— Оговорка, — устало кивнула она, — на которой не стоит задерживаться. Вы не бойтесь: ничего из того, что действительно может иметь для вас интерес, я не утаю.
— Кто может знать, какому пустяку уготовано сыграть ключевую роль?.. Вернемся, однако, к сокровищам. — Люсин помедлил, многозначительно акцентируя каждое слово. — Сокровищам духа и сокровищам в денежном, так сказать, сугубо приземленном эквиваленте… Есть действительно ценные книги?
— И книги со знаком Альда Мануция, и розенкрейцерские тетради, и клочки подлинных египетских папирусов, и тибетские ксилографии — словом, чего только нет.
— Я успел навести кое-какие справки. Даже в наших букинистических магазинах какой-нибудь травник восемнадцатого века стоит огромных денег. Как минимум моя годовая зарплата. Кстати, и ваша тоже, досточтимый товарищ доцент.
— Вот как? — Наталья Андриановна озарилась мгновенной улыбкой. — И какое это может иметь для нас с вами значение?
— Мало ли, — неопределенно двинул плечом Люсин. — А вы случайно не знаете, где именно доставал Георгий Мартынович столь редкие вещи?
— Точно сказать не могу. По-видимому, покупал у кого-то, менялся… Как это обычно делается?
— Так и бывает, — подтвердил Люсин. — Поэтому и хочется знать точно: у кого именно и с кем? Может, Аглае Степановне известно? Что она за человек, на ваш взгляд, разумеется?
— Да мне-то откуда знать, Владимир Константинович? Видела ее раза два-три, контакта не получилось… Вам вполне достаточно, что Георгий Мартынович в ней души не чаял. Я-то тут при чем?
— Я просто так спросил, по инерции. — Почувствовав, что для нее эта тема чем-то неприятна, он поспешил вернуться на более проторенную дорогу. — Может быть, вы знаете кого-то из коллекционеров, одержимых той же страстью, что и Солитов, букинистов?
— О коллекционерах, признаться, даже не слышала, а вот каких-то книжников он поминал, было…
— А когда, при каких обстоятельствах?
— Давно, знаете ли. И не по специальному поводу, а так, между делом.
— Конкретных имен не называлось? Адресов букинистических магазинов?
— Едва ли ятрохимические трактаты попадают в букинистические магазины. — Она снисходительно улыбнулась. — По-видимому, вы даже не представляете себе, какая это редкость.
— Всяко бывает, Наталья Андриановна, уж вы мне поверьте… Кстати, что это значит — ятрохимические? Первый раз слышу.
— Лечебная химия, от греческого «ятрос» — врач.
— Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм? — доверительно подмигнул Люсин.
— Подумать только! — Наталья Андриановна даже руками всплеснула. — Примите мои поздравления, товарищ милиционер!
— Случайно в памяти застряло, — смущенно признался Люсин.
— Уж не проходил ли он у вас по какому-то делу? — пошутила она. — Я бы не удивилась.
— Очень может быть, Наталья Андриановна, — уронил он с нарочитой небрежностью, поймав себя на том, что ему приятно выглядеть в ее глазах в выгодном для себя свете. — Сейчас я припоминаю, что именно Парацельсу приписывали открытие эликсира бессмертия. Так?
— Если б ему одному! А Валентину? А Луллию? Амбруазу Паре, наконец, Макропулосу? Но вообще-то Парацельс был по-настоящему великим ученым. Хотя и не без заблуждений, свойственных эпохе. «Ятрохимик есмь, — говаривал он о себе, — ибо равно ведаю химию и врачевание».
— Химию или алхимию? — с тонкой улыбкой поинтересовался Люсин, немало почерпнувший из солитовских записей.
— Ятрохимию, — внесла необходимое уточнение Наталья Андриановна. — От иллюзий златоделания он решительно отказался, но полностью с алхимией не порвал. Да и чего вы хотите? Каждый человек — сын своего века. Стоя одной ногой в уже новом времени, Парацельс оставался, однако, в плену магических представлений о всеобщей симпатической связи… «Никто не докажет мне, что минералы безжизненны, ибо их соли, колчеданы и квинтэссенции жизнь человеческую поддерживают. Утверждаю решительно, что металлы и камни наделены жизнью, как и корни, травы и плоды», — звучно прочитала она. — Между прочим, любимая цитата Георгия Мартыновича.
— И он разделял мнение доктора обеих медицин — хирургии и терапевтики? — подпустив нужную дозу иронии, спросил отличавшийся завидной памятью Люсин.
— С вами приятно беседовать, Владимир Константинович, — оценила Гротто.
— Так да или нет? — Он поблагодарил наклоном головы.
— Разумеется, нет, потому что все мы дети своего века… Но кое-какие рекомендации ятрохимиков ему здорово пригодились.
— В смысле эликсира бессмертия?
— К счастью, нет, потому что никаких точных указаний на сей счет история нам не оставила. Иначе бы Георгий Мартынович не замедлил произвести проверку… Даже я, невзирая на стопроцентный скепсис, не устояла бы перед таким соблазном.
— А это не страшно — бессмертие?
— Бессмертие — крайность, недостижимая мечта. Но продлить человеческую жизнь или хотя бы отодвинуть рубеж старости…
— Солитов тоже так считал?
