Лекторы на курсах были прекрасные. Больше всего Шуру увлекали лекции профессора Менжинского по всеобщей истории. Сильное впечатление произвёл на неё период борьбы Нидерландов с тиранией католической Испании, героическая борьба народа против жестокостей короля Филиппа, изуверства инквизиции, самоотверженность, с которой нидерландский народ отстаивал свою свободу и независимость. Шуру поразило, как это так: между Францией и Испанией распри не прекращаются, а в преследовании протестантов между католиками Испании и католиками Франции существовало полное единодушие? Испания находила крепкую опору во Франции, и особенно у столь ненавистной Шуре партии гизов[9].
Шура высказала поразившую её мысль Менжинскому. Профессор внимательно посмотрел на неё, заставил повторить сказанное и с того дня стал беседовать с ней после занятий и советовать, какие именно труды по истории ей следует читать.
Во французском языке Шура и Соня совершенствовались у популярной в те годы мадемуазель Робер. Эти уроки в последующей жизни Шуре очень пригодятся: и тогда, когда в качестве социалистического агитатора она будет объезжать Францию и выступать с речами перед французскими рабочими, и на посту советского посланника, когда она будет писать ноты по-французски норвежскому, мексиканскому и шведскому правительствам, или в качестве старшины дипломатического корпуса будет вступать в сношения с коллегами-дипломатами.
Но всё это будет потом, через много-много лет. А сейчас её ждала светская жизнь девушки из хорошей семьи, и, как она ни оттягивала этот день, он всё же наступил — день её первого бала.
Громадные залы Зимнего дворца наполнял пьянящий аромат каких-то неземных цветов. На широких мраморных ступенях парадной лестницы и вдоль галерей стояли бесконечными рядами доставленные из императорских оранжерей тропические растения в кадках. Тысяча двести придворных служителей и рабочих две недели трудились над украшением дворца. Вдоль парадной лестницы и при входе в Николаевский зал несли караул кавалергарды и конногвардейцы в касках с императорским двуглавым орлом и казаки собственного Его Величества конвоя в красных черкесках. В ослепительном свете гигантских хрустальных люстр, отражённом многочисленными зеркалами, ярко вспыхивали шитые золотом и серебром мундиры сановников, придворных чинов, иностранных дипломатов, офицеров гвардейских полков и халаты восточных владык. На фоне этого великолепия придворные дамы в лёгких кружевных платьях казались сказочными феями, парящими в эфире.
Шура сделалась влюблённой с самой той минуты, как она вошла в Николаевский зал. Она не была влюблена ни в кого в отдельности, но влюблена была во все три тысячи гостей большого императорского бала. В того, на кого она смотрела в ту или иную минуту.
— Ах как хорошо! — то и дело говорила она, подбегая к сёстрам.
Вдруг всё замерло. Вышел обер-церемониймейстер и три раза ударил жезлом об пол, возвещая начало высочайшего выхода.
Тяжёлая дверь Гербового зала отворилась, и на пороге появились император Александр III и императрица Мария Фёдоровна.
Привыкшего к тесноте скромного гатчинского дворца государя явно тяготила окружающая его роскошь. «Поскорее бы меня освободили от всего этого», — говорило тоскливое выражение его глаз. Однако семенившей подле своего крупнотелого и ширококостного мужа пикантной императрице Марии Фёдоровне, в прошлом принцессе Дагмаре Датской, происходящее доставляло большое наслаждение. Всех присутствующих она одаряла царственно-милостивой улыбкой. Согласно церемониалу, бал начался полонезом. В первой паре шли царь и царица. Ослепляя зал своими бриллиантами, Мария Фёдоровна медленно двигалась вперёд, и четыре камер-пажа несли её вышитый золотом и отороченный горностаем шлейф.
Вслед за царской четой следовало несколько десятков великих князей и великих княгинь в порядке старшинства.
Наслышанная о красоте брата царя, Алексея, Шура сразу же узнала его в этом великолепном шествии. Несмотря на свой колоссальный вес, он пользовался большим успехом у красавиц Петербурга, Парижа и Вашингтона. Великий князь Алексей Александрович был адмиралом Российского императорского флота. Не слишком увлекаясь вопросами навигации, он был тонким знатоком женщин и съестного. Заседания адмиралтейств-совета Алексей Александрович устраивал прямо у себя во дворце, за обильным столом. Он будет председательствовать на этих пиршествах до мая 1905 года, когда станет известно о позорном поражении Российского флота в битве с японцами в Цусимском проливе. После этого великий князь подаст в отставку и вскоре скончается.
Стоявшая рядом с Шурой Женя показала ей двоюродного брата царя — великого князя Константина Константиновича, президента Академии наук, писателя и поэта.
— Великий князь пишет прекрасные стихи, рассказы и пьесы, — восхищённо прошептала Женя.
— Это он написал романс «Растворил я окно — стало грустно невмочь»? — спросила Шура.
