ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ПРАВЛЕНИЯ А. В. Щусев»[174].
Письмо это было адресовано… все той же Екатерине Гельцер и публикуется здесь впервые.
Но занятость всякого рода другими делами и обязанностями вынудила его вскоре отказаться от такой чести как участие в делах правления. В РАГЛИ сохранилась интересная бумага — заявление Щусева в правление «ДИСК» с просьбой: «Ввиду неимения свободного времени прошу освободить меня от обязанностей члена правления ДИСК» от 24 марта 1930 года[175].
А времени требовалось много. Взять хотя бы протокол заседания уполномоченных дома 17 по Брюсовому переулку «РЖСКТ им. Народного артиста республики К. С. Станиславского» от 28 июня 1934 года. Артисты Подгорный и Шверубович, философ Шпет (еще до ареста) вопросы рассматривали наиважнейшие: выборы в ревизионную комиссию, например. Так вот, Василий Иванович Качалов, корифей Художественного театра вошел в нее лишь в качестве кандидата в члены, вероятно, полного членства не заслужил. Кстати, с МХТ Щусева связывали и творческие отношения, в 1927 году он по приглашению Константина Станиславского работал в театре и как художник, создав декорации к спектаклю «Сестры Жерар».
Станиславский — Щусеву: «Верю! Верю!»
В октябре 1927 года по Москве были расклеены афиши, извещающие о премьере в Московском художественном театре, пока еще не академическом. На малой сцене театра (что находилась тогда на Тверской улице, 22) поставили новый политически важный спектакль «Сестры Жерар». Список исполнителей открывала фамилия примы театра — Ольги Книппер-Чеховой. Пьеса представляла собой инсценировку Владимира Масса по мелодраме Деннери и Кормона «Две сиротки», погружавшей зрителей в эпоху Великой французской революции. Художественным руководителем постановки выступил Константин Станиславский, режиссерами — Николай Горчаков и Елизавета Телешова. Для Щусева это стало пробой пера в сценографии.
Несомненно, что проектирование «театрального» дома в Брюсовом переулке и повлекло за собой начало этого необычного эксперимента на этот раз уже на сцене МХТ. Как говорится, пути Господни не исповедимы. И неизвестно, куда еще они могут привезти. Алексея Викторовича они привели к совершенно новому и неожиданному применению его творческих сил.
Несколько лет тому назад были опубликованы эскизы Щусева к спектаклю, хранящиеся в частном собрании. «До сих пор считалось, — утверждает искусствовед Валентина Хаирова, — что Щусев выполнил эскизы двух первых картин пьесы, а также костюмов персонажей. Но среди его наследия имеются зарисовки и проработанные варианты всех актов пьесы. Эти наброски характеризуются мастерским владением карандашом, по-архитектурному точной линией, для „подсветки“ набросков автор использовал прозрачный слой акварели». Кроме того, «Сохранившаяся в архиве МХАТа композиционная схема расположения мебели и задников показывает, какими простыми средствами мастер добивался зрительского впечатления. Хотя русский театр в 1920-х годах был готов внедрять новые приемы оформления сценического пространства, Щусев обратился к традиционным декорациям»[176].
Обнародованные эскизы ясно показывают, насколько серьезно подошел маститый академик архитектуры к этому, казалось бы, проходному эпизоду в его биографии. Точно, красочно и с большим изяществом придумал Алексей Викторович декорации и образы героев пьесы. Вот, например, застава старого Парижа из первого действия. Эскиз выполнен графитным карандашом с применением акварели, гуаши и золотой краски. Интересны и другие эскизы — «Особняк маркиза де Прель (Оргия)», «Подвал тетки Фрошар (Логово)», «Кабинет графа», «Домик Генриэтты», «Двор женской тюрьмы» и т. д.
Выразительны и эскизы костюмов главных героинь — Генриэтты и Луизы и прочих обитателей парижской бедноты — Марианны, Жака с его бандой, тетки Фрошар, Пикара и Луизы-нищей. Не менее ярко и глубоко выписаны костюмы представителей ненавистной восставшему французскому народу аристократии — графа и графини де Линьер.
В работе над сценографией Щусеву помогали весьма авторитетные люди в своей области — легендарный художник МХТ Владимир Симов и Иван Гремиславский, заведующий постановочной частью. Именно его фамилия и стоит на афише 1927 года после фамилии Щусева. Гремиславский оставил неизгладимый след в истории российского театра, организовав первую в стране сценическую экспериментальную лабораторию при МХАТе. Он же предложил впоследствии создать первый в СССР постановочный факультет при школе-студии им. Владимира Немировича-Данченко и сам его возглавил.
Как вспоминал режиссер Николай Горчаков, во время репетиции одной из сцен — «Оргии» — по просьбе Станиславского Щусев изменил оформление и «велел убрать все простенки павильона-гостиной в нашей прежней декорации. Расставил пилястры в виде колонн по всей сцене, соединив их занавесами, какие нашлись в театре, и изменил совершенно освещение», в результате чего «занавески „играли“ на просвет, и этим создавалось на сцене своеобразное сочетание света и цветных пятен. Все занавески шевелились, двигались, открывались и закрывались, что придавало им динамичность, а всей картине — некоторую таинственность».
