Тут уже Алексей выполнял обязанности не только командира орудия, но и наводчика — самые ответственные из всех номеров расчёта. Неподалёку от каждой батареи, метрах в двадцати пяти — тридцати, стоял ПУАЗО, прибор управления артиллерийским зенитным огнём, — кстати, цейсовского, немецкого, производства, который помогал определить высоту и скорость полёта боевой машины, именуемой у зенитчиков «целью». Солдат-дальномерщик, дежуривший у ПУАЗО, кричал: курс такой-то, высота такая-то, скорость такая-то! Наводчику нужно было моментально выставлять эти данные, проводить соответствующие расчёты — и стрелять.
Дело это знакомое, до автоматизма отработанное и в учебных классах, и на полигоне во время тренировок и учебно-боевых стрельб, однако теперь условия выполнения «упражнения» были совершенно иные. Самолёты, в отличие от мишеней-конусов, не пролетали где-то высоко, но с громким, нарастающим воем пикировали прямо на батарею, пытаясь разбомбить зенитные орудия, поливали их пулемётным огнём. Конечно, поначалу было безумно страшно. Казалось, что каждая бомба летит именно сюда, на позицию, на твоё орудие, на тебя и что пикирующий самолёт так и будет падать до тех пор, пока не вобьёт тебя в землю, но в горячке боя этот страх исчезал довольно скоро. Откуда-то появлялось осознание, что если ты будешь делать всё быстро и правильно, то успеешь сбить этот проклятый самолёт раньше, нежели он разбомбит тебя. Такая вот простейшая, но жизнеутверждающая философия. Да и понятно было, что лётчику, по которому бьёт столько зенитных орудий и пулемётов — и одиночными выстрелами, и очередями, а потому буквально окружённому разрывами снарядов и пулемётными трассами, очевидно, ещё страшнее, чем солдату на земле. В неё, матушку, ведь спрятаться можно, зарыться с головой, забиться в траншею, земля всех укроет, а в воздухе у лётчика одна надежда на дюралевый самолёт, довольно хрупкий, который для зенитчиков — «цель», и они все вместе, дружно лупят по ней с остервенением и боевым азартом.
Наверное, именно тогда Ботян и усвоил простейшую, но столь необходимую для солдата истину: врагу в бою тоже страшно, и этим надо уметь воспользоваться.
Поначалу гитлеровские асы то ли недооценивали противника, то ли излишне уверовали в свою неуязвимость. Уж больно нагло они действовали, слишком низко и неторопливо пролетали над отступающими польскими войсками, над перепуганными беженцами, очевидно, наслаждаясь мнимым своим всевластием. А может, им также не хватало опыта и боевого мастерства? Случилось же, о чём писал тот же фельдмаршал фон Манштейн, что во время проведения больших учений 15 августа 1939 года, то есть всего за две недели до начала войны, целая эскадрилья немецких пикирующих бомбардировщиков впечаталась в землю из-за неправильного расчёта высоты выхода из пике. Всё-таки та большая война, в первые годы которой гитлеровская армия казалась своим противникам непобедимой, только ещё начиналась…
Итак, орудия установлены, развёрнуты и подготовлены к бою. Вот в направлении на позицию дивизиона появился очередной «юнкерс». Дальномерщик прокричал данные летящего самолёта: курс, скорость, высота… Алексей бешено закрутил рукоятки прицельных приспособлений… Потом раздалась команда на открытие огня, и тут же загрохотали орудия, в небе вспыхнули разрывы зенитных снарядов. «Юнкерсов» было много, они неумолимо приближались к цели, но всё-таки Ботян был уверен — он это точно увидел! — что именно снаряды его орудия встретили низколетящий, приближавшийся к позиции бомбардировщик, который вдруг вздрогнул, окутался чёрным дымом, попытался повернуть в сторону, чтобы выйти из зоны обстрела, но не смог и, резко снижаясь, полетел к земле. Выпрыгнуть из самолёта с парашютом никто не успел, слишком низко было. Почти сразу раздался взрыв разбившейся о землю машины, а затем — радостные крики зенитчиков и всех других очевидцев этого боя.
Так был открыт его боевой счёт. Конечно, радости предавались недолго, потому как на позицию «бофорсов» шли уже другие самолёты, и опять падали вокруг орудий бомбы, разрывали землю снаряды, впивались в неё пули крупнокалиберных авиационных пулемётов, а значит, нужно было отвечать огнём более плотным и частым, отражать воздушного врага.
Потом, когда налёт завершился, вдруг поступила команда сниматься с позиций и продолжать отступление — приближались немецкие танки, возникла опасность окружения…
Нечто подобное наблюдалось каждый день: отходили, останавливались, стреляли по воздушному противнику, затем поступала команда, и опять надо было уходить. Да, они отходили, но не бежали. Они честно выполняли свой солдатский долг, а потому за время отступления зенитная батарея, в которой служил капрал Ботян, сумела сбить три немецких бомбардировщика. Алексей Николаевич уверен, что это — успех именно его орудия, расчёт которого считался в подразделении лучшим.
