Сидонцы сообщили о том, что они тайно вывели из Тира несколько тысяч жителей и взяли их на борт своих кораблей. Они это сделали не из любви к ближнему и не потому, что вдруг осознали общность своего происхождения. Они спасли только тех, на чьих руках были красно-фиолетовые пятна. Эти люди принадлежали к числу ремесленников, красивших соком пурпурных улиток материал, носить который позволялось только царям. Пурпур из Тира пользовался огромным спросом, в древнем мире и был, вероятно, таким же ценным, как и красильщики из Тира.
То, о чем умолчал Арриан, сообщает Диодор и Курций Руф: «Когда наступил новый день, победителям представилось печальное зрелище воплощенного гнева царя: две тысячи молодых людей, которым удалось уцелеть в бесконечной кровавой битве, были приколочены к крестам, и кресты стояли вдоль большого участка дороги». Смерть на кресте означала мучительное умирание, которое могло длиться до трех дней. Трупы оставили висеть несколько недель — устрашение для всех тех, кто в будущем осмелится противостоять Александру.
Попытка Гефестиона избавить Тир от этого ужасного зрелища была отвергнута. «Ужас, — объяснил Александр другу, — предотвращает будущее кровопролитие. Помни о Фивах». Он напомнил и о том, что сочувствие не свойственно мужчинам. Однако в других случаях этот македонянин сам мог испытывать сочувствие — белая ворона среди правителей.
Глава 3.Закат Ахеменидов
«Египет, маяк в море древности»
В последние дни осады Тира от Великого царя было получено второе письмо. Содержание его было настолько необычно, что Александр вначале колебался, показывать ли его своим полководцам. Он попросил гонцов никому ни о чем не говорить. Дарий предлагал ему не больше не меньше, как поделить мир: так, он готов был уступить все земли западнее Евфрата, признать Александра равным ему Великим царем, желал выплатить его семье. 10.000 талантов (около 250 миллионов немецких марок) и в придачу пообещал Александру одну из своих дочерей в жены. За всю историю никто из правителей мировой империи так не унижался. И, собственно говоря, без особой необходимости. Конечно, его флот уже больше не имел решающего значения, почти все побережье Малой Азии с ее городами было в руках противника, он потерпел поражение в двух битвах, однако же войну он еще не проиграл.
Ядро его империи, ее важнейшая часть, было еще сохранено. Нетронутой лежала плодородная Месопотамия и область до верховья Евфрата. Если он сейчас откажется от Египта, Сирии, Малой Азии, то это будет лишь незначительной жертвой по сравнению с тем, что останется от его огромной империи: необъятные земли между Тавром и Индом, Тигром и Яксартом (ныне — Сыр-Дарья). Эти территории населены были верными царю мидийцами и персами, воинственными горными племенами и внушавшими страх кочевыми народами, которые все были готовы защищать великую крепость Иран до последнего дыхания. Нужно было бы пролить потоки крови, чтобы завоевать их, — и это была бы дорогая македонская кровь. Так, во всяком случае, думал Парменион, один из самых старших и опытных македонских полководцев, проникнутый идеей македонского национализма совершенно в духе традиций Филиппа: и Филипп также довольствовался бы средиземноморским государством, простирающимся до Евфрата, и напрочь отказался бы от мысли, будучи последователем Ахеменидов, завоевать всю Персию.
В этом духе ответил Парменион, когда Александр сообщил на военном совете о предложении Дария и спросил его мнение на этот счет: «Если бы я был Александром, я бы его принял». В конце концов, никто не мог знать (и в этом он наверняка был согласен с другими военачальниками), сколь долго продлится еще военное счастье, к тому же 10.000 талантов — огромная сумма, от которой глупо было отказываться.
«Если бы я был Парменионом, то поступил бы так же», — ответил Александр.
Даже если считать этот эпизод не более чем историческим анекдотом, он, как это и свойственно хорошему анекдоту, характеризует противоположные воззрения обоих лагерей с необычайной ясностью: с одной стороны — ведомые когда-то еще Филиппом, поседевшие во многих сражениях консерваторы, с другой — более молодые, готовые идти со своим полубогом на край света. Второе предложение Великого царя Александр отверг в столь же обидной форме, как и первое: он не привык довольствоваться подачками; земли, которые предлагает ему Дарий, и Вез того скоро будут принадлежать ему; он не нуждается в разрешении Великого царя на свадьбу с его дочерью, а сумма в несколько тысяч талантов, скорее, похожа на оскорбление. Кстати, в дальнейшем было бы лучше, если бы Великий царь появлялся перед ним лично…
«Что бы произошло, если бы?..» Этот вопрос всегда отвергается строгими историками как ненаучный. Нельзя спекулировать на событиях, которые так и не произошли; нельзя также всерьез заниматься рассуждениями о том, что могло бы случиться. Не лучше ли все то, что относится к области непознаваемого и совершенно не поддается изучению, оставить на долю фантазеров и мечтателей? Поддержанные Ницше, который видел в возможности подобных допущений кардинальный вопрос истории, подбодренные университетским профессором Александром Демандтом с его теми самыми дьявольскими вопросами «что бы произошло, если… (Арминий не победил бы в Тевтобургском лесу; Пилат помиловал Иисуса; Гитлер умер в 1938-м году; не прозвучали выстрелы в Сараево в июне 1914-го года…)». Давайте и мы сыграем в эту игру памяти.
