там. Пятьдесят метят в нашу фалангу, ещё полсотни направлены против отрядов Пармениона, составляющих левый фланг. Следующую волну наступления составит обычная конница. Двадцать тысяч армян и каппадокийцев, сирийцев и месопотамцев, мидян, парфян, тапуров, арийцев, гирканов и согдийцев.
Помоги тебе Зевс, Кратер. Да охранит тебя Небо, Парменион.
Я смотрю направо, на пыль и мрак. Где-то там, за смертоносной зоной колесниц, ведут отчаянную схватку восемь сотен царских копейщиков, моя лучшая ударная сила, не считая «друзей».
Очередь скакать курьером выпадает шестнадцатилетнему юноше по имени Демад, прозванному за жёсткую, как щетина, шевелюру Вепрем. Я вручаю ему послание, которое он готов доставить ценой своей жизни.
Арету от Александра. Отдели половину своих копейщиков и, как только натиск серпоносных колесниц будет сломлен, обрушь удар своих клиньев на наименее плотный участок вражеского фронта. На какой именно, выберешь сам.