Аспирин не помнил, что у него с визой, но у него были хорошие знакомые в посольстве.
– Решим, – сказал он уверенно. – Вы приглашение вышлите на всякий случай, да?
– Так у тебя все нормально? – спросила мать в третий раз.
Алена лежала на спине, зажмурив глаза и покачивая головой вправо-влево. В музыкальном центре вертелся Вагнер: «Лоэнгрин», прелюдия к третьему акту.
Аспирин уселся на подлокотник кресла. Девчонка не открывала глаз и вообще, кажется, не замечала его присутствия. Лицо ее не было расслабленным: Алена проделывала, по-видимому, немалую внутреннюю работу.
Аспирин вспомнил, как она подобрала на пианино мелодию, от которой у него чуть крыша не поехала. И эти струны, которые она не решалась взять, и тогда гость в камуфляжных штанах уронил их на пол…
Уголок пакета со струнами торчал из кармана Алениной спортивной курточки. Аспирин подошел на цыпочках, двумя пальцами взялся за этот уголок…
Алена открыла глаза. Ее рука уже держала Аспирина за запястье: больно и цепко.
– Отпусти, – сказал он резко.
Она выпустила его руку. Накрыла ладонью сторуны, поглубже затолкала в карман. Сняла наушники:
– Зачем ты это делаешь?
– Что?
– Зачем ты полез?
– Хотел проверить, ты совсем отрубилась или еще что-то воспринимаешь, – Аспирин усмехнулся. – Валяешься, как зомби в нирване… Может, тебе Катю Лель поставить?
– Не надо мне Катю Лель, – Алена снова нахлобучила на голову наушники. – Будь добр, не мешай мне.
– Да?!
Аспирин выключил музыкальный центр. Встал перед диваном, уперев руки в бока:
– Не мешать, да? Еще чего? Посуда не мыта, в доме жрать нечего, хлеб заплесневел… А ну давай в магазин!
Не говоря ни слова, Алена поднялась и пошла в прихожую. Аспирин тащился следом:
– Три дня подряд задницей диван протираешь, юный Моцарт, блин… Понравилось, да? Удобно у папы на шее?
– Что купить? – бесстрастно поинтересовалась Алена, натягивая кроссовки.
– Ты хозяйка, тебе виднее! Мясо какое-то должно быть в доме, овощи… вот тебе деньги, сдачу принесешь.
Он запер за ней дверь и перевел дыхание. Вот, значит, как. И так можно. Посмотрим…
Он вышел на кухню и сразу же увидел Мишутку, восседающего на стуле. Пластмассовые глаза смотрели поверх Аспириновой головы.
Аспирин выругался. Плюшевый медведь, как и следовало ожидать, остался к ругани равнодушен. Аспирин протянул руку, желая взять игрушку и рассмотреть повнимательнее, но в последний момент засомневался. Он уже готов был смалодушничать, когда зазвонил телефон и избавил его от выбора.
Звонил Вискас, и был он в отличном расположении духа.
– Кальченко Любовь Витальевна в самом деле проживает в городе Первомайске, и она, между прочим, замужем. Так что твоя крошка смылась от отчима, скорее всего, или просто захотела легких каникул… Мой тебе совет: дай ей денег, посади на поезд и – вперед.
– А если она не захочет?
– То есть как не захочет? Ремнем по заднице, и не морочь мне больше голову!
Аспирин вяло поблагодарил Вискаса за помощь. Витя Сомов скорее поверил бы в плюшевого медведя-убийцу, чем в тот простой факт, что Аспирин никогда не спал в Крыму ни с какой Любой… Впрочем, теперь он и сам не был в этом уверен. Больше десяти лет прошло – он тогда был молодой, легкий на подъем, мог смотаться в Крым просто так, на выходные, жить в палатке, питаться рапанами и мидиями, и вокруг ходили табунами веселые девчонки с длинными загорелыми ногами…
Аспирин вздохнул, вдруг ощутив себя стариком. Юность далеко позади; теперь его в палатку калачом не заманишь, подавай номер-люкс со всеми удобствами. Может, и прав Вискас, может, и была Люба… Аспирин когда-то читал в каком-то журнале, что детей, родившихся в результате «курортных романов», в больницах называют «подснежниками» – они появляются на свет ранней весной.
Интересно, когда у Алены день рожденья?
Он полез в ящик стола и вытащил запаянное в ламинат свидетельство. Пятнадцатого марта. Вот оно что.
В квартире потемнело. Там, снаружи, снова шел проливной дождь. Аспирин сидел на диване и улыбался – ну его все на фиг, хватит ребусов. Пусть будет Люба. Пусть будет Крым. Пусть у него будет внебрачная дочь, ладно, убедили. Этот босоногий – ее отчим-албанец. Почему албанец? А фиг его знает, не наше дело. Диктофон? Сломался или заглючил. Мишутка? Аспирин нервно засмеялся. Мишка очень любит мед, почему – кто поймет… Нет-нет, пусть Вискас будет прав: она его внебрачная дочь, у нее в семье проблемы, ей захотелось легких каникул. Так что же, новоявленный папаша? В «Мак-Дональдс» он ее сводил, завтра сводит еще в зоопарк. Если зайдет речь об алиментах – ничего страшного, он отстегнет ее мамаше – от официальной зарплаты, конечно… Ну, будет присылать подарки на праздники. Когда-нибудь купит путевку в санаторий. Люба замужем, значит, пристроена.
Все еще улыбаясь, он снова направился в кухню – хотелось кофе под сигаретку. Он потянулся к чайнику – и замер.
