Доживал Александр Николаевич на скромной дачке в поселке Академии наук — строил он ее на собственные сбережения и не один год.
23 декабря почти весь день ушел на окончательные переговоры о завершении деятельности союзных структур. Вот как об этом написано в книге Н. Андреева «Жизнь Горбачева»:
Так случилось, что Яковлев свидетель не только начала, но и конца карьеры Горбачева. Александр Николаевич был вроде как понятым при передаче власти от М. С. к Ельцину.
Конституция не предусматривала возможности роспуска СССР. Потому на ходу рождалась процедура — от передачи ядерного чемоданчика до объявления об отречении.
Передача власти продолжалась более восьми часов. Как вспоминает Яковлев, разговор деловой, взаимоуважительный. Спорили, но без раздражения. У Яковлева мысль: эх, если б они раньше начали сотрудничать на таком уровне взаимопонимания! […]
В какой-то момент М. С. отлучился по естественной надобности. Яковлев предупредил Ельцина: его подстерегает опасность повторить ошибку Горбачева, когда информационное поле захватил КГБ — только Крючков снабжал его информацией. Ельцин сказал, что намерен создать несколько каналов информации. Как потом оказалось, из этого намерения ничего не вышло. Спецслужбы — и прежде всего Коржаков — прочно захватили каналы информации Президента России в свои руки.
Беседа закончилась. Пошли перекусить. За столом М. С. почувствовал себя плохо. Ушел — теперь уже в чужую для него комнату отдыха. Яковлев и Ельцин посидели с часок, выпили, поговорили по душам[371].
«По душам», в частности, означало еще и то, что в какой-то момент Борис Николаевич, расчувствовавшись, пообещал немедля выпустить свой президентский указ, в котором будут означены особые заслуги Яковлева перед демократическим движением и меры по его материальному обеспечению: дача, лечение, автотранспорт и пр. Разумеется, наутро Ельцин об этом благородном порыве напрочь забыл.
Проводив Бориса Николаевича, Яковлев вернулся к президенту СССР. Тот лежал на кушетке, в глазах стояли слезы: «Вот видишь, Саша… вот так…»
У Яковлева перехватило горло. Возможно, он первый раз увидел Михаила Сергеевича без всякой игры. Как мог, старался утешить друга.
Мне до слез было жалко его. Душило чувство, что свершилось нечто несправедливое. Человек, еще вчера царь кардинальных перемен в мире и в своей стране, вершитель судеб миллиардов людей на Земле, сегодня — бессильная жертва беспощадного каприза истории.
Он попросил воды. Затем захотел остаться один[372].
Через два дня Горбачев выступил по телевидению — трансляция велась прямо из его кремлевского кабинета — с обращением к гражданам переставшего существовать СССР и ко всему миру. Это было его отречение.
Сразу после того, как он закончил, над первым президентским корпусом стал медленно опускаться красный флаг Союза Советских Социалистических Республик.
После ухода из Кремля наш герой некоторое время продолжал оставаться рядом с Михаилом Сергеевичем, став вице-президентом основанного им Горбачев-Фонда. Но это сотрудничество длилось лишь до осени 1992 года. Поводом для очередного разрыва стала полученная им информация из Генеральной прокуратуры о том, что президент СССР не только знал о прослушке КГБ в отношении Яковлева, но и санкционировал ее.
Кроме того, Александр Николаевич был явно неудовлетворен той ролью, которую ему отвели в фонде: сам Горбачев беспрерывно путешествовал по миру, получал очередные награды, выступал с лекциями, словом, вел себя как главный герой канувшей в лету перестройки, а вице-президента оставлял «на хозяйстве», поручая ему всякую рутину, черновую работу.
А вот Б. Н. Ельцин, кажется, был доволен тем, что этот дуэт распался. Он сразу предложил Яковлеву возглавить созданную 2 декабря Комиссию при президенте РФ по реабилитации жертв политических репрессий. Год спустя с подачи Егора Гайдара сделал его исполняющим обязанности руководителя телерадио-компании «Останкино» и главой Федеральной службы по телевидению и радиовещанию.
Судя по его собственным записям, с телевидением у Яковлева не очень заладилось. Он попал в совершенно чуждую для него среду, где, с одной стороны, надо было ежедневно решать безумное число всяких чисто производственных и даже технических проблем, а с другой — взаимодействовать с непростым творческим коллективом. Дело осложнялось еще и тем, что его приход в «Останкино» совпал с приходом туда же шоу-бизнеса, что означало яростную борьбу за рейтинги, рекламу, деньги. А поскольку деньги были большими и даже очень большими, то Александр Николаевич с его прежними представлениями о медиа очень скоро почувствовал себя неуютно и даже хотел подать в отставку.
