[290] Кто бы сомневался…
Неудивительно, что в 1941-м за этот проект Щусев — среди самых первых лауреатов — получил Сталинскую премию 1-й степени. Резонанс от возможного получения этой недавно учрежденной награды был большим. И борьба за премии развернулась нешуточная. Евгений Лансере отметил: «Очень холодные, по времени года, дни. Разговоры о премиях. По нашему разделу не оспаривают Нестерова и Щусева»[291]. Михаил Васильевич удостоился премии на портрет академика Ивана Павлова. Размер премии первой степени составил 100 тысяч рублей, вместе с Щусевым ее получили Дмитрий Чечулин за проекты станций московского метро «Киевская» и «Комсомольская площадь» и Владимир Заболотный за проект здания Верховного Совета УССР в Киеве. Щусев был очень доволен наградой, все-таки это свидетельствовало об отсутствии каких-либо претензий к нему со стороны главного учредителя премии.
Следует также сказать, что еще в 1933 году Алексей Викторович работал над проектом Института Сталина для Тбилиси. Он задумал украсить здание института статуей Сталина — за что он сам критиковал Иофана, когда тот взгромоздил памятник Ленину на Дворец Советов. Фигуру вождя и учителя «набросал» ему Евгений Лансере. По замыслу Щусева высота скульптуры должна была достигать 12 метров. Лансере расценил эту идею как «обожествление героя и живущего». Ему даже вспомнился римский император Октавиан Август. Было это 8 июня 1933 года.
В тот день Щусев также высказался, «что деревню уже сломили, что с колхозами дело наладится, и что обилие всего будет снова…». Поразился Лансере и тому, что Щусев «успевает много читать — и память есть, а я все прочитанное забываю…». Хорошо разбирался Алексей Викторович и в современной литературе, хвалил ее. Что касается колхозов, то среди его многочисленных статей мне встретилась и такая — «Радостные колхозные хаты». На все хватало архитектора № 1…
Успех и получение Сталинской премии и предвосхитило уже другую работу Щусева — на Лубянке. Кстати говоря, в отделке этого здания также использовались строительные материалы грузинского происхождения, в частности болнисский туф редкой расцветки.
Щусев изначально планировал существенным образом преобразить и саму Лубянскую площадь, которая должна была вобрать в себя громадную аллею Ильича, идущую через всю Москву к Дворцу Советов на Волхонке: «Здание как бы начинает магистраль. Другие стороны площади будут также застроены новыми сооружениями. На месте устаревшего пассажа возникнет новый административный дворец. Политехнический музей откроется на площадь новой улицей, которая образуется после снесений старых зданий. Входы в метро украсятся могучими колоннадами. Посреди площади будет установлен памятник Феликсу Дзержинскому. Это будет стройная и строгая площадь, напоминающая своим обликом площади Ленинграда».
Что касается здания Президиума Академии наук, то его проект останется на бумаге — Сталину он не понравится. В середине июля 1949 года на прием к вождю придет глава Академии наук СССР Сергей Вавилов: «Разговор длился около 1½ часа, об Академии и Энциклопедии. Встретил довольно строго, без улыбки, провожал с улыбкой. Неприятные слова пришлось слышать о геологах, сказано было, что по словам министров Академия „шалит“ и ничего не дает. Передал я более 15 бумаг. Не одобрил И. В. Сталин и „лебединую песнь“ Щусева, проект Главного Здания»[292]. Но Щусев этого уже не узнает — он уйдет из жизни двумя месяцами ранее.
Зато научных институтов, проекты которых создавались в мастерской под руководством Щусева в Москве и по сей день немало. В частности, еще до войны был построен Институт генетики Академии наук СССР (Ленинский проспект, 55, 1939 год). Также на Ленинском проспекте были сооружены Институт точной механики и вычислительной техники (дом 51, 1950 год), Институт органической химии (дом 47, 1951 год), Физический институт (дом 53, 1951 год), Институт металлургии (дом 49, 1951 год). В мастерской Щусева рождается проект и Дома культуры так называемого Курчатовского института (ныне район Щукино, улица Рогова, 1). Это здание послужило образцом для дальнейшего проектирования домов культуры ученых по всему Советскому Союзу. Дом культуры выстроен на основе реконструкции бывшей столовой Всесоюзного института экспериментальной медицины им. А. М. Горького (ВИЭМ), территория которого в Щукине и была передана в 1944 году Лаборатории № 2, где под руководством академика Игоря Курчатова осуществлялся «атомный проект». Проект Дома культуры уже после смерти Щусева осуществляли в 1949 году А. В. Снигарев, Н. М. Морозов и Б. М. Тарелин. Эти же зодчие занимались проектированием вышеназванных академических институтов на Ленинском проспекте.
