Воспоминания его помощницы, соратника, члена команды проекта WarGonzo и просто друга Алексея Валерьевича – Ирины Панченко (Савельевой).
«Вот помру я, напишешь обо мне некролог. Только хороший», – часто шутил о своей смерти Валерии. А я всегда парировала, что его очередь писать первая, так как я умру раньше. И он непременно начинал злиться, так как не выносил, когда кто-то другой шутил о своей смерти. Эта привилегия, по его мнению, принадлежала только ему.
Что ж, по-видимому, пришло время. Лишь год спустя находятся слова, чтобы выразить всю боль утраты. В какой-то мере я потеряла отца.
Познакомились мы в 2017 году через моего брата Андрея Савельева. Они на тот момент вместе работали у Азарова Николая Яновича, а через время Алексей Валерьевич предложил ему работать с его многочисленными соцсетями, писать и оформлять тексты. Когда я переехала в Москву по учёбе, тоже согласилась помогать.
Для меня Валерии – а иначе мы его между собой и не называли – стал человеком-открытием, сломом всех стереотипов об инвалидах и депутатах. Первое, что меня поразило, – он был безжалостным и бескомпромиссным. Не любил слабости, нытья, оправданий, а особенно лени. Иногда приходилось писать с ним на связи тексты где угодно: на парах шёпотом, на кассе «Пятёрочки», в вагоне метро или при взлёте самолёта. Работа должна быть выполнена! И его не интересовало как. Я тогда не понимала, но это стало тем качеством, которое он воспитал во мне и которое до сих пор спасает меня по жизни, не давая сдаться. Он имел полное право быть безжалостным к другим, потому что в первую очередь был безжалостен к себе.
Иногда я задавалась вопросом, спит ли он когда-нибудь. Подготавливая материалы на завтра, мы могли созвониться в час или два ночи, а на следующий день, заходя в соцсети, я видела, что он был онлайн с пяти или шести утра. Много курил. В квартире у него даже стоял мощный очиститель воздуха. Вообще кофе, сигареты и краковская колбаса для него были базовой потребностью, как бы мы все поочерёдно ни ругались из-за его здоровья.
Здесь уже всеми много сказано о самостоятельности Алексея Валерьевича, его автономности.
Меня же больше поражало то упорство, с каким он достигал своих целей. Не слушал и не принимал отказы, стучал в закрытые двери, пока ему не откроют, легко заводил знакомства и шёл напролом, как танк. Для него не существовало невозможного, просто были цели, на которые требовалось больше времени.
В то же время этот человек ни минуты, ни секунды не жил для себя. Не умел. Вся его жизнь была служением – идеалам, убеждениям, людям. Для Балерина это было естественно, как дышать. Собрать ли средства на лечение и квартиру для парня без ног, закупить ли технику для учреждений в Херсоне, найти ли нужного врача и организовать операцию для ребёнка – он, ни секунды не задумываясь, делал это, бросаясь на помощь первым, словно родной.
А вот во время ковида ему пришлось непросто. Он, привыкший, что рядом всегда много людей, движение, жизнь бурлит, часто жаловался мне по телефону, что остался один. Думаю, это и было самым большим его страхом. Валерии не выносил бездействия, и если не физически, то в интернете, по телефону, всегда был на связи со всеми. Для этого он переоборудовал свою кухню в своеобразный «диспетчерский пункт»: камеры для записи роликов, с десяток телефонов, на которые ему постоянно кто-то звонил, компьютеры…
Я до сих пор поражаюсь, как он умудрялся, имея такой обширный круг друзей и знакомых, созваниваться со всеми как минимум раз в день. Со временем я, а потом и мой супруг, привыкли, что наше утро в любой день начинается со звонка Валерича, а вечер им же заканчивается. Никаких исключений. Ему всегда нужно было знать, что с его близкими, с друзьями всё хорошо.
С началом спецоперации Алексей Валерьевич будто ожил, встряхнулся
Почему-то особенно хочется выделить день начала СВО, как он мне запомнился. Как и многие другие, в тот день я не спала с пяти утра, мониторила новости, волновалась. Еле дождалась восьми, звоню Валеричу (обычный утренний созвон у нас был в 10:00). С воодушевлением рассказываю последние новости, а он будто бы и рад, но взволнован чем-то, словно что-то гнетёт его.
– Тяжело будет, много людей погибнет – сказал он мне тогда, но вспоминаются эти слова только сейчас. Предчувствовал ли он тогда свою смерть или подумал так по мимолётному наитию – не знаю…
С другой стороны, с началом спецоперации Алексей Валерьевич будто ожил, встряхнулся. С новыми силами взялся за старые планы по развитию инвалидного движения уже в России, стал помощником заместителя председателя Государственной Думы Федерального собрания Российской Федерации Анны Юрьевны Кузнецовой. Очень переживал за родную Херсонщину, предлагал планы по её развитию совместно с «Единой Россией». В общем, на смену восьмилетнему ожиданию пришла кипучая деятельность, в которой он, наконец, чувствовал себя в своей тарелке. Почти перестал спать, был напряжён, как струна, весь превратился в оголённый нерв, в одно сплошное действие. И мы, помощники, всегда должны были быть на связи.