— Как вы жестко выдерживаете курс! — протянула Наталья Андриановна то ли в одобрение, то ли, наоборот, осуждая. — Всякий раз возвращаетесь к одному… Да и сама я только про это думаю. — Она смахнула упавшую на лоб прядь. — Из головы не идет.
— У меня тоже.
— Нет, заведомыми сказками Георгий Мартынович не увлекался, хотя и скрупулезно записывал всю ту ересь, которой обставляли свои опыты всяческие адепты спагирического искусства. Он старался не пропустить ничего: ни лунных фаз, ни заклинаний. Как и вы, кстати, он считал, что может пригодиться любая мелочь.
— Даже заклинание?
— А вот представьте себе! Георгий Мартынович был глубоко убежден в том, что всякие таинственные формулы служили алхимикам для отсчета времени в темной лаборатории. Затем, вероятно, чтобы не пропустить нужный момент при дистилляции растительных соков, активность которых иногда быстро пропадает. Если требовалось, он выучивал наизусть какую-нибудь абракадабру и потом замерял длительность звучания по секундомеру.
— А вы случайно не знаете, какие конкретно исследования вел Георгий Мартынович в самое последнее время?
— Собираясь в отпуск, он говорил, что хочет продолжить свою работу над галлюциногенами-анальгетиками.
— Обезболивание?
— Совершенно верно. Последние два года он со свойственным ему терпением занимался анализами всевозможных бальзамов. По старинным прописям, разумеется: западноевропейским, славянским, тибетским, даже южноамериканским. Это вам не эликсир бессмертия, тут действительно можно сделать потрясающие открытия. Я почти не сомневаюсь в том, что именно этим он и занимался до самой последней минуты…
— Среди осколков колбы мы обнаружили фрагменты какого-то корневища. Не знаете, что это могло быть? Наши аналитики, к сожалению, не пришли к единому мнению. Вы нам не поможете?
— Надо посмотреть, — не слишком уверенно пообещала Наталья Андриановна. — Но боюсь, мне это не по зубам. Не лучше ли обратиться к ботаникам?
— Ботаники как раз и спасовали. Даже гистология не помогла. Трудный корешок попался, неизвестный для них.
— А по записям в лабораторном журнале установить нельзя? Георгий Мартынович все самым тщательным образом регистрировал.
— Журнал-то мы просмотрели. — Люсин по старой, до конца не изжитой привычке почесал макушку. — Да уж больно темное дело, Наталья Андриановна, эти лунные фазы, латинские сокращения и прочая алхимическая заумь.
— Я попробую облегчить ваши поиски, но мне нужно подумать, проконсультироваться.
— Такое название, как Unguenfum malaferum, вам ничего не говорит?
— Что-то очень знакомое, — она словно бы прислушалась к себе. — Нет, извините, не могу вспомнить. Я не знаю латыни.
— «Мазь ведьм», — подсказал Люсин. — Или ведьмовская мазь.
— Ах, это! — Она просияла на миг. — Помню, помню… Георгий Мартынович что-то такое рассказывал. Даже обещал дать немного на пробу, если, конечно, получится. Мы еще смеялись по этому поводу.
— Смеялись?
— Ну, конечно! Коллектив как-никак на девяносто процентов женский. — Она растроганно вздохнула. — Всем хочется…
— Это в ведьмы-то? — непритворно поразился Люсин.
— Счастья хочется, красоты, молодости… Непонятно? Помните, как несчастная Катлина натерла волшебной мазью Неле и Тиля Уленшпигеля? Уже из одного описания можно судить, что в состав снадобья входили галлюциногены и другие наркотические вещества, вызывающие частичную анестезию.
— И у него была такая мазь?
— Насчет мази сильно сомневаюсь, а вот рецептов более чем достаточно, хоть отбавляй. Что не книга, то дюжина новых рецептов. Вас это в самом деле интересует?
— Самым живейшим образом. Дадите?
— Вам с молочаем, папоротником или предпочитаете белену?
— Если бы я мог хоть на минуту поверить! — невесело пошутил Люсин.
— Во что? — не поняла его Наталья Андриановна.
— Да в это, в вашу волшебную мазь. Ведь прелесть! Намажься с ног до головы и лети себе за тридевять земель… Смех, а такая версия многое объясняет. Вы не находите?
— Могу предположить другую, не менее интересную. — Она не приняла шутки. — Маг-чернокнижник забыл заклинание и был унесен дьяволом. Как вам понравится? По-моему, здорово. Сюда и взрыв укладывается, и разбитое окно.
— Вы сердитесь, Наталья Андриановна? Я вас чем-то обидел?
— Просто мне сейчас не до юмора. Не то настроение.
— Я понимаю. Еще раз простите великодушно, если меня занесло.
— При чем тут это? — Она красноречиво глянула на часы. — Я понимаю: случай сложный, не за что ухватиться, вы озабочены, растеряны даже, но зачем же дурака-то валять? Какое вам дело до корешков, мазей и прочей, извините, ерунды? Разве в том дело?
— Вы правы, надеюсь. — Люсин выключил магнитофон и встал с осточертевшего ему кресла.
Наталья Андриановна тоже не замедлила подняться.
— Тогда не смею вам мешать. — С видимым удовольствием она повела занемевшими плечами. — Там, — указала на комодик с алфавитными ящичками, — полная картотека растений, с которыми работал Георгий Мартынович. Остается лишь угадать, на какой карточке значится интересующий вас корешок. Желаю успеха, а мне, извините, пора: люди ждут.