есь же, на президиуме, могло быть принято решение сместить Никиту Сергеевича и пересмотреть состав Секретариата ЦК.
Судьба Никиты Сергеевича висела на волоске, поскольку собрать летом, во время отпусков, пленум ЦК КПСС казалось просто нереальным. Вмешались руководители КГБ и Министерства обороны — И. А. Серов и Г. К. Жуков. На военно-транспортных самолетах в Москву срочно доставляли из отпусков членов и кандидатов в члены Президиума ЦК КПСС, совминовское руководство. Прибыл в столицу таким же образом и сам Косыгин, и Фрол Романович Козлов, один из самых влиятельных людей в ЦК, поддерживающий Хрущева. На пленуме развернулась не просто дискуссия, а настоящее противостояние между двумя группировками; звучали взаимные обвинения — и в участии в репрессиях, и в попытках фракционным путем сместить высшее руководство партии и страны и сорвать реорганизацию управления национальным хозяйством страны, и в выступлениях против освоения целины, против нормализации отношений с такими странами, как Югославия и Япония, и прочее, прочее, прочее. Вспомнили все «грехи московской группы»…[326] «Московские» чувствовали, что остаются в меньшинстве, да и ХХ съезд нанес сокрушительный удар по их авторитету, по их позиции в партии, поскольку практически все они — «старая сталинская гвардия», не желающая, как Хрущев, «мимикрировать» в соответствии с изменяющейся общественной обстановкой.
А. Н. Косыгин поддержал Никиту Сергеевича, справедливо считая, что выступления этой группы — шаг назад в эволюции и партии, и страны в целом, в этом он с Хрущевым был един во мнениях, помня о «Ленинградском деле». Но это была не месть, подобного термина не было в лексиконе Косыгина. Однако и особой активности он не проявлял, понимая, что и без тривиальной борьбы за власть здесь дело не обошлось.
Поддержал Алексей Николаевич и те меры наказания, которые были предложены для «провинившихся». Косыгин никогда не соглашался с самой постановкой определения — «антипартийная группа», которое шло с 1930-х годов, со времен репрессий… Не был он кровожадным, не стремился мстить «московским», попортившим ему много крови… Но забыть и простить гибель своих коллег тоже не мог…
Тогда же, в июле 1957-го, Алексей Николаевич, неожиданно для всех, оформил себе командировку — на одни сутки — в Ленинград. В графе «цель поездки» командировочного удостоверения было вписано: «служебная», но это был лишь повод. В тот жаркий июльский день он большую часть времени провел, «блуждая» по городу — на машине или пешком: был на Петроградской стороне у дома, где они жили семьей, на Смоленском кладбище, у здания, где в 1920-е годы размещался кооперативный техникум, у «тряпочки» (так ласково прозвали студенты Текстильный институт), конечно же в Смольном, где проработал не один день… О чем думал, что вспоминал? Не осталось никаких свидетельств и воспоминаний, известно лишь, что в этот день не было ни одной встречи, был только город…
Постановление Совета министров СССР № 775 «О составе Президиума Совета министров СССР». 5 июля 1957. [ГА РФ. Ф. Р-5446. Оп. 1. Д. 665. Л. 140]
Одобрил — уже в марте 1958 года — Косыгин, без всяких оговорок, и предложение о совмещении постов председателя Совета министров и первого секретаря ЦК КПСС, а также — предложение выдвинуть на этот «объединенный» пост, естественно, Никиту Сергеевича Хрущева[327].
Не находил нужным входить по данному вопросу «в клинч» с Хрущевым: зачем? Наоборот, он ждал ответного шага со стороны Никиты Сергеевича, рассчитывая, что поддержка ему с его стороны будет замечена и оценена.
Н. А. Булганин, занимавший кресло председателя Совета министров СССР и поддержавший годом ранее В. М. Молотова и Г. М. Маленкова, попал в опалу: сначала был направлен на должность председателя правления Государственного банка, затем, лишившись маршальских погон (!), отправлен в далекий от Москвы Ставропольский край, где руководил краевым совнархозом. Почетная ссылка; впрочем, подобному наказанию подверглись почти все члены «антипартийной группы», некоторые еще и были изгнаны из КПСС. Но кое-кто из них дожил до времени, когда их восстановили в партии, когда им вернули чины и регалии, когда им назначили персональные пенсии, и они спокойно, ни о чем не волнуясь и ничего не опасаясь, давали многочисленные интервью и писали мемуары… О Косыгине мало кто из них вспоминал. Лишь Молотов в беседе с публицистом Ф. Чуевым — уже в самом начале 1970-х годов — обмолвился: «Косыгин — честный человек, глубоко партийный. Лучше других»[328].
Косыгин, как мы помним, был утвержден тогда же, в 1958-м, заместителем председателя Президиума Совета министров Советского Союза.
