Общаясь с такими людьми, как А. В. Щусев и Д. А. Корин, мы, конструкторы, постигали мир искусства. И, в свою очередь, старались быть не только полезными архитекторам и художникам, но, насколько это было возможно, вдохновлять их красотой инженерных решений»[297].
На «Комсомольской-кольцевой» трудно поверить в то, что находишься под землей. Скорее всего — где то очень высоко. Роскошные люстры, освещающие подземный вестибюль, панно, выполненные Павлом Кориным в технике античной смальтовой мозаики, заставляют поверить в то, что находишься не на вокзале, а действительно в храме. О Павле Корине Щусев всегда был высочайшего мнения: «Как о художественном явлении сообщаю Вам о прекрасных работах П. Корина. Это сила порядка Малявина, Кустодиева и других», — писал он еще в 1932 году Петру Нерадовскому.
А вот и иконы — коринские панно с ликами прославленных русских святых — Александра Невского и Дмитрия Донского. А еще местночтимый в Тверской епархии святой Александр Суворов. На самих панно, обрамленных лепниной в духе русских хоромных росписей, можно встретить и Георгия Победоносца, и лики Спаса, и православные кресты, и даже двуглавого орла. И все это, между прочим, засияло византийским золотом в 1952 году. Был в этой галерее и еще один новоявленный святой — Сталин — но его изображения впоследствии были подкорректированы. А перечисленные нами персонажи стали непосредственным отражением речи вождя 7 ноября 1941 года на параде на Красной площади. Всех полководцев, кого он упомянул, Корин удостоил персональных портретов, среди которых также были и Минин с Пожарским, и Кутузов. А подземный вестибюль был назван Щусевым «Залом побед».
Кстати, и Щусев, и Корин собирали русские иконы, а после смерти Алексея Викторовича Павел Дмитриевич купил некоторые экспонаты из его собрания для своей коллекции. Это, в частности, «Царские врата» ХVI века, икона «Рождество Христово» новгородской школы начала ХV века.
Щусев высоко ценил талант художника: они были близки и духовно. Характерен такой пример. В июне 1939 года Щусев оказался в мастерской Корина. Как вспоминал бывший князь Владимир Голицын, Щусев аплодировал работам Корина: «Говорил — Византия. Вообще, он очень замечательный человек. Искренне наслаждался искусством. Пошли в столовую и там смотрели кучу альбомов с рисунками заграничными… В это время Пр. Тих. играла на фисгармонии. П. Д. под чудные звуки Генделя и Баха настроился и удивительно сильно говорил. Какая-то получалась замечательная мелодекламация. Незабываемые минуты. Щусева проняло»[298].
А «Пр. Тих.» — это Прасковья Тихоновна Корина, супруга художника. Ее Алексей Викторович знал хорошо — еще девочкой ее привезли в Москву и определили в Марфо-Мариинскую обитель, где она — будущая сестра милосердия — и познакомилась с будущим мужем.
Щусев стал одним из тех, кто пришел на помощь Корину, когда того пытались лишить мастерской. Об этом свидетельствует хранящееся в РГАЛИ письмо Нестерова:
«Дорогой Алексей Викторович!
Павла Дмитриевича Корина выселяют из его мастерской, с его чердака. Выселяют по настоянию губернской шушеры. Помогите Павлу Дмитриевичу, если найдете возможным, спокойно жить и работать…. Я особенно прошу Вас, ведь таких как Корин не много сейчас. Его выгонят — придется бросать работать. Мой привет Марии Викентьевне.
Ваш М. Нестеров»[299].
В углу письма еле различим год — 1927-й. Речь, вероятно, идет именно об арбатской мастерской Корина (в мансарде дома № 23), которую он занимал до 1934 года. Ее и называли в просторечье «чердаком». Затем Павел Дмитриевич переехал на Пироговку, где ныне его музей (давно закрытый на реставрацию).
Что же касается оформления «Комсомольской», то, как указывает биограф Павла Корина Алексей Георгиевский, «непосредственная работа над мозаиками для метро происходила на конечной тогда станции ветки в Измайлове (сейчас она называется „Партизанской“) с несколькими платформами: это было депо метропоездов. Под началом у Корина оказалась сформированная бригада рабочих — „мозаикоукладчиков“ (более сорока человек), которыми он руководил с высокой стремянки, как с капитанского мостика. Перед этим художник сделал красочные эскизы предполагаемых мозаик, которые искусствоведы высоко оценивают как самостоятельные произведения искусства. А после этого — перенес подготовительные изображения на картоны в натуральную величину, с которыми и работали мозаичисты под руководством мэтра. И хотя последний далеко не всегда оставался доволен их работой и ему приходилось самому, не раз сходя с „капитанского мостика“, их править, работа продвигалась»[300].
Построенная в честь победы в Великой Отечественной войне, византийская станция метро «Комсомольская» стала храмом-памятником подобно тому, как когда-то храм Христа Спасителя ознаменовал собой триумфальное завершение Отечественной войны 1812 года. Правда, храм строили более сорока лет, а станцию соорудили за четыре года. Архитектор Константин Тон успел увидеть свое детище во всей красе, а Щусев нет. После смерти академика работу над проектом продолжили его соавторы, среди которых — В. Д. Кокорин, А. Ю. Заболотная, О. А. Великорецкий, А. Ф. Фокина, В. С. Варварин.
