А мог ли не принимать? Конечно. Но тогда с неизбежностью повторил бы судьбу Георгия Куницына.
И еще одно замечание в этой связи. Кажется, Яковлев Солженицына не любил. Не раз в своих интервью, публиковавшихся в 90-е и «нулевые» годы, он довольно едко отзывался и о писателе, и о его произведениях. Да и будучи фактическим руководителем Агитпропа, не скрывал своего скептического отношения.
А. А. Козловский, работавший тогда в секторе журналов Отдела пропаганды, вспоминает такой случай:
Когда только ходили какие-то разговоры о высылке Солженицына, я присутствовал при разговоре, когда Александр Николаевич Яковлев, как известно, крупнейший либерал всех времен и народов, в моем присутствии сказал: «Ну, что Солженицын, Солженицын. У меня сейчас лежит его пьеса периода войны. Если сейчас эту пьесу опубликовать и дать ее прочитать фронтовикам, они же его на месте разорвут и высылать нечего будет».
Это было у нас в отделе. Но это не было совещанием, на котором решалось, что делать с Солженицыным. Решалось наверху. А у нас это было какое-то совещание, связанное с печатью. Были вопросы относительно пьесы Солженицына, я не помню, как она называется[41].
Козловский утверждает, что в аппарате не было сторонников жесткой линии по отношению к Александру Исаевичу. Видимо, если они и были, то помалкивали, понимая, что сегодня писателя могут шельмовать, а завтра, напротив, воздвигнут на пьедестал. Зато втихаря книгами опального автора зачитывались все.
Записка Ю. В. Андропова в ЦК КПСС о публикации фельетона «Без царя в голове» о А. И. Солженицыне. 17 февраля 1976. [РГАНИ. Ф. 5. Оп. 69. Д. 2897. Л. 2]
На заседаниях Секретариата ЦК неоднократно поднималась тема Солженицына. Однако до поры до времени партчиновники ограничивались лишь обсуждением, решительных мер не принимали. Вот, к примеру, рабочая запись, сделанная на Секретариате 10 марта 1967 года:
О писателе Солженицыне
СЕМИЧАСТНЫЙ. С этим писателем никто серьезно не говорил. Сейчас он разъезжает по различным учреждениям, по писательским организациям, читает отрывки из своих произведений, дал интервью японской газете. Журнал «Советская женщина» собирается опубликовать отрывок из его романа «Раковый корпус». Солженицын поднимает голову, считает себя героем.
АНДРОПОВ. Вопрос о Солженицыне не укладывается в рамки работы с писателями. Он написал конкретные вещи, такие, как «Пир победителей», «Раковый корпус», но эти произведения имеют антисоветскую направленность. Надо решительно воздействовать на Солженицына, который ведет антисоветскую работу.
СОЛОМЕНЦЕВ. Московские организации должны нести ответственность за действия Солженицына. Здесь организуются художественные выставки. Есть ли управа на этих людей? В Москве неблагополучно с творческими организациями.
СЕМИЧАСТНЫЙ. Партком Института имени Курчатова приглашал Солженицына читать отрывки из его романа.
ШАУРО. В последнее время Солженицын развил большую активность. Он живет в Рязани, но большую часть времени проводит в Москве. Ему помогают, кстати, крупные ученые, такие, как Капица, Сахаров. В Отделе культуры с Солженицыным беседовали два раза. Намечается еще одна беседа с участием ведущих писателей нашей страны, где будет обсуждаться творческая деятельность Солженицына.
ДЕМИЧЕВ. Солженицын это свихнувшийся писатель, антисоветски настроенный. С ним надо повести решительную борьбу.
ГРИШИН. Он клевещет на все русское, на все наши кадры.
ДЕМИЧЕВ. Необходимо Отделу культуры разработать меры и доложить ЦК.
СЕМИЧАСТНЫЙ. Прежде всего нужно исключить Солженицына из Союза писателей. Это первая мера[42].
В итоге записали: «Решено ограничиться обсуждением на Секретариате данного вопроса».
Еще в некоторых источниках содержатся утверждения, что Александр Николаевич засветился личным участием в деле Синявского и Даниэля. Напомню: в феврале 1966 года, то есть как раз тогда, когда Яковлев стал первым заместителем в Агитпропе, состоялся показательный процесс над этими литераторами, обвиненными в очернении советского образа жизни. И, конечно, Отдел пропаганды не мог остаться в стороне, именно он обеспечивал всю пропагандистскую кампанию вокруг этого нашумевшего дела.
Один из близких к Александру Николаевичу людей, работник ЦК в поздние перестроечные годы А. С. Ципко, говорил в интервью со мной, что будто бы Геннадий Бурбулис, выполняя личное поручение Б. Н. Ельцина, в 1993 году приватно встречался с Яковлевым и имел с ним примерно такой разговор: «Если вы будете предпринимать что-то против российского президента, то мы сделаем достоянием гласности документы из архива, показывающие вашу неблаговидную роль в гонениях на Синявского и Даниэля». Об этом же Ципко упоминает на страницах своей книги[43].