Н. С. Хрущев и А. Н. Косыгин на территории Кремля. 1958. [РГАСПИ. Ф. 397. Оп. 3. Д. 941]
Последний раз Косыгин поддержал Хрущева в 1960-м, когда тот смещал еще один «антипартийный элемент» — К. Е. Ворошилова — с поста председателя Верховного Совета СССР. Хрущев давно мечтал убрать Ворошилова с этого поста, но не решался, понимая, каким авторитетом до сих пор обладает «герой гражданской войны» Климент Ефремович среди советских обывателей. Но подвернулся случай — встреча Ворошилова с сыном Сталина Василием, произошедшая 9 апреля 1960 года. Разговор их был записан (за Василием следили, учитывая его разгульную жизнь и несдержанный во время пьянок язык). Вряд ли на диалог обратили бы внимание, так как Ворошилов пытался только лишь образумить сталинского отпрыска, но во время беседы он уж очень хорошо отзывался о Сталине, не забывая, правда, критиковать недавно «осужденных партией» Молотова и Кагановича. Но сам факт встречи возмутил Хрущева, и этот случай рассматривали как отдельный вопрос на заседании Президиума ЦК КПСС уже 15 апреля того же года.
Ворошилову досталось по «полной программе».
Выступил и Косыгин, речь его, правда, была несколько сбивчивой:
— Василий Сталин — государственный преступник. Необходимо его изолировать. Неправильно, что его принял товарищ Ворошилов, неправильно ведет, обзывая товарищей. Вот: Вы — старый человек — зачем это говорить? Осудить поведение товарища Ворошилова[329].
Василия Сталина Косыгин совсем не знал, хотя и был прекрасно наслышан обо всех его «шалостях».
Ворошилов каялся, но пост председателя Верховного Совета пришлось оставить.
Совсем иное отношение у Алексея Николаевича было к дочери Сталина Светлане. Он помогал ей даже тогда, когда сам — даже будучи председателем Совета министров — мог пострадать. Доказательством тому может служить история бегства Светланы Сталиной из Советского Союза.
Началось все со знакомства Светланы с гражданином Индии Браджешем Сингхом. Через непродолжительное время стало известно, что они подали документы в загс.
О ситуации было доложено (сотрудниками КГБ) лично Л. И. Брежневу и А. Н. Косыгину, то есть первым лицам государства — генеральному секретарю ЦК и председателю Совета министров. В «соответствующих структурах» помнили, что Косыгин всегда питал самые добрые и отеческие чувства к Светлане (в отличие от Василия) «и в сложных житейских проблемах был ее постоянным и добрым опекуном».
Алексей Николаевич встретился со Светланой 5 мая 1965 года в бывшем кабинете ее отца, который тогда занимал как премьер-министр, и попытался объяснить ей — очень убедительно, — что лично он против заключения брака хотя бы потому, что Браджеш Сингх женат и не собирается порывать с семьей, которая проживает в Индии. Да и сам Сингх очень больной человек.
Светлана Аллилуева (Сталина). 1940-е. [РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 1669. Л. 26]
Косыгин предложил Светлане жить с Браджешем Сингхом в гражданском браке и обещал, что высшее партийное руководство Советского Союза будет смотреть на эту ситуацию сквозь пальцы.
Светлана прислушалась к советам Косыгина. Сингх переехал к ней, и она «фактически не только стала гражданской женой, но и содержала своего сожителя, поскольку всю свою зарплату он отправлял семье в Индию, иногда и сам выезжая на родину»[330].
Но совместная жизнь продолжалась совсем не долго…
31 октября 1966 года Сингх умер. Его тело кремировали в Москве, а Светлана отправила письмо лично Л. И. Брежневу с просьбой о временном выезде в Индию, куда должна была, нет, обязана была доставить прах усопшего.
Она вновь встречается с А. Косыгиным, которого Брежнев просил разобраться с ситуацией, и просит разрешить ей выехать на родину покойного мужа, чтобы «развеять его прах над священными водами Ганга».
Политбюро ЦК КПСС от 4 ноября 1966 года — очень оперативно — вынесло решение: «Согласиться с просьбой о выезде в Индию на 7 дней Аллилуевой Светланы. Поручить товарищу Семичастному В. Е. [председатель Комитета государственной безопасности СССР. — В. Т.] выделить двух работников [КГБ] для поездки с ней в Индию»[331].
По сути, вопрос этот решало не Политбюро, а один Косыгин. Он стал единственным, кто взял на себя ответственность за все возможные последствия. Понимал ли он, что рискует? Уверен, что да, понимал, но, относясь к Светлане как к дочери, все равно готов был ей помочь.
В КГБ стало известно, что к тому времени Светлана закончила работу над своей рукописью «Двадцать писем к другу», копию которой чекисты смогли заполучить. По их мнению, «ничего особо криминального в них не было — немного грязи по поводу репрессивной политики отца, благодарность Хрущеву и Косыгину за то, что после смерти Сталина ей сохранили многие льготы и привилегии, воспоминания о встрече с Василием после его выхода из Владимирской тюрьмы и другие эпизоды семейной жизни»