Щусев и Меркуров
8 января 1944 года Евгений Лансере зашел к Щусеву в Брюсов переулок и узнал от него много интересного. Прежде всего, что существует некий проект «поставить колоссальную (конечно!) фигуру Ленина над его мавзолеем. Он в ужасе, думает, что это происки Меркурова». Кроме того, Алексей Викторович «Очень возмущен Грабарем; считает Грабаря, Жолтовского и Нестерова ужасными честолюбцами — „держаться от них подальше!“ Хочет представить на Сталинскую премию свой проект Ташкентского театра». Из всего сказанного Лансере сделал вывод, что «Щ[усев] счастливый тем, что неизменно доволен своею деятельностью (и худ[ожественно]-арх[итектурною] и обществ[енною]), а живет среди безмолвной жены да впавшей в маразм дочерью, девкою-домработницею и мерзавкою женою сына в узком коридорчике!». Поднимаясь наверх к Щусеву, Лансере столкнулся с Василием Качаловым, «выходившим на улицу прогуливать двух такс»[293].
Что же за проект такой возник — статуя Ленина над мавзолеем? И кому подобное вообще могло прийти в голову? С этой идеей «носился» Сергей Меркуров, один из наиболее востребованных в сталинское время скульпторов. Мастерская его находилась в Измайлово, превратившись в фабрику по изготовлению каменных истуканов большевистских вождей. Меркуров сумел монополизировать эту крайне выгодную область советского монументального искусства. Не случайно, что он являлся автором и самых больших памятников Сталину — на берегу канала им. Москвы, на ВДНХ и в Ереване.
У Меркурова в подмастерьях работал Эрнст Неизвестный: «Огромный, бородатый, красивый и громкий Меркуров сразу понравился мне. Его театральная импозантность, его шикарность, размах и красочность жеста импонировали моему романтическому сознанию. Возможно, родись я во времена Шаляпина, во времена купеческих загулов моего деда, мне бы все это показалось мишурой. Но на фоне серых будней, серой, как солдатская шинель, действительности он был яркой фигурой. Жил он барином. За стол садились иной раз до шестидесяти человек. Скульптор он был, бесспорно, талантливый. Его дореволюционные работы явно говорят об этом. Его гранитный Достоевский, Толстой, да и Тимирязев, вырубленные в молодости, конечно, выше всего того, что он потом делал при советской власти. Он был бесконечно циничен и даже как бы гордился этим. Я подозреваю, что в тайниках души он был трагичен и сломлен. Внутренне он уже был выдрессирован советской властью, но внешне — прекрасен, как свободное животное на фоне всеобщей запуганности»[294].
Меркуров позволял себе опасно шутить, исповедуя привычный для советской творческой интеллигенции принцип «с фигой в кармане». Приезжавших к нему вождей он встречал словами: «Ну, друзья-господа, вот там кончается советская власть. А здесь начинается Запорожская Сечь…» Меркуров имел в виду, что на территории усадьбы царит творческая свобода. Эрнст Неизвестный запомнил главную заповедь своего учителя: «В нашем деле брака не бывает!» — в том смысле, что «главное не как сделать, а как сдавать работу».
Бывал у Меркурова и Щусев (которого к циникам трудно отнести). Гостей удивлял его метод работы — свои скульптуры он первоначально лепил голыми, в том числе и Ленина. Так что ужас Щусева понять можно — его мавзолей был самодостаточным и не предусматривал каких-либо «дополнений». Более неуместную идею трудно было выдумать: статуя Ленина, тело которого покоится тут же, у ее подножия. Меркуров предложил снести верхнюю часть Сенатской башни Кремля (ту, самую, что стоит за мавзолеем) и взгромоздить туда каменного Владимира Ильича. Слава Богу, в 1944 году до этого не дошло.
Но и спустя несколько лет Меркурову не давал покоя щусевский мавзолей. Так, в 1944 году была организована правительственная комиссия по подготовке к празднованию 800-летия Москвы. Возглавил ее Андрей Жданов, в ту пору второй человек в партии и государстве. Помимо членов Политбюро — Георгия Маленкова, Лаврентия Берии и других в комиссию позвали и зодчих, в том числе Аркадия Мордвинова, Бориса Иофана и Дмитрия Чечулина.
Щусева также привлекли к обсуждению — вопроса об установке на Красной площади памятника Победы в Великой Отечественной войне. Пригласили и скульпторов — Меркурова с Мухиной. В процессе обсуждения затею Меркурова с памятником Ленину на Сенатской башне Кремля поддержали, но решили дополнить композицию еще и монументом Сталину. То есть над мавзолеем должны были возвышаться уже две гигантских фигуры — вождя усопшего и живущего, что было весьма символично, учитывая предназначение щусевской постройки.
В итоге в июне 1947 года «наверх» было доложено о выработанных трех вариантах решения будущего памятника Победы, один из которых гласил: «предложение о сооружении памятника Победы с использованием Сенатской башни как пьедестала и постановки на ней фигуры товарища Сталина, олицетворяющего победу нашей Родины в Великой Отечественной войне. Трибуны перестраиваются вновь с размещением по верху их протяженного скульптурного фриза, заканчивающегося на краях двумя скульптурными группами». Другие варианты предусматривали в том числе снос части ГУМа и Исторического музея.