Он внимательно следил за тем, что пишут газеты. [Из архива Л. Шерстенникова]
Но не подал, как в свое время тянул с выходом из КПСС. Авось образуется…
Команды единомышленников он не создал, увольнял в основном не тех, кто занимался крупными аферами и мешал ему выстроить «правильный» госканал, а всяких корреспондентов, редакторов и ведущих, которые были заподозрены в отсутствии у них демократических убеждений. Кстати, сам Яковлев подтверждал, что таких уволенных за полтора года оказалось около тысячи человек. Зато всякие ушлые ребята за его спиной уже выстраивали свои хитрые схемы, на ходу учились сами и учили других брать (давать) «откаты», а заодно приручали нужных людей из правительства и администрации президента.
И каждый день приходилось ломать голову над тем, где взять деньги для нормального функционирования «первой кнопки». Председатель правительства В. С. Черномырдин на все просьбы отвечал одинаково: «Выкручивайся сам». И ведь Виктора Степановича тоже можно было понять: первая половина 90-х, самое смутное время, казна пуста, да тут еще война в Чечне подоспела — премьеру явно было не до прессы.
Валентин Валентинович Лазуткин. [ТАСС]
В то время в Кремле и Белом доме еще не до конца сознавали, какая это грозная сила, какое это страшное оружие в схватке за умы — телевидение.
Зато это уже поняли мгновенно разбогатевшие российские «олигархи», и прежде всего Борис Березовский, его теперь все чаще стали видеть в останкинских коридорах.
Старожил «Останкино» Валентин Лазуткин вспоминает, что еще в те дни, когда каналом руководил Егор Яковлев (декабрь 1991-го — ноябрь 1992-го), там отметился Березовский, который явно присматривался к этому лакомому активу.
В декабре 1993 года, когда А. Н. Яковлев указом президента был назначен исполняющим обязанности руководителя телерадиокомпании и одновременно — председателем Федеральной службы по телевидению и радиовещанию, его первым заместителем в ФСТР стал как раз В. В. Лазуткин.
Виктор Степанович Черномырдин лично приехал в Останкино, чтобы представить руководству нового начальника. После официальной части мы втроем уединились в кабинете — премьер, Яковлев и я. Черномырдин долго говорил о том, что надо бы сделать в первую очередь, какие главные проблемы решить. Александр Николаевич больше молчал, только кивал в ответ головой, мол, примем к сведению, да услужливо поддакивал.
Выпили на троих бутылку коньяка — отметили назначение. Еще помню, к новому шефу с микрофоном в руке подошел корреспондент программы «Время»:
— Что вас привело на телевидение?
Видимо, Яковлев был готов к такому вопросу и заранее запасся ответом.
— Совесть! — сказал он, и этот эпизод потом не раз демонстрировался в эфире.
И началась наша совместная работа. Я быстро убедился в том, что все дела, связанные с Федеральной службой, Яковлева совсем не интересуют, здесь он целиком доверился мне. А проблем там было великое множество, ведь службу создали на пустом месте — ни положения, ни финансирования, ни штатного расписания. По-моему, вся его деятельность в ФСТР свелась к тому, что он распорядился о выдаче двух лицензий на вещание — телекомпаниям НТВ и «ТелеЭкспо».
Но и в том, что касалось «первой кнопки», Александр Николаевич тоже разбирался плохо. Он всю жизнь просидел на партийных должностях, практической работы не знал, а тут гигантский коллектив, можно сказать — завод, прямо за стеной его кабинета, и этим заводом, этим непрерывным производством надо управлять. Провел три встречи — с коллективами творческого объединения «Экран», редакции литературно-драматического вещания и программы «Время». А всего в телекомпании было 132 творческих коллектива. Кажется, он сразу пришел к выводу: умом всего этого не объять и не понять, никаких сил не хватит, чтобы здесь что-то изменить к лучшему.
Не будем забывать, что как раз в те декабрьские дни Яковлеву исполнилось семьдесят лет. Кстати, его юбилей отмечали в Доме ученых, а спонсором выступил Березовский. Борис Абрамович тогда уже всерьез решил подмять под себя главный телеканал. Он еще год назад плотно обхаживал на сей счет Егора Яковлева — часами бродил с ним по коридору 10-го «начальственного» этажа, уговаривал согласиться на акционирование. Почему по коридору? Боялся подслушивания.
Теперь наступила очередь — обхаживать другого Яковлева.
На протяжении полутора лет мы встречались почти каждый день. Мне показалось, что он был весь какой-то неестественный, «деланный». Все время кого-то изображал. Этакий «гуру» или наш российский «Дэн Сяопин». Все в нем было искусственным — от крашеных волос до вкрадчивых доверительных бесед «со значением».
Очень любил принимать у себя всяких демократов и либералов, беседовал с ними часами. Такое впечатление, что отбирал кадры для своей будущей партии Социальной демократии. Еще млел от общения с американцами[373].
Поскольку ситуация с государственным финансированием становилась все хуже, в начале 1994 года Яковлев обратился к президенту РФ с предложением об акционировании «Останкино». Обосновал это тем, что без крупных инвестиций невозможно провести техническое переоснащение, создавать качественный контент, платить достойные зарплаты. Однако «наверху» идею акционирования встретили прохладно. Особенно — в правительстве, да еще когда выяснилось: Яковлев предлагает контрольный пакет отдать частному бизнесу. Умные головы понимали, чем может обернуться уход ка