Итак: что бы произошло, если бы Александр принял предложение Великого персидского царя?
«Справедлив вопрос о том, не стало ли бы ограничение средиземноморским пространством более реалистичной целью, нежели та, к которой влекла далеко простиравшаяся завоевательная мысль Александра, — пишет по этому поводу биограф Александра Зигфрид Лауфер. — Думается, что македонское государство, которое ограничилось бы этим пространством при наличии сильной власти, было бы более долговечно, чем целый ряд эллинистических государств, которые образовались из империи Александра».
А Ульрих Вилькен замечает: «Едва ли можно сомневаться в том, что более ограниченная политика Филиппа гораздо больше соответствовала бы интересам Македонии. Нельзя также оспаривать и тот факт, что ограничение бассейном Евфрата способствовало бы еще большему и интенсивному распространению греческой культуры на Ближнем Востоке».
Наконец, и Шахермайер говорит о предложении Дария как свидетельстве мудрого государственного политика: «Земли до Евфрата входили в регион Средиземноморья, где в будущем сложились эллинистические государства. И действительно, в поздне-эллинистическо-римскую эпоху область Евфрата служила границей между Средиземноморьем и Азией»[8].
Итак, Александр не был Парменионом, и он сделал иной выбор. Это было решение, которое оказало влияние на судьбы всего античного мира…
После покорения Тира, на пути в Египет, Александр еще раз натолкнулся на удивительное сопротивление. Удивительным оно было потому, что после данного им на развалинах старого финикийского города страшного урока царь думал, что теперь каждый город будет усердно и боязливо открывать перед ним ворота. Газа — находящаяся в Сирии пограничная крепость — этого не сделала. Возглавлявший ее оборону перс Батис два месяца защищал крепость со своими арабами, пока не погиб последний человек. При штурме в Александра сначала попала стрела, потом он был ранен еще раз — головорезом, сделавшим вид, что сдается в плен. И здесь впервые досада Александра перешла в бешенство, и он уготовил храброму Батису ужасный конец, вспомнив двадцать вторую песнь «Илиады», в которой говорится о победе Ахилла над Гектором:
«…И на Гектора он недостойное дело замыслил:
Сам на обеих ногах проколол ему жилы сухие
Сзади от пят и до глезн и, продевши ремни,
к колеснице
Тело его привязал, а главу волочиться оставил;
Стал в колесницу и, пышный доспех
напоказ подымая,
Коней бичом поразил; полетели послушные кони.
Прах от влекомого вьется столпом; по земле,
растрепавшись,
Черные кудри крутятся; глава Приамида по праху
Бьется, прекрасная прежде; а ныне
врагам Олимпиец
Дал опозорить ее на родимой земле илионской!»[9]
Но Гомер вначале умертвил Гектора, Батис же был жив, когда его привязали к боевой колеснице. «Вероятно, книги Гомера опасны, если они вселяют в могущественных мира сего такие мысли», — заметил по этому поводу Каллисфен. Об этом замечании было тайно донесено Александру. Для придворного историографа это не имело еще никаких последствий…
Военный эксперт Йорк фон Вартенбург считает, что поход к Нилу был абсолютно излишним. По его мнению, это предприятие было лишено какой-либо военной цели и являлось настолько же бесполезным, насколько и опасным отклонением от нужного пути, которое дало Дарию время, чтобы собрать новое войско. Другие полагают, что захват Египта был необходим, потому что таким образом была окончательно обеспечена безопасность средиземноморского побережья. Кроме того, в результате Александр установил контроль над вывозом египетской пшеницы и тем самым получил средство давления на Афины и на вновь бунтующую Спарту. К тому же господствовавший там персидский сатрап мог каждую минуту нанести македонянам удар в спину.
Завоевание страны на Ниле Александр, конечно же, мог бы поручить одному из своих полководцев, потому что, исключая пересечение известных своей дурной славой прибрежных болот, военный риск был здесь минимальным. То же самое ему советовали и некоторые его старые македонские военачальники, но именно их совет и был для Александра неприемлемым. Потому что его манил Египет, этот «маяк в сумрачном море древности», подарок Нила, реки, о которой в одном гимне времен XIX-й династии говорилось: «Благодаря тебе прорастает пшеница, поспевают на деревьях фрукты, ты наполняешь водоемы Верхних и Нижних земель и защищаешь бедных от голода. Когда твои притоки бездействуют, все лежит в печали, но когда твои воды разливаются, ликует земля и Мисраим плачет от счастья»; эта страна с ее пирамидами, храмами, сфинксами, дворцами, которая считалась у народов Средиземноморья колыбелью самой уважаемой и самой древней среди культур (во что особенно верили