Но самой большой заботой царя было дело Гарпала. Хромой друг юности Александра, негодный к военной службе, был поставлен царем во главе казначейства. Он перенес свою резиденцию из Экбатан в Вавилон и вел там такой образ жизни, что даже видавшие виды вавилоняне считали это верхом неприличия. Превзойти его в разнузданности могла одна лишь Пифионика, представительница древнейшей профессии, дававшей женщине единственную в ту пору возможность быть свободной и независимой. Потому что законом в Греции все еще было мнение Перикла, согласно которому царство женщины — кухня и детская, а ее высшая добродетель — не выделяться ни в хорошую, ни в плохую сторону.
Гарпал выписал ее из Афин («все еще не пресыщенный бурными и обильными ласками азиатских женщин», как писал завистливый памфлетист Феопомп) и поселил в царском дворце. Он посылал эстафету всадников к Красному морю за рыбой для ее стола, велел оказывать ей царские почести, а когда она умерла, приказал в ее честь посадить рощу и воздвигнуть храм с богохульной надписью, возмутившей и богов, и смертных: «Афродите Пифионике». Уже не представляя своей жизни без эротического искусства греческих гетер, он выписал теперь Гликерию, которую рекомендовали ему все, кто не прошел в Аттике мимо ее ложа. В Вавилоне ей было слишком жарко, и они отправились в Таре (что у подножия горы Тавр), считавшийся в то время крупным финансовым центром: этим Гарпал мог в случае необходимости объяснить свой переезд. Гликерию, как и ее предшественницу, принимали здесь по-царски — так, лучшие художники создали ее бронзовую статую. Но она не забывала своих голодающих земляков и посылала в Афины пшеницу. А то, что комедиографы вовсю потешались над ней в своих произведениях, ее нимало не заботило.
Но настал день, когда до Гарпала дошла весть, которой он уже не ожидал и от которой побледнел: его господин и друг его юности еще не сошел в Аид. И нечего было рассчитывать на его пощаду и снисхождение. Он забрал из казны 5.000 талантов, усадил Гликерию в паланкин, взял 6.000 солдат, и флотилия из 30 кораблей поплыла в Афины. У мыса Сунион они встали на якорь, и Гликерия, пустив в ход старые связи, купила право убежища. Афиняне колебались. С одной стороны, в них была сильна жажда наживы, с другой — давал себя знать страх перед Александром. После долгих переговоров беглецам позволили войти в Пирейский порт, но лишь двум кораблям из тридцати. Афинам было предъявлено требование выдать преступника. После долгих раздумий они нашли чисто афинский вариант решения проблемы, типичный для города, ставшего теперь карикатурой на некогда могущественный полис: Гарпала выпустили, взяли под стражу, отобрали часть похищенных денег и под покровом ночи вернули на корабль, державший курс на Крит. Любовь Гликерии к своему господину была велика, но не настолько, чтобы последовать за ним. Вскоре она узнала, что он убит предводителем своих наемников.
Гарпал бежал из-за мучивших его угрызений совести, но кое-что указывает на возможную в его случае милость Александра: скорее всего, он простил бы Гарпала и на этот раз. Царь вполне терпимо относился к людям, живущим по принципу «у воды быть — и не напиться?». Он прекрасно знал, что его полководцы и вельможи следуют правилу «живи сам и не мешай жить другим», и его не задевало даже откровенное мотовство, если расточитель справлялся с порученным ему делом.
А Гарпал справлялся. Уж он-то знал толк в своем ремесле. Слитки благородного металла, которыми Ахемениды буквально заставили свои покои, он превратил в золотые и серебряные монеты. В качестве образца он выбрал аттический весовой стандарт. Сатрапы, имевшие до этого времени право чеканить монету, были этого права лишены, и тем самым был положен конец неразберихе в системе денежного обращения. Новая тетрадрахма с изображением Александра стала основной, своего рода универсальной мировой валютой и открыла новую эпоху в истории экономики: постепенно ушло типичное для востока натуральное хозяйство, а вместе в ним и непосредственный обмен «товар на товар», как и натуральная уплата налогов и сборов. «Приведение в движение богатств, лежащих мертвым грузом», централизация системы денежного обращения, унификация платежных средств способствовали невиданному расширению рынка, развитию новых экономических отношений. Пали таможенные барьеры, все гуще становилась сеть дорог. Греческий купец, для которого раньше краем света считалась Малая Азия, теперь искал новые торговые пути и стремился чуть ли не в Индию. Поселения, находившиеся вдоль этих путей, процветали, другие же, наоборот, утратили свое значение. Как, впрочем, и рост денежной массы, имевший не только положительные, но и отрицательные последствия. Цены выросли, и бедняки обеднели еще больше. Но большинство подданных грело руки на хозяйственных преобразованиях, что подтверждал и Диодор: «Богатство пустило побеги, подобно посевам на полях, когда Александр завладел сокровищами Азии».
Были заложены основы перехода к новому периоду, которому историк Иоганн Густав Дройзен дал название в своем труде — «эпоха эллинизма». Он писал: «Имя Александра знаменует собой конец одной эпохи и начало новой». Она длилась 300 лет, с основания Александрии до захвата ее римским консулом Октавианом, позднее императором Августом.
