Александра осторожно приоткрыла дверь.
— Меня зовут Мария, — зашептала миловидная смуглая девушка лет двадцати пяти. — Я и мои подруги очень любим вашу книгу «Любовь пчёл трудовых». Мы хотим вам помочь.
Когда из служебного входа гостиницы вышло несколько горничных и уборщиц с вёдрами и швабрами, двое дремавших солдат оживились и обменялись с самыми молодыми из них игривыми фразами, но документов не спросили.
Свернув в боковую аллею, женщины вышли к остановке автобуса.
— Слава Богу, автобус ещё не ушёл, — с облегчением вздохнула Мария. — Через полчаса вы будете в Мехико.
Растроганная Александра расцеловалась с провожавшими её женщинами, взревел мотор, и автобус, набирая скорость, пополз вверх, в сторону высокогорной столицы.
«Ну вот, — подумала Александра, вздыхая, — ещё один мой флирт окончился трагически».
Когда из наркомата пришёл приказ о возвращении в Москву, радости Александра почему-то не испытала. Стало вдруг грустно от сознания, что навсегда покидаешь этот яркий тропический карнавал. Она успела полюбить Мексику, вникнуть в её проблемы. Вроде бы и к климату даже стала привыкать.
На прощальной вечеринке, которую ей устроили сотрудники, атмосфера была настолько тёплой, дружеской и непринуждённой, что Александра растрогалась до слёз.
Полпредские дамы приготовили вкуснейшие закуски. Крымские вина, русская водка и мексиканская текила вдохнули в банкетный зал полпредства ауру классовой спаянности и любви.
Где-то к полуночи, когда на смену духоте и удушью столичного вечера пришла наконец прохлада, Пина Покровская взяла гитару и, сделав несколько пробных аккордов, грудным голосом запела:
Вечерний звон, вечерний звон,
Как много дум наводит он...
Все дружно подхватили:
О юных днях в краю родном,
Где я любим, где отчий дом,
И как я, с ним навек простясь,
Там слушал звон в последний раз!
Уже не зреть мне светлых дней
Весны обманчивой моей!
И скольких нет теперь в живых
Тогда весёлых, молодых!
И крепок их могильный сон;
Не слышен им вечерний звон.
Секретарь посольства Леон Яковлевич Хайкис, подражая колоколу, низким басом добавил:
Бом, бом, бом, бом...
Банкетный зал полпредства выходил на улицу Элисео. Капралу Родригесу, нёсшему дежурство в этом квартале, доносившееся из открытого окна пение сразу же показалось подозрительным. Незнакомый язык явно напоминал латынь. Мелодия была похожа на церковный гимн, а по статье 130 конституции 1917 года несанкционированные правительством богослужения были запрещены. Когда же капрал услышал, как какой-то мужчина стал имитировать голосом церковный колокол, он позвонил в участок и доложил, что в доме номер 19 по улице Элисео проходит тайный молебен.
Через несколько минут весь квартал был оцеплен, а религиозное исступление молящихся всё росло.
В два часа ночи Александра вышла из полпредства и направилась к машине, чтобы ехать домой в отель «Дженова». Не успела она открыть дверцу автомобиля, как на неё набросились четверо полицейских и, скрутив руки, потащили к полицейскому фургону.
Перепуганная Александра пыталась им что-то объяснить, но её ломаный испанский вызывал у полицейских ещё большее озлобление.
Когда Александру уже заталкивали в фургон, из здания полпредства на её крики выбежал Хайкис. Предъявив дипломатический паспорт, он убедил руководившего операцией майора отпустить Александру, и сам вместо неё поехал в участок. Там ему пришлось дать письменное объяснение случившегося.
5 июня 1927 года, отдыхая в тени раскидистого банана во дворе полпредства, Александра записала в своём дневнике:
«Сегодня я уезжаю из Мехико. Через две недели буду в Бордо, потом ещё неделя в Париже — и домой! Материк Америка — прощай!»
Могла ли она тогда предполагать, что вернётся сюда через полстолетия, но уже не человеком, а пароходом.
Когда вы читаете эти строки, сапфирные волны Карибского моря бороздит советский банановоз «Александра Коллонтай».
ЭПИЛОГ
Янтарно-гитарные пчёлы
Напевно доили азалии,
Огимнив душисто-весёлый
Свой труд в изумрудной Вассалии.
Шестнадцатиреспубличный Союз,
Опередивший все края вселенной,
Олимп воистину свободных муз,
Пою тебя душою вдохновенной!
По мере того как парижский поезд приближался к советской границе, думы о прошлом постепенно оставляли Александру. Впереди её ждали встречи с близкими, друзьями, товарищами по партии. После мексиканской оторванности не терпелось поскорее обнять Зоечку, Мишу... Милый Хохля теперь уже солидный отец семейства. Его дочери, Жене, исполнилось четырнадцать лет. Совсем, наверное, взрослая барышня стала...
Был ещё один человек, встречи с которым радостно ждала Александра. — Осип Мартынович Бескин, ответственный секретарь «Литературной энциклопедии».