К сожалению, мне не удалось получить подтверждение такого разговора у самого Г. Э. Бурбулиса. Когда я работал над этой книгой, мы условились с ним о встрече, однако буквально накануне оговоренной даты Геннадий Эдуардович скоропостижно скончался.
Но бумаги за подписью Александра Николаевича действительно сохранились в архивах.
23 декабря 1965 года руководители трех отделов ЦК — культуры, пропаганды и административных органов — в своей записке соглашаются с предложением провести над писателями Андреем Синявским и Юлием Даниэлем открытый судебный процесс. Это диктуется желанием показать миру «справедливость советского правосудия», «неприглядное лицо внутренних врагов», а также «реакцию советской общественности на подобные грязные проявления».
Подготовку к процессу, само судебное заседание и вынесение приговора сопровождает специально разработанная при участии А. Н. Яковлева пропагандистская кампания. В частности, предлагается провести широкие разъяснительные беседы, привлекая в качестве докладчиков авторитетных деятелей культуры, науки и искусства; опубликовать в ведущих газетах письмо Союза писателей с ответами на выступления зарубежных литераторов (читай — тех, кто выражает протест); другим газетам разместить теоретические статьи о марксистском понимании вопроса о свободе и ответственности личности в условиях социалистического общества; привлечь видных деятелей советской общественности в поддержку приговора; разоблачать моральную нечистоплотность, политическое двурушничество Синявского и Даниэля; ярко и убедительно показывать свободу творчества в СССР и преследование прогрессивных деятелей искусства на Западе.
Незадолго до начала судебного заседания «наверх» уходит еще одна секретная записка за подписями четырех ответработников ЦК, среди них и зам. зав. Отделом пропаганды А. Яковлев. В ней содержатся предложения об освещении судебного процесса в печати и по радио. Расписано все: какие СМИ будут допущены в зал заседания, каким надлежит давать ежедневные отчеты, а каким публиковать заметки собственных корреспондентов «по своему усмотрению». «Все остальные газеты публикуют о процессе лишь официальные сообщения ТАСС». Особая роль отводится Агентству печати «Новости» — оно обязано совместно с КГБ готовить «соответствующие статьи для опубликования за рубежом». Расписан порядок прохода в зал заседаний: «по служебным пропускам, выдаваемым КГБ». Иностранная пресса на процесс не допускается. Официальные сообщения и цензуру осуществляет специальная «пресс-группа» из числа ответственных работников ЦК и сотрудников КГБ (фамилии перечисляются).
Документ завершается написанной позже справкой за подписью зав. Отделом культуры ЦК КПСС В. Шауро: «Указанные в записке мероприятия осуществлены». И дата: 26.02.66 г.[44]
Именно эти документы послужили для гонителей Яковлева основанием считать их «сценарием для суда над Синявским и Даниэлем».
Но вряд ли подобный «компромат» мог смутить в 90-е годы Яковлева, повлиять на его позицию в отношении Ельцина. Да и Бурбулис, судя по моим встречам с ним и отзывам о нем других лиц, вряд ли мог согласиться на подобную «акцию устрашения».
В сносках к своей книге «Александр Яковлев: Избранные интервью, 1992–2005» Александр Николаевич приводит цитату из статьи Ю. И. Вишневской, которая близко знала А. Д. Синявского. В этой статье, опубликованной 10 августа 1992 года, она упоминает, в частности, такой факт: Андрей Синявский сговаривается в Америке с адвокатом для Яковлева на тот случай, если новые российские власти захотят упечь за решетку всех бывших членов Политбюро. А сын покойного писателя Юлия Даниэля приглашает Александра Николаевича на конференцию по истории правозащитного движения[45].
В интервью журналу «Столица» Яковлев, вспоминая тот давний процесс, замечает: «Однажды я прочитал замечательное высказывание: „Мир не так прост, как нам кажется. На самом деле он еще проще“. В ЦК КПСС тоже все было гораздо проще, чем теперь изображают. Да, была записка — как освещать процесс над Синявским и Даниэлем, но называть ее сценарием все равно, что газету „День“ — интеллектуальным изданием»[46].
Напомним, прохановская черносотенная газета «День» была закрыта в октябре 1993 года.
Как ни цинично это звучит, но записки по делу Синявского — Даниэля и прочие материалы такого рода были в то время рутиной для идеологических партийных работников. Все происходившее в СССР и в мире они были обязаны преподнести советскому народу именно с тех позиций, которые формировало Политбюро, а еще лучше, как в данном случае, угадать желание руководства и внести свои предложения.
Став первым заместителем заведующего Отделом пропаганды, Яковлев регулярно присутствует на заседаниях Секретариата ЦК. Почти на каждом из них рассматриваются вопросы, связанные с пропагандой и идеологией, обсуждаются внесенные отделом записки. Поэтому он в этих заседаниях участвует не как статист, нет, ему все время надо быть готовым ответить на самые разные, порой неожиданные вопросы секретарей ЦК, обосновать направленные отделом предложения, отреагировать (правильно!) на критику, проявить (в нужных пропорциях!) инициативу, где надо — отмолчаться, где надо — подать голос.