Подъем экономики и торговли в империи Александра (впервые в истории речь шла о «мировой экономике» и «мировой торговле») и расцвет городов, построенных по греческому образцу, были во многом заслугой греков-переселенцев: ремесленников и художников, мастеров горного дела и строителей дорог, архитекторов и крестьян, торговцев и судей, учителей и наемников, ученых и политиков. Всех этих людей нужда и скученность на родине побудили искать счастья на просторах Азии (переселение, которое по своим масштабам сравнимо с европейской эмиграцией XIX века в Америку). Они принесли с собой в Азию технический прогресс в горном деле, в укладке водопроводов, прокладывании каналов и дорог и, в первую очередь, в военной сфере — ведь они уже располагали метательными орудиями, стенобитными машинами, военными кораблями.
А ещё они принесли с собой культуру. В городах верхнего Евфрата нашли списки речей Демосфена, в Армении — стихи драматурга Еврипида, в Афганистане и Индии — греческие надписи. Ваятели Гандхары создали по образцу статуи Аполлона скульптурное изображение Бодисатвы и Будды; другие их творения заставляли вспомнить эллинские статуи Зевса, Геракла и Афины. Но не следует забывать, что это было взаимное влияние: как отдавали, так и обретали обе стороны. Восток воспринял элементы греческой, Греция же — восточной культуры.
Эллинизация Востока была бы немыслима без греческого языка: его разновидность — аттический диалект — стал универсальным средством общения. Койне цементировал, скреплял все греческое на востоке и служил делу продвижения всего передового для того времени. Утверждают даже, что христианство без посреднической миссии греческого языка вряд ли вышло бы за пределы Иудеи, потому что любая новая религия должна проповедоваться с помощью медиума, а в этой роли и выступал мировой язык греков. А как бы еще смогли распространиться Евангелия и Послания апостола Павла? Но эллинизм не только проложил путь вероучению Христа, он стал учителем Рима. На этом основании можно предложить вниманию читателя несколько рискованный вывод: без Александра нет христианства, без Александра нет Римской империи.
При выступлении из Македонии у Александра было 200 талантов долгов, с 70 талантами он перешел через Геллеспонт. Мы знаем, что, отправляясь в поход, он играл ва-банк. Он выиграл. После битвы при Иссе у него уже не было долгов, после Гавгамел он стал самым богатым человеком в ойкумене. Ежегодно доходы от налогов, таможенных пошлин и прочих сборов его сатрапов составляли 30.000 талантов. Он был царем, не желавшим считать денег и не считавшим их. Он был одновременно и Крезом, и Мидасом, давал своим друзьям больше, чем брал себе, да и по отношению к простым воинам он был великодушен и щедр. Те, кого он отправлял домой, в Македонию, увозили с собой полные сумы золота, притороченные к седлу. Художника Апеллеса он сделал состоятельным человеком, философа Аристотеля — богачом, а своих полководцев — мультимиллионерами. Десять тысяч талантов перевел он в Грецию на восстановление обветшавших храмов. Крупные сумы он выделил на расширение системы каналов в Вавилоне, на осушение Копайского озера в Беотии, на строительство плотин в Клазоменах в Ионии. Пока он еще придерживался золотого правила исполнения любого бюджета: затратная часть не должна превышать доходную.
Не верь, никому и учись одиночеству
В начале 324 года до н. э. Александр вступает в Пасаргады. В первую очередь он направляется к гробнице Кира Великого, основателя персидской мировой империи. Он с ужасом убеждается в том, что усыпальница, покоящаяся на массивном постаменте, к которому ведет множество ступеней, осквернена. Золотой саркофаг взломан, царственные останки разбросаны по полу, предметы, положенные согласно погребальному обряду в саркофаг Кира, — ожерелья, серьги, кинжалы, пурпурные одеяния, богато украшенные мечи — исчезли. Все, что осталось, — несколько слов на разбитой мраморной доске. Он повелевает привезти жрецов, которые с давних пор присматривали за усыпальницей и в обязанности которых входило ежемесячное жертвоприношение — заклание одной овцы и одной лошади. Их допрашивают, затем пытают. Они сознаются в преступном пренебрежении своими обязанностями, но не знают, кто осквернил святыню. Его гнев обрушивается на македонянина — командира охраны: разве он не знает, что осквернить гробницу Кира — это то же самое, что подвергнуть поруганию самого царя, потому что он — наследник великого правителя, империя которого перешла к нему? В тот же день несчастный лишился головы.
Аристобул, строитель и инженер, оставивший после себя биографию Александра, получает от царя задание восстановить усыпальницу в прежнем виде, так чтобы следов разграбления не осталось. Он выполняет поручение с такой точностью, что археологи нашего времени могут реконструировать ее согласно подробным описаниям Аристобула. Многие десятилетия гробницей Кира считалось мраморное сооружение с украшенным фронтоном в долине Мургаба. Но археологи редко придерживаются одного и того же мнения, и вскоре появилась вторая усыпальница Кира, квадратная башня-мавзолей на постаменте, к которой ведут три ступени. Эта гробница Великого царя находится севернее царского дворца.