Именно этого и хотел Александр. Он сумел воспользоваться временем и примерно в тридцати километрах вверх по течению обнаружил место, где река поворачивала и, разделившись на два рукава, охватывала поросший лесом островок. От главного лагеря (который, вероятно, располагался вблизи Харанпура) Александр под покровом темноты пробрался сквозь подступавшие вплотную к воде деревья и направился туда, где его финикийцы, киприоты, ионийцы уже собирали корабли, устанавливали рули, наполняли кожаные мешки сеном. И вот безлунной дождливой ночью Александр вместе со своими даками — конными лучниками, скифами-конниками, агрианами-копьеносцами, царскими щитоносцами — с лучшими из лучших переправился на другой берег. Способность в кратчайший срок переправить через быструю реку, да еще в ночное время суток, пять тысяч кавалеристов и десять тысяч пеших воинов и снова собрать их всех на другом берегу свидетельствовала о том, что македонские военачальники зря времени не теряли.
Однако их план, который, как водится, представлял собой уравнение со многими неизвестными, претерпел некоторые изменения. Река разлилась, и случилось так, что связь между уже успевшими переправиться конными частями и пехотой была нарушена, поэтому Птолемей, Лисимах, Гефестион, Селевк нечлредставляли, что им делать: то ли дожидаться пехоты, то ли провести всю операцию лишь силами кавалерии. Им все же следовало лучше знать своего полководца. Он вскочил на Буцефала (которого, несмотря на возражения конюха, все же решил взять с собой в поход, хотя жеребцу с белой звездочкой на лбу уже шел тридцатый год) и махнул рукой, показывая направление вниз по течению — туда, где предположительно находился враг.
Пор, которому его форпост уже успел сообщить о молниеносной переправе, думал и гадал, не имеет ли и здесь место лишь отвлекающий маневр Александра и не будет ли главный удар нанесен из расположенного напротив лагеря. Может, размышлял он, стоит именно туда направить свои основные силы? Или достаточно половины их, а может быть, и четверти? В конце концов он решил послать 2.000 конников во главе со, своим сыном, а также 20 боевых слонов и 120 колесниц вверх по течению, поставив перед ними задачу загнать противника в реку. Хотя Пор-младший появился с опозданием, он вполне мог бы успеть нанести собиравшимся на берегу и не готовым к бою македонянам ощутимый удар, однако замешкался, дожидаясь слонов, а его колесницы увязли в размокшей от дождя земле, и не успел индиец оглянуться, как вражеские солдаты накинулись на его войска и нанесли им ощутимые потери.
Александр не случайно отверг предложения своих высших военачальников: неужели они не видели, как взбесились лошади, когда слоны, хотя и с опозданием, все же появились на поле битвы? Конница была и оставалась его главным оружием. С ней он победил у Граника, Исса, Гавгамел. С ней он хотел взять верх и здесь. Но как можно победить, сидя на лошадях, которые не повинуются всаднику? Царские щитоносцы на всех учениях выступали против этих гигантов, используя специально созданное для данных целей оружие. Но маневры — это все же не настоящий бой.
Когда македоняне двинулись на главные силы Пора, последние пехотинцы как раз выбирались на берег. Они были вынуждены сразу же, с марша, пойти в атаку, что было возможно осуществить лишь с прекрасно обученными войсками, способными перестраиваться из походных колонн в боевые порядки прямо на ходу, практически без передышки. А передышка требовалась, поскольку на них надвигались внушавшие ужас фаланги индийцев, в центре располагались боевые слоны под прикрытием пехоты, конники прикрывали фланги. И вполне оправдано было бы сравнение толстокожих великанов с танками, которые впервые применили англичане в 1916 году при Бапоме. Чтобы выйти против их гусениц с зажатыми в руках гранатами, немцам потребовалась такая же недюжинная храбрость, какая нужна была сейчас македонянам. Теперь основную роль играли их щитоносцы: когда Александр в одной из своих молниеносных атак, уклонившись от грозного центра, разметал конницей левый фланг Пора, они внезапно обошли слонов сзади и топорами с длинными ручками перерубили животным сухожилия на ногах, в то время как дакские конные лучники взяли под обстрел махутов и лучников, восседавших в гаудах (так назывались сиденья в виде башен на спинах слонов).
«Некоторые, не помня себя, нападали на животных, взбесившихся от нанесенных им ран, и были затоптаны слонами. Жуткое это было зрелищ е — в особенности когда слоны хватали людей хоботами и бросали оземь. То, что разыгрывалось здесь, ни в какое сравнение не шло с прежними битвами. Слоны вклинились в македонскую фалангу и во многих местах прорвали ее».
Потом случилось то, что нередко происходило при битве слонов: оставшиеся без надзора махутов, измученные кровопотерями, подстегиваемые болью животные впали в дикую, неконтролируемую ярость и топтали всех без разбору, оставляя после себя полосу раздавленных трупов. Однако Пор, настоящий боец, еще заставлял слушаться слона, на котором восседал, направляя его раз за разом в самую гущу людей и животных, подгоняя своих воинов громкими криками, явно не собираясь проигрывать эту битву, не говоря уже о том, чтобы, подобно Дарию, броситься в бегство. Даже когда Кратер смог переправиться из основного лагеря через реку и вступил в сражение со свежими силами, он продолжал сопротивляться, хотя исход был уже ясен.