— Его перу также принадлежат лучшие русские переводы Шекспира и Шиллера. Правда, он интересный?
— По-моему, he is a bore[10], — произнесла Шура, изучая благообразное лицо великого князя, любовно глядящего на свою жену — великую княгиню Елизавету Маврикиевну. — А вот тот высокий мужчина действительно интересный.
Шура имела в виду Николая Николаевича, двоюродного брата царя. Это был самый высокий из великих князей. Средний рост мужских представителей династии Романовых был шесть футов с лишком. В Николаше же было шесть футов пять дюймов.
Великолепный организатор парадов и смотров, Николай Николаевич в 1914 году получит должность Верховного главнокомандующего русской армией. Он испытывал наслаждение от вида свежей крови и в мирное время был вынужден истязать своих собак, солдат и даже генералов.
— Шура, посмотри, — опять зашептала Женя, не раз уже бывавшая во дворце. — Это кузен царя, великий князь Николай Михайлович, учёный-историк и республиканец. В юности он влюбился в принцессу Викторию Баденскую — дочь своего дяди, великого герцога Баденского. Эта несчастная любовь разбила его сердце, ведь православная церковь не допускает браков между двоюродным братом и сестрою. Виктория стала женой шведского короля Густава-Адольфа, а великий князь остался холостяком и живёт в своём пустынном дворце, окружённый книгами, манускриптами и ботаническими коллекциями.
Процессию завершали владетельные принцы — Лейхтенбергские, Ольденбургские и Мекленбург-Стрелецкие.
Герцог Евгений Максимович Лейхтенбергский шествовал со своей женой графиней Богарне, родной сестрой генерала Скобелева. Считалось, что женщины подобной красоты стены Зимнего дворца ещё не видали. Когда графиня входила в комнату, где находились мужчины, они тотчас же выбегали, боясь остаться наедине с обворожительной Зиной. Она была настолько привлекательна, что им было трудно удержаться, чтобы не обнять её. Впрочем, графиня Богарне почти никогда не появлялась одна. Её сопровождал или муж, или великий князь Алексей Александрович.
После того как процессия три раза обошла переполненные залы дворца, начались общие танцы. В то время этикет допускал только кадриль, вальс и мазурку. Император и императрица наблюдали за танцами, но участия в них не принимали.
Шура танцевала все танцы. Чаще всего её приглашали братья фон Витгенштейн, родственники Гогенцоллернов. Необычайно трагично сложится затем судьба этих двух блестящих офицеров личного конвоя императора. Один из них будет убит на дуэли из-за кокотки, а другой, женившись на цыганке Лизе Массальской, во время семейного обеда подавится куриной косточкой.
Когда часы пробили полночь, танцы прекратились и та же процессия прошествовала к ужину. Сразу после ужина государь и государыня удалились, чтобы дать возможность молодёжи веселиться с большей свободой.
Выйдя из-за стола, Шура направилась к парадной лестнице, намереваясь в туалетной привести себя в порядок, пока не возобновились танцы.
В дверях Николаевского зала она столкнулась с изящным юношей в ментике. Заворожённая лучезарным светом его голубых глаз, Шура с трудом поняла, что перед ней стоит наследник цесаревич.
— Александра Михайловна, вы остаётесь на танцы? — спросил он с робкой, чуть-чуть грустной улыбкой.
— Ваше императорское высочество, откуда вы знаете, как меня зовут? — воскликнула поражённая Шура.
— Мне говорила о вас мама. Она запомнила ваше имя, когда вы ей были представлены третьего дня.
— Что же она вам про меня сказала?
— Что вы красивая и умная.
— Почему она вдруг заговорила с вами обо мне?
— Мы рассуждали с родителями о нравах теперешней молодёжи из общества, и мама ставила вас в пример как умную и достойную девушку. Папа согласился с ней.
— Государь тоже удостоил меня разговора, — покраснев, сказала Шура, вспоминая, как во время высочайшего приёма Александр III молча сгибал и разгибал своими железными пальцами серебряный рубль.
— Родители хотят, чтобы я дружил с серьёзными девушками. Они не разрешают мне более видеться с Матильдой Феликсовной[11].
— Вы её любите?
— Она меня очень занимает.
— Вы, наверное, ею увлечены, но глубоко не любите её, да?
— Возможно, вы правы.
— А вы когда-нибудь любили по-настоящему?
— Любил, но всё кончилось трагически.
— О, пожалуйста, расскажите о своей трагедии, ваше императорское высочество, а я вам расскажу о своей.
— Я люблю принцессу Алису Гессенскую, но родители не разрешают мне на ней жениться.
— Опять эти родители. Какие они все противные!
— Мама хочет, чтобы я женился на Елене, дочери графа Парижского.
— И что же вы?
— Я в смятении. Не знаю, что мне делать...
— Не соглашайтесь, доверьтесь своей любви.
— Но как же я посмею ослушаться маму?