К ежедневным бомбёжкам и обстрелам, к ранениям и потере боевых товарищей привыкли довольно быстро. Но так вот сложилось, что хотя Алексей Ботян от бомбёжек и обстрелов никогда не прятался — у зенитчиков это вообще невозможно, ибо тогда нужно бросать орудие и оставаться беззащитным, — ранен он не был ни разу. Не только в эти самые первые дни, но и за всю свою долгую последующую войну, которая лично для него закончилась гораздо позднее 1945 года. Один только раз пуля, пройдя у самого виска, обожгла кожу — и всё! От этого ожога на виске у Алексея Николаевича на всю жизнь остался шрам. А ведь отклонись пуля всего на миллиметр-другой — и конец, прямо в голову. Но повезло! Значит, так ему было на роду написано: воевать с первого дня, оставаясь живым и невредимым. Может, и правду гласит поговорка, что «смелого пуля боится»? Хотя сколько по-настоящему отважных, бесстрашных людей не вернулось из своего первого и единственного боя! Не говоря уже о том, сколько замечательных людей не вернулось с той войны…
Между тем 17 сентября, как было официально объявлено, «в связи с развалом Польского государства, ускоренным военным столкновением между Польшей и Германией, Правительство СССР… решило принять под свою защиту угнетённое единокровное население Западной Белоруссии и Западной Украины»[34].
Сколько, однако, мерзких политических спекуляций вызвало впоследствии это решение! Стремясь дискредитировать Советский Союз, иные «историки» сегодня утверждают, что его руководство «под шумок» воспользовалось фашистской агрессией, чтобы быстренько «оттяпать» кусочек сопредельного государства, поставив затем фюрера — ну и заодно «всё прогрессивное человечество» — перед свершившимся фактом. Отнюдь нет!
«В присутствии наркомов иностранных дел и обороны — В. М. Молотова и К. Е. Ворошилова — в 2 часа ночи 17 сентября 1939 года Сталин официально проинформировал германских дипломатических представителей в Москве о том, что подразделениям РККА отдан приказ через четыре часа перейти государственную границу. Их задача взять под защиту население Западной Украины и Западной Белоруссии. Одновременно, во избежание нежелательных инцидентов, он потребовал, чтобы было остановлено наступление германских войск в восточном направлении, отвести вырвавшиеся вперёд, на линию Белосток — Брест — Львов, части вермахта и запретить германской авиации совершать полёты восточнее этой линии. Причём германским представителям ясно дали понять, что в случае невыполнения этих требований германские части могут попасть под бомбовые удары советской авиации»[35].
Руководитель великой державы говорил с позиции силы, и всем было ясно, что он поступит именно так, как обещает. Многословная суетливость наших последующих «вождей» была ему чужда.
Действительно, как и было сказано, «17 сентября 1939 г. части Красной армии вступили на территорию Польши и через несколько дней дошли до „линии Керзона“ — линии, которая была в декабре 1919 г. рекомендована Верховным советом Антанты в качестве Восточной границы Польши»[36]. Историческая справедливость была восстановлена.
Обращаем внимание ещё раз: та самая «линия Керзона», а лорд Керзон[37] — отнюдь не деятель III Интернационала или какой-то социалист-утопист! — была рекомендована Верховным советом Антанты. То есть прежде всего руководством Великобритании и Франции, трепетно (правда, как оказалось, на словах) возлюбивших в то время ещё новорожденную Польшу. И кто-то ещё говорит про «заговор двух диктаторов»? Простите, но товарищем Сталиным была выполнена рекомендация руководителей ведущих стран Запада!
А выполнял он эту рекомендацию по-мужски жёстко. Известно, между прочим, что тогда, в сентябре 1939-го, кое-где произошли первые боестолкновения между советскими и фашистскими войсками — подразделениями тех двух армий, которые спустя два года начнут многолетнее сражение не на жизнь, а на смерть.
Но жёстко — по отношению к перспективному, так скажем, противнику. Недаром же в докладах сотрудников спецслужб, в частности — оперработников военной контр-разведки, входивших на польскую территорию вместе с передовыми подразделениями, — говорится о том, что местное население в подавляющем большинстве восторженно встречало Красную армию. Так ли было на самом деле? Именно так! В засекреченных документах таких организаций, как разведка и контрразведка, обычно не врут: обман может стоить слишком дорого, поэтому за него приходится отвечать по всей строгости…
Зато гитлеровцы жёстко вели себя по отношению к местному населению. И вот тому подтверждение:
«15 августа 1939 года Абвером из членов ОУН было создано диверсионное подразделение под кодовым названием „Bergbauernhilfe“. Общая численность подразделения составляла около 600 человек, которых возглавил один из членов Главного провода ОУН полковник Роман Сушко.
Задачей подразделения должны были стать организация антипольского восстания на Западной Украине и очищение территории от „нежелательных элементов“. Согласно показаниям начальника 2-го (диверсионного) отдела Абвера Э. фон Лахузена на заседании Международного военного трибунала в Нюрнберге, 12 сентября 1939 года соответствующее указание было сделано начальнику Абвера адмиралу Канарису министром иностранных дел Третьего рейха И. фон Риббентропом. „Смысл приказа или указания, — р