«Слон его продемонстрировал поразительное понимание и стремился помочь своему господину. Пока у него оставались силы, он противостоял нападавшим, отбиваясь от них при помощи своих бивней. Как только слон почувствовал, что его хозяин, раненный несколькими попавшими в него стрелами, обессилел и вот-вот упадет, он медленно опустился на колени и, осторожно захватывая хоботом каждую из стрел по отдельности, вынул их одну за другой из его тела». Так описал эту сцену Плутарх, поразившую его настолько, что автор даже позабыл о всегда присущей ему объективности.
В противоположность этому вполне достоверным представляется диалог победителя и побежденного.
«Скажи мне, Пор, как ты желаешь, чтобы с тобой обошлись?» — задал вопрос Александр.
«По-царски», — прозвучал ответ.
«Желаешь еще что-нибудь?»
«Словом «по-царски» я сказал все».
Два мира встретились здесь: полководец со своей отлично оснащенной, дисциплинированной армией, далеко обогнавшей современников по части использования различных видов вооружения, и раджа, ставший во главе бесстрашного, но тяжелого на подъем войска.
Александр оставил ему не только его государство (здесь проявление великодушия было частью его политики). Он подарил Пору и те княжества, которые еще даже не успел завоевать, — жест настолько щедрый, что и сегодня индусы не желают верить в то, что он, чужестранец, был на Гидаспе победителем. Ведь обычно потерпевшие поражение в битве теряют земли, но никак не приобретают их.
Горькая капля полынного сока упала в кубок победы Александра. Буцефал, хотя и не бросался со своим господином в атаку, был ранен копьем и у берега околел. Этот вороной жеребец нес его на своей спине от Пеллы до Геллеспонта, и дальше через Ионию, Фригию, Сирию, Египет, Месопотамию, Вавилон, Перейду, через Парфию, Бактрию, Арахозию, Гиндукуш, Согдиану и Хайбарский перевал. Хозяин позаботился об увековечении его памяти и на западном берегу, на том месте, где они переправлялись, основал город, назвав его Буцефала — поступок, который свидетельствовал об истинной глубине переживаемых им чувств. Ни один конь никогда не удостаивался такой чести. Когда полтора тысячелетия спустя Марко Поло проходил через северную часть нынешнего Афганистана, он познакомился в Бактре (Балкх) с одним баем, который хвастливо заявил, что его конь происходит от Буцефала…
Солдаты отдыхали всего тридцать дней. В соответствии с обычаем они воздвигли алтари, чтобы воздать богам благодарение за победу, и похоронили мертвых. Состоялись и гимнастические игры, театральные представления, чтение стихов. На состязания были вызваны и индийцы. Люди, которые еще совсем недавно выступали друг против друга с оружием в руках, сражались теперь лишь за первенство в наездническом искусстве.
Александр, вместе со своей свитой разместившийся во дворце Пора, спросил его: «Ты ведь знал о моей славе и, несмотря на это, выбрал язык оружия. Тысячи твоих воинов и оба твоих сына остались бы в живых, если бы ты повел себя так, как Таксил».
Ему перевели ответ Пора: «И ты когда-нибудь узнаешь, насколько переменчивой может быть слава».
Эти два по сути своей антипода со временем даже сблизились, причем побежденный взирал на победителя со смешанным чувством восхищения и недоумения. Что же это за человек, допытывался он у своих советников, неужели действительно бог, как утверждают?
В каждодневной жизни Пора все определяли женщины. Они готовили для него кушанья, а перед тем как подать их, снимали пробу — не отравлена ли еда. Они же пробовали и вина. И разве не они убаюкивали его сладостным пением, а потом поднимали, едва успевало миновать два часа, чтобы препроводить в другую опочивальню, к другим наложницам, желавшим пробудить его к жизни? По утрам они умывали его, причесывали, делали массаж и не прерывали ни одной процедуры, если вдруг прибывал чей-то посланник или же радже нужно было вынести приговор преступнику. В свое время существовал обычай присутствовать при пробуждении и утреннем туалете королевских особ: это было широко распространено при дворе Людовика XIV. Смотреть на властелина, когда он умывается или бреется, — такое право предоставлялось лишь в виде поощрения за очень большие заслуги и являлось признаком особой благорасположенности. Подданные были бы невероятно польщены даже в том случае, если бы после собственной свадьбы им дозволили привести в королевскую опочивальню своих молодых жен.
И на охоте женщины не отставали от Пора, образовывая своими лошадьми и носилками заслон вокруг украшенного драгоценными камнями слона, а телохранителям отводилось место лишь во втором ряду. Во время стрельбы по дичи они также стояли на помосте рядом с ним. При охоте на тигра именно они подавали ему стрелы после того, как зверь был взят в плотное кольцо. Александр нарушил здешний придворный этикет, когда спрыгнул на землю со своего слона и пошел на тигра с копьем.