Именно Олег Великорецкий и рассказал о том, как уже готовую «Комсомольскую» приехал принимать Иосиф Сталин, было это осенью 1952 года.
«Метро работало в те годы до полуночи. Едва лишь с эскалаторов сошли последние пассажиры, наземный вестибюль оцепили „люди в штатском“. Вскоре к дверям стали подъезжать правительственные лимузины. Прибыло все железнодорожное начальство во главе с министром Бещевым, затем появились машины, из которых вышли Сталин, Каганович, Берия, Микоян… Каганович, не раз бывавший на строительстве „Комсомольской“ и хорошо знавший всех, кто руководил здесь работами, подозвал меня и предложил показать новую станцию Иосифу Виссарионовичу. Спустившись вниз, Сталин остановился на ступеньках, ведущих к перронному залу, задрал голову и принялся разглядывать ближайшую из мозаик на своде — „Парад Победы“…
Там были изображены руководители СССР, выстроившиеся на трибуне Мавзолея. „Вождь и учитель“ помолчал немного и вдруг озадачил окружающих неожиданным замечанием: „Как же так? Вот здесь, на виду у всех, поместили картину с товарищем Сталиным, с членами Политбюро, а герой русского народа Александр Невский оказался почему-то в самом дальнем конце станции! Там пассажиров проходит совсем мало, и его почти никто не видит. Это неправильно!“… Самое интересное, что разглядеть, где находится мозаика с князем Александром, стоя около лестницы, ведущей на станционный перрон, Сталин никак не мог. Значит, собираясь на экскурсию в метро, он к ней заранее подготовился, получил информацию от своих помощников. Но в тот момент на „Комсомольской“ никому и в голову не пришло заниматься подобными логическими умозаключениями. После реплики „хозяина“ все метрополитеновское начальство затаило дыхание. Эти люди прекрасно знали, чем грозят такие сердитые высказывания Иосифа Виссарионовича: срочно придется снимать со свода огромные — более 30 квадратных метров — плиты с мозаиками и менять их местами. А это технически почти невыполнимая задача!
…Из тех, кто окружал в тот момент Сталина, я был самым молодым и неопытным. Наверное, поэтому и получилось так, что именно мне удалось спасти положение. Совершенно искренне, ничуть не смущаясь „царского“ гнева, я воскликнул: „Товарищ Сталин! Мы же все ждали этой победы целых четыре года!“ И моя фраза сработала. Генералиссимус хмыкнул… и промолчал. Поняв, что гроза миновала, все облегченно вздохнули. Особенно радостное лицо было у Фурцевой — ведь именно ее подпись стояла под окончательным вариантом размещения мозаичных панно на „Комсомольской“.
Сталин между тем поинтересовался, какова глубина станции. Я назвал расстояние до поверхности земли и добавил, что сюда специально привозили академиков Курчатова и Келдыша, которые высоко оценили конструкцию „Комсомольской“ и гарантировали, что ее не „достанет“ ни одна атомная бомба.
Пройдя по всему пассажирскому залу, генералиссимус со своей свитой сел в вагон поданного к перрону состава и отправился смотреть другие станции»[301].
Визит «вождя и учителя» уже сам по себе означал большую честь: вряд ли бы Сталин приехал смотреть станцию, заранее не одобрив ее проект. Официальные же почести были оказаны Алексею Щусеву за «Комсомольскую» посмертно: 1952 году за эту работу усопшего архитектора удостоили Сталинской премии 1-й степени. А в 1958 году «Комсомольская» получила Гран-при на Всемирной выставке в Брюсселе.
Щусев и сталинские высотки
Еще одним делом, отвлекавшим на себя иссякающие уже физические силы Щусева, стало проектирование одного из высотных зданий, которыми по замыслу Сталина должна была наполниться Москва.
Великая Отечественная война закончилась триумфальной победой, на алтарь которой было положено неимоверное число людских и материальных ресурсов. Но даже во время войны в Москве не прекращалось строительство метро. А для окончательного выполнения плана реконструкции Москвы 1935 года необходимо было еще достроить Дворец Советов и стадион в Измайлове. Но очередь дворца не пришла. Сталин загорелся новой идеей — высотными зданиями. О том, что на желание генералиссимуса наводнить столицу высотными домами повлияло победное окончание войны, свидетельствовал Никита Хрущев:
«Помню, как у Сталина возникла идея построить высотные здания. Мы закончили войну победой, получили признание победителей, к нам, говорил он, станут ездить иностранцы, ходить по Москве, а у нас нет высотных зданий. И они будут сравнивать Москву с капиталистическими столицами. Мы потерпим моральный ущерб. В основе такой мотивировки лежало желание произвести впечатление. Но ведь эти дома не храмы. Когда возводили церковь, то хотели как бы подавить человека, подчинить его помыслы Богу»