Познакомились они год назад, в её прошлый приезд в Москву, во время хождения по издательствам со вторым сборником беллетристики «Женщина на переломе». Вместе они провели всего несколько часов — сперва в китайском ресторане «Би-Ба-Бо» в Столешниковом переулке, а потом дома у Александры, но часы эти были незабываемы. Более яркой, искрящейся личности встречать ей не приходилось. Неисчерпаемый запас иронии помогал Осипу Мартыновичу здраво воспринимать те расхождения мечты с реальностью, которые так часто доводили Александру до смертельной тоски. Присутствие такого человека рядом гарантировало душевное равновесие.
Дату своего приезда в Москву Александра никому не сообщила. День предстояло начать с приёма у Сталина. Он вызывал её в Кремль для беседы, от исхода которой зависела её дальнейшая судьба. Если она по-прежнему нужна партии, значит, можно будет устроить весёлую встречу друзей и близких... Если же окажется, что она в чём-то перед партией провинилась, — она найдёт способ, как уйти из жизни: второго разлада с партией ей уже не одолеть.
За эти пять лет Сталин почти не изменился. Разве что чуть поседел и сменил чёрную косоворотку на полувоенный френч. Лёгкими быстрыми шагами горца расхаживал он по своему просторному кабинету, то и дело останавливаясь, чтобы, зорко взглянув на Александру, подчеркнуть наиболее важную мысль.
— Как вы себя теперь чувствуете, товарищ Коллонтай? — спросил он после того, как Александра обрисовала политическую ситуацию в Мексике.
— Спасибо, товарищ Сталин. Сейчас всё нормально. Поначалу действительно было трудно в том климате, но потом привыкла и, честно говоря, даже жалела, что просила отозвать меня из Мексики.
— Ну слава Богу, а то я уже беспокоился. Ведь за последние два года из наших рядов ушли лучшие бойцы ленинской гвардии: Дзержинский, Фрунзе, Красин...
— Это же естественно, товарищ Сталин. Наше поколение заложило фундамент социализма, а строить его должны наши дети. Мы же можем только всё напортить. У молодых больше сил, они трезвее смотрят на мир, а главное — их души не затронуты гуманистической плесенью XIX века. Не все из нас могут себе в этом признаться, но эта гнильца разъела души моего поколения.
— Интересная точка зрения. — Сталин был явно доволен её словами. — Выходит, так именно и нужно, чтобы старые товарищи легко и просто спускались в могилу?
— Да, товарищ Сталин. Надо уступить дорогу молодым. Борьба оппозиции против вас — на самом деле попытка представителей моего поколения вопреки законам истории сохранить свои позиции. Если нам, шестидесятилетним, партия всё ещё доверяет ответственные участки хозяйственного и дипломатического фронта, значит, нужно с благодарностью принимать подарки судьбы, а не сопротивляться воле истории.
— Интересное дело получается, товарищ Коллонтай. Находясь в другой части света, вы сумели лучше разобраться в наших делах, чем кое-кто из живущих в Москве и не видящих дальше своего собственного крючковатого носа.
Сталин подошёл к Александре и пожал ей руку:
— Я рад, что вы поправились, но всё-таки отдохните ещё немного в Москве. Отпразднуете вместе со всем советским народом десятилетие Октября, а потом вернётесь к дипломатической деятельности. Опять поедете в свою любимую Норвегию.
— Спасибо, товарищ Сталин, большое спасибо, но... я бы ещё хотела...
— Если у вас есть какие-то вопросы ко мне, пожалуйста.
— Видите ли, я хотела бы отдать в партархив некоторые письма Ленина, сохранившиеся у меня. Например, вот это.
— Так, так. Письмо из Цюриха от 17 февраля 1917 года. Очень интересно... Ай да Ильич, ай да молодец! Посмотрите, что он пишет: «Этакая свинья этот Троцкий...» Ленин этого местечкового клоуна ещё тогда распознал... Ну спасибо, товарищ Коллонтай, это письмо нам очень пригодится.
— И ещё маленькая просьба, товарищ Сталин. К десятилетию Октября редакция «Правды» попросила меня опубликовать небольшой отрывок из воспоминаний... Поскольку вы моложе меня и память у вас покрепче, просмотрите, пожалуйста, эту заметку. Правильно ли я всё вспомнила?
— Заметки я уже десять лет не редактировал, — улыбнулся Сталин, — но, раз уже вы просите меня помочь, по старой партийной дружбе не могу отказать.
— Спасибо, товарищ Сталин. Заметка короткая. Я сама вам её прочитаю: «Историческое заседание 10 (23) октября! Кто не знает его? Заседание страстное, напряжённое. На нём решается судьба пролетарской революции, судьба трудового человечества. В повестке дня вопрос о вооружённом восстании. Ленин ставит вопрос ребром: надо принять решение о курсе на «В. В.», как мы тогда говорили для краткости, то есть уже о практической подготовке восстания.
Сообщения товарищей о господствующих в массах настроениях, об обострении революционной борьбы с правительством Керенского только ещё больше подтверждают правильность предложения Ленина.