В его первую поездку, когда он праздновал 9 Мая вместе с родным городом, побывал в детдоме, где вырос, мы все волновались за Валерича, просили соблюдать меры безопасности, ведь отребья и «ждунов» в тех местах ещё хватало. Но всё обошлось, и он вскоре благополучно вернулся в Москву. Правда, и тут спокойно усидеть не мог, сразу начал готовиться ко второй поездке, покупать оргтехнику для херсонской администрации, офиса, строить планы по восстановлению своих предприятий, чтобы дать людям рабочие места.
«Ирина, в гостиницу Алексея Валерьевича попала ракета, он погиб!»
Помню, за несколько дней до последней поездки Валерича в Херсон мы сидели на скамейке у его дома, вокруг была его охрана, грузились «гуманитаркой» машины, кипела деятельность. Он был полон надежд и смотрел только вперёд. Я не хотела, чтобы он уезжал, но разве он когда-нибудь кого-то слушал?
А накануне своего отъезда, при вечернем созвоне и последних инструкциях, я услышала в его голосе те же нотки, что и в день начала СВО. И эти слова до сих пор звучат у меня в голове каждый раз, когда я остаюсь одна и внешний шум и ритм жизни отходит на задний план. Они жгут изнутри, оставляя после себя лишь неизбывную тоску и незажившие раны.
– Нагадай мне, цыганка, вернусь ли я живым оттуда? Что ты там видишь впереди? Если бы ты знала, как я не хочу ехать…
Но я не цыганка, несмотря на смуглую внешность, и не видела ничего. Мне просто не хотелось, чтобы Валерич туда ехал. Категорически не хотелось. А если бы и видела что, разве бы он послушал?..
Спустя время эти слова забылись, пока 25 сентября в 8 утра не раздался звонок его охранника: «Ирина, в гостиницу Алексея Валерьевича попала ракета, он погиб!» Поначалу я подумала, что это очередная шутка, так как такие «приколы» были вполне в духе Валерича. Где-то с минуту до меня доходила эта страшная правда. Как это часто бывает, разум отказывался верить и словам ребят из охраны, и утренним сводкам, и репортажам журналистов на ТВ. Я всё ждала новости, что вместе с журналистами РТ, которых нашли живыми под завалами той гостиницы, найдут и Алексея Валерьевича с охранником Александром. Не хотелось верить и некрологам, посыпавшимся сразу отовсюду в новостях. Свой я писать не могла, да и слов не находилось.
Вот только сейчас, спустя год со дня гибели, нацарапала хоть что-то. Садилась за этот текст раз пять, но все слова казались пресными, пустыми, неспособными отобразить всю глубину и всю суть этого Человека. Не хотелось каким-то неловким слабым словом уронить то огромное, что у меня на сердце в память о нём.
И сейчас, что бы в жизни ни происходило: все идеи, успехи, начинания или сомнения – соотношу с мыслью: «Что бы сказал Валерия?» И когда на тернистом жизненном пути хочется сдаться, вспоминаю, как он боролся всю свою жизнь.
Его убили. Подло, исподтишка, в пять утра, но он встретил смерть, как и подобает Воину – бодрствуя. Память о нём останется и у нас в сердцах, и в этой книге.
Он победил!
Мария Савельева: «В главной битве за свою землю он победил»
Воспоминания Марии Савельевой – кандидата политических наук, журналиста, жены Андрея Савельева.
Мы познакомились с Алексеем Валерьевичем в 2016 году, когда меня вместе с моим на ту пору ещё будущим мужем Андреем Савельевым взяли работать в ИА «Антифашист».
При первой встрече Алексей Валерьевич впечатлил меня своей неуёмной энергией и внутренней силой, которые восполняли его физическую неполноценность настолько, что уже через непродолжительное время общения она совершенно не бросалась в глаза.
Перед тобой всегда представал харизматичный мужчина. Такие сегодня редкость. Настоящие. Вместе с ними появляется чувство защищённости. Очень быстро понимаешь, что за каждым его словом последует дело, что он точно способен постоять не только за себя, но и за других. Удивительно, но никакого стыдливого сожаления, какое обычно испытываешь при контакте с инвалидами, к нему не возникало. Со мной это было впервые.
При этом в нём было много от ребёнка. Эмоциональность Алексея Валерьевича иногда выходила из-под контроля, как бывает у маленьких детей, не способных мириться с тем, что их не устраивает.
Серые пристальные глаза, привыкшие смотреть на этот мир с другого ракурса – снизу, как обычно смотрят дети, – никогда не прятались, и от них нельзя было спрятаться.
Поражала его детская доверчивость. Несмотря на богатый жизненный опыт, на предательства и обманы, которые являются неизменными спутниками влиятельных и публичных людей, с каждым новым человеком он был открыт и честен, как ребёнок.
Наивная мальчишеская улыбка часто озаряла его лицо. Смех – радостный, а гнев – страшный. Всё в нём было настоящим. Он шёл по жизни напролом, без оглядки, полумер и двусмысленных шагов.