Александр видел их насквозь. Ничто не могло вывести его из себя больше, чем сознание того, что — его принимали за глупца. Это уже в полной мере испытали на себе жители города Милета. Отбросив всякую вежливость, он резко потребовал от представителей Тира открыть, наконец, свои подлинные намерения. Те присмирели и стали объяснять, что они — торговцы, а торговля может процветать только в мире; нейтралитет Тира гарантирует этот мир, поэтому их ворота должны быть закрыты как для македонян, так и для персов, но против соглашения на равноправной основе они, конечно, ничего бы не имели. Эти островитяне и не подозревали, что война началась уже в то самое мгновение, когда царь молча с ними распрощался.
Впереди была самая продолжительная и упорная осада за всю историю войн, где командовали не полководцы, а инженеры.
Вначале прозвучала речь.
Командиры кавалерийских и пехотных соединений собрались на берегу, взирая на крепостные стены Тира, которые до небес возвышались из моря, словно воздвигнутые рукой циклопа. На душе у македонян было неспокойно. Им казалось, что лучше встретить врага в открытом поле, чем за рвами и бойницами; они привыкли видеть в руках своих людей мечи и копья, а не кирки и лопаты. Опыт подсказывал им, что пройдут месяцы, прежде чем город будет взят, если это вообще удастся сделать и не придется обломать зубы о проклятый, гранитный монолит, что было с Навуходоносором после тринадцатилетней осады.
«Если Тир не падет, если его гавани не перейдут в наши руки, то персы и дальше будут господствовать на море, и никто из нас не сможет отважиться, имея за спиной смертельную опасность, преследовать Дария, — так начал Александр, слишком хорошо зная настроение своих командиров. — Но если же мы штурмом возьмем эти стены, то тогда Финикия будет нашей и ее корабли покинут персидский флот, потому что какой же гребец, какой матрос захочет воевать, если он будет знать, что его родной город находится в наших руках?! Только тогда мы сможем удерживать Афины больше страхом, чем доброжелательством, и больше не будем опасаться в Греции никаких восстаний; только тогда мы сможем беспрепятственно пойти на Египет — где, как вам известно, властвуют Ахемениды».
Между побережьем и Тиром, скрывая уходящую в глубину значительную часть городской стены, лежала восьмисотметровая полоса бурного моря, дно которого, пологое у берега, вблизи острова круто обрывалось. Как можно осаждать эту островную крепость, не имея мало-мальски приличного флота? Этот вопрос Александр прочел на лицах своих военачальников. И он ответил на него, когда повесил на плечо две корзины с песком, подошел к берегу и высыпал песок в море. Уже на следующий день началось возведение дамбы.
Материал для строительства подвозили на телегах жители Палетира — после того, как их заставили сносить с этой целью собственные дома. Им помогали тысячи пленных, разбитых на группы. Дерево для забиваемых свай поставляли из лесов Ливана с их знаменитыми кедрами. Весь надзор над проведением строительных работ осуществлял инженер из Фессалии Диад. Царь сам назначал вознаграждение для наиболее усердных строителей, хвалил, порицал, подстегивал. Но работы все же продвигались с неимоверным трудом: греки изобрели сложные технические приспособления, но почему-то не додумались до тачек и хомутов для лошадей (так же, как инки — до колеса).
Жители Тира с усмешкой наблюдали за строительством дамбы с зубцов своих пятидесятиметровых стен и не могли скрыть злорадства, когда шторм сносил с трудом насыпанный песок и волны пожирали насыпанный грунт и камни. Они сожгли специально изготовленную соломенную куклу, изображавшую Александра, устраивали маскарад за маскарадом, радостно трубили в свои рожки. И еще делали то, в чем впоследствии должны были раскаяться: сбрасывали со скал посланных Александром парламентеров. Они не боялись расплаты за эти совершенные против неписаных законов ведения войны преступления, так как верили, что если дело примет серьезный оборот, на помощь придет Карфаген с его внушающим страх флотом.
В многоэтажных постройках Тира, самых настоящих многоэтажных домах, где в мирные времена проживало сорок тысяч человек, не ощущалось никакой нужды. Глубокие колодцы давали достаточное количество воды. В кладовых было сложено продовольствие. Многие женщины и дети для пущей безопасности были отправлены в город союзников Карфаген. Жители Тира охраняли подход к двум гаваням, египетской и сидонской, и своими вылазками постоянно мешали сооружению дамбы. Они по-настоящему испугались лишь тогда, когда однажды утром увидели двух чудовищ, медленно вползавших на вершину дамбы. Это были высокие — пятидесятиметровые — двигавшиеся на четырех колесах осадные башни с покрытыми известью рамами, увешанные овчиной; их верхний, двадцатый ярус был снабжен подъемным мостом. Эти башни македоняне втащили и установили, можно сказать, голыми руками. Настоящие шедевры плотницкого искусства!