Не менее плодотворно сотрудничали режиссер и художник и в другой сцене: «Декорация представляла часть узенькой парижской улички. Высокий каштан закрывал перспективу улицы. Три четверти сцены занимал фасад двухэтажного дома под черепичной крышей. От улицы дом был отделен невысокой оградой с калиткой в ней. По наружной стене дома шла лестница на второй этаж, в квартиру Генриэтты. По заданию Константина Сергеевича весь квадрат стены, обращенный к зрителю, на втором этаже был как бы условно „вынут“ А. В. Щусевым. В этом квадрате, как в большом окне, была видна зрителю вся комната».
Запомнились Николаю Горчакову и следующие красноречивые слова Станиславского: «У Алексея Викторовича не может не получиться то, что нам надо. Он слишком опытный художник, и грош цена нашим режиссерским замыслам, если мы с вами не сумели донести до художника свою мысль».
Традиционное и классическое решение пьесы и ее сценографии (когда артисты предстали на сцене в костюмах своей эпохи, а не в современных одеяниях) не стало театральным событием. По мнению ангажированных театральных критиков, таких, например, как Осаф Литовский (оставшийся в истории как гонитель Михаила Булгакова), спектакль не удался. Литовский и здесь высказался: «В итоге много старательной и тщательной работы потрачено на заведомо тяжелый и серый спектакль… Что же сказать о постановке? Все очень грамотно, чистенько, гладко и моментами не без живописности. Но и только. Работа художника была вполне „увязана“ с пьесой и постановкой». А вот зрителям спектакль понравился и просуществовал на сцене несколько лет, пережив 177 представлений. На этом первый и единственный опыт сотрудничества Щусева с Московским Художественном театром закончился. Алексей Викторович был более интересен его труппе по своей основной специальности.
Большой архитектор для Большого театра
А в Брюсовом переулке Щусев спроектировал и еще один дом для театральной элиты, где получили квартиры артисты и сотрудники Большого театра. Не было в Москве другого такого переулка, так густо заселенного так называемыми живыми легендами. Тут в какую сторону не погляди, непременно наткнешься на мемориальную доску, извещающую о том, что «В этом доме с такого-то по такой-то год жил народный артист СССР, выдающийся певец (танцовщик, дирижер, режиссер) имярек». И это притом что далеко не все жильцы этого переулка удостоились личной мемориальной доски — места бы на всех точно не хватило. Больше всего мемориальных досок на доме № 7, еще в середине прошлого века за ним прочно закрепилось название Головановского — по имени одного из самых известных и влиятельных его жителей Николая Семеновича Голованова, возглавлявшего здесь жилищный кооператив «имени Неждановой». А кто-то называет дом щусевским по фамилии автора проекта.
Престиж дома, построенного в 1933–1935 годах, вполне отвечал его статусу — архитектор № 1 строит дом для первых артистов (в творчестве) главного театра страны. Статусность определила и спроектированное Щусевым внутреннее наполнение здания. Все квартиры здесь большие, особенные, положенные по званию рангу (как в армии), но объединяет их схожее наполнение: столовая, гостиная, спальня, кабинет, кухня, комната для домработницы, просторный холл, библиотека, ванная с горячей и холодной водой, централизованное отопление, газ, лифт в подъезде. Условия предусматривает максимально возможный комфорт для их жильцов, чтобы они могли сосредоточиться исключительно на творчестве. А потому в квартире непременно нужен рояль (а то и два!) — для репетиций, сочинительства и вообще. А раз есть рояль, значит, нужна и шумоизоляция, дабы соседи не мешали друг другу распеваться. И потому Щусев снабдил дом современной для того времени системой шумопоглощения (жучками здание оснащали люди из другой конторы).
А вот и сами легендарные жильцы. Помимо уже названных Николая Голованова и Антонины Неждановой, это певцы Марк Рейзен, Иван Козловский, Пантелеймон Норцов, Надежда Обухова, Мария Максакова, Елена Катульская, Александр Пирогов, Никандр Ханаев, художник Федор Федоровский, арфистка Ксения Эрдели. Некоторым из них выпадет особая честь выступать на юбилейном концерте к 75-летию Щусева в 1948 году.
Жил здесь и скульптор Шадр. С Иваном Дмитриевичем Шадром, автором «Девушки с веслом» и «Булыжника — орудия пролетариата», Алексей Викторович давно дружил. Они вместе работали еще во время проектирования Братского кладбища, в Первую мировую войну. Затем, в 1922 году, Щусев пригласил талантливого скульптора принять участие в оформлении Сельскохозяйственной выставки. А в начале 1930-х годов Шадр создал эскиз и гипсовую модель государственного герба СССР, воспроизведенного в качестве барельефа на стене вестибюля Мавзолея Ленина.