На башнях находилось разработанное греческими инженерами и основанное на принципе вращения оружие, которое, в отличие от арбалета с его натянутой тетивой, развивало силу метания с помощью нескольких вращающихся тетив и повышало, таким образом, дальность действия. Тяжелейшие камни улетали на расстояние до четырехсот метров. Машины для метания пучков стрел также во многом выигрывали благодаря вращавшимся пружинам. Спартанский царь Архидам, наблюдая в действии эту античную технику, призвал самого Зевса в свидетели собственного изумления и ужаса: «Какая здесь польза от человеческого мужества и человеческой храбрости?!»
Однако эти два качества человеческого характера оставались еще в чести, и жители Тира продемонстрировали их, подогнав к округлой вершине дамбы корабль, до отказа набитый щепками, смолой, серой, и в последний момент воспламенив взрывоопасную смесь, в то время как их ударные группы со всех сторон мешали македонянам тушить объятые огнем осадные башни.
Когда Александр возвратился из десятидневной карательной экспедиции против горных племен Ливана, которые постоянно нападали на его лесорубов, трудившихся для строительства дамбы, он приказал расширить мол, чтобы установить большее количество башен. Но на каждый его ход жители Тира отвечали контрходом. Стрелы его метательных машин они отводили вращающимися мраморными колесами; удары больших камней смягчались вывешенными на стенах мешками с водорослями; сброшенные в море скалы делали узкий морской пролив практически несудоходным. Казалось, македоняне смирились с судьбой и осознали свое бессилие. Но вот Александру приснился сон о том, что его дразнит сатир, пытается поймать в свои сети, танцует вокруг, но ему, наконец, удается схватить рогатого и хвостатого лесного духа. Едва только прорицатель Аристандр узнал об этом, как ему тут же открылась разгадка: «са — тир» означает «Тир будет твоим!» Позже, в другом сновидении, является величественный предок Геракл, называет своего царственного потомка по имени и указывает рукой, с которой капает кровь, на стены города.
Казалось, сны были как по заказу, но они уже так не воздействовали на боевой настрой армии, как это случалось прежде. Должно было произойти другое событие, чтобы убедить солдат в победе над Тиром: после известия о том, что родные города находятся в руках македонян, корабли из Сидона, Арада и Библа покинули персидский флот и возвратились в свои гавани. Именно это предсказывал Александр. А поскольку и моряки кипрских галер, ультрасовременных для того времени пятивесельных судов, решили переметнуться к македонянам (предательство было уже вопросом времени), то у полководца, который несколько поторопился с роспуском собственного флота, вдруг появилось явное преимущество в военно-морских силах. Все это было прямо-таки «в духе Александра».
С этого времени царь последовательно наносит удар за ударом. Жители Тира, которые оказались перед угрозой штурма с моря, видят появившуюся на горизонте армаду и вынуждены бессильно наблюдать из своих гаваней за тем, как их остров со всех сторон окружают корабли. Специальные суда поднимают из фарватера обломки скал и освобождают путь для плавающих платформ, состоящих из двух скрепленных между собой цепями грузовых кораблей. На их палубах установлены тараны — военно-техническое новшество, обладающее в прямом смысле слова «пробивной силой». Закрепленные в трех местах, они могли, как и на суше, постепенно разрушать стены, хотя враги и мешали этому: иногда им удавалось распустить крепежный канат и таким образом отогнать корабли от стены. Но вскоре зазияли первые бреши там, где каменные блоки были плохо подогнаны друг к другу. Каждая платформа освобождала место для двух кораблей с абордажными мостиками, по которым штурмовые подразделения проникали в бреши. Первая волна воинов, пытавшихся прорваться в город, была почти полностью уничтожена, во главе второй встал Александр. Теперь наступление на островную крепость шло уже со всех сторон. Галеры прорывали преграды и проникали в обе гавани. Метательные машины стрелами сгоняли защитников с зубцов крепостной стены.
Воин боролся с воином, наступал и замертво падал, воздух был наполнен шумом летящих камней, свистом стрел, криком пронзенных копьями, разрубленных топориками, обожженных горячей смолой. Защитники Тира отступили, побежали, но все же собрались для последней битвы перед святилищем основателя города, Агенора: одни почти безоружными бросались на врага, чтобы хоть еще одного унести с собой в могилу, другие прыгали со стен в море, предпочтя смерть рабству.
«Началась страшная бойня, когда наступавшие со стороны гавани воины и отряд Кена ворвались в город, — пишет Арриан о последних часах города Тира в июле 332 года до н. э… — Македоняне яростно разили все, что попадало им под меч, озлобленные долгой осадой, не принесшей им славы, приходя в неистовство при мысли о взятых в плен земляках, которых защитники Тира еще считанные дни назад казнили у всех на виду на зубцах своей крепостной стены. И они убили шесть тысяч мужчин, а тринадцать тысяч женщин, детей и стариков отдали в руки работорговцев. На тех же, кто укрылся в храме Геракла, распространилась объявленная Александром божья милость. Но таких было немного, потому что защитники Тира хотели лучше умереть, чем оставаться в живых по милости своего врага».