Мишутки на стуле не было.
Аспирин нагнулся, ожидая – очень надеясь – увидеть медвежонка под стулом на полу. Но и там ничего не было, кроме хлебных крошек.
Блин, сказал сам себе Аспирин. В квартиру никто не входил. Или?..
Он быстро прошелся по комнатам, заглянул в ванную, в туалет, на балкон. Проклиная все на свете, сунулся под кровать, открыл шкаф-купе в прихожей. Нигде не было следов чужого присутствия, но и медведя не было, вот в чем заковыка, а ведь Аспирин, сидя в гостиной, никак не мог пропустить возвращения Алены…
У которой, к тому же, нет ключа.
Дождь снаружи все лил и лил. В доме сделалось так темно, что пришлось включить свет.
Я же его видел, в сотый раз говорил себе Аспирин. Я еще хотел его взять… И тут позвонил Вискас…
Он обшарил кухню, заглядывая даже в навесные шкафы. Медвежонка не было. В спальне хлопнула форточка – Аспирин подпрыгнул.
– Кто здесь?
Ему померещились шаги в гостиной. Оказалось, порывом ветра протащило по полу полиэтиленовый пакет.
Он поднялся на цыпочки и сунул руку за пистолетом. И тут же с воплем ее отдернул – пальцы наткнулись на мягкое, ворсистое. Медвежонок лежал на шкафу, плюшевым тельцем перекрывая доступ к пистолету, да как, черт побери, он мог там оказаться?!
С превеликим трудом Аспирин взял себя в руки. Вытащил из кладовки трубу от пылесоса, поддел медвежонка и сбросил на пол. Тот упал легко и беззвучно, как и положено мягкой игрушке. Не сводя с него глаз, Аспирин пошарил рукой на шкафу. Есть! По крайней мере, ствол был на месте. Аспирин на секунду увидел себя в зеркале – бледный небритый мужик целится из «Макарова» в плюшевую игрушку…
Он снова выругался. Не выпуская оружия, пошел на кухню и все-таки сварил себе кофе. Закурил. Дым не желал вытягиваться в форточку и сизым облаком кружился над столом.
Только вернись мне назад, думал Аспирин. Я с тебя за все спрошу. Или ты угомонишь своего медведя, – расстроенный Аспирин думал в этот момент о Мишутке, как взрослые обычно об игрушках не думают, – или убирайтесь оба… К черту, к дьяволу, в Первомайск…
Дождь стал реже. Алена не возвращалась.
С тех пор, как она переступила порог, прошло уже минут пятьдесят. Магазин и рынок рядом, очередей никаких нет, давно пора бы ей вернуться.
Пережидает дождь? Тогда все равно пора: вот, по жестяным козырькам уже не так молотит, в лужах расходятся редкие круги, вот-вот проглянет солнце…
Где она? Что она себе позволяет?
Еще через полчаса Аспирин накинул куртку и нервно посмотрел на медвежонка, по-прежнему валявшегося на полу в прихожей. Привидилось: возвращается он обратно, отпирает дверь своим ключом, а навстречу ему…
Тряхнул головой. Захотелось футбольнуть медведя так, чтобы улетел в комнату, под кровать. Неужели побоится?!
Аспирин набрал побольше воздуха – и ударил.
Медведь перевернулся в воздухе, влетел в приоткрытую дверь, ударился о спинку кровати да так и остался лежать мордой в пол.
Консьерж дядя Вася видел, как Алена выходила из дома – полтора часа назад.
Дождь прекратился, но снаружи все равно было холодно и сыро. Аспирин побродил по базару, зашел в магазин и никакой Алены, конечно же, не нашел.
А может, она взяла эти деньги и пошла в кино? Или в Луна-парк? Или в тот же Мак-Дональдс, где ей в четверг так понравилось?
Разумеется. Аспирин ведь ее обидел, не дал слушать, представьте себе, «Лоэнгрина». Отобрали у младенца конфетку… Теперь она дуется на него и просто шатается по городу.
Аспирин заглянул в подъезд соседней девятиэтажки. Дом был старый, с недоброй славой, кодовый замок на двери давно сломался, и чинить его было некому. Покосившиеся почтовые ящики бессильно разевали железные пасти, вокруг валялись цветным ворохом рекламные листки, было темно и пахло мочой. Аспирина передернуло. Прав Вискас: район у нас поганый…
Он вышел, постоял, вздохнул и двинулся домой. И, уже миновав девятиэтажку, зачем-то вернулся и проверил второй подъезд.
Алена сидела на корточках, привалившись спиной к стене и низко опустив голову.
– Ты чего?!
Она прыгнула, будто собираясь повиснуть у него на шее, но в последний момент постеснялась, отстранилась, взяла его за руку:
– Они… все забрали. Ты прости. Я ничего не успела купить.
И разревелась.
Она зашла в подъезд девятиэтажки, чтобы переждать дождь, и встретила там троих пацанов лет по четырнадцать. Пацаны сперва спросили закурить, потом потребовали денег, а потом, захмелев от ее страха и собственной безнаказанности, принялись «обыскивать» жертву. Был рабочий день, подъезд пустовал, пенсионеры сидели по квартирам, напуганные дождем. Пацаны отобрали все деньги, потом нащупали в кармане куртки струны; тогда Алена будто очнулась и принялась отбиваться не на жизнь, а на смерть. Этажом выше открылась дверь; пацаны сбежали, на прощанье приказав сидеть и не рыпаться, иначе будет хуже…
– С самого начала надо было драться! – Аспирин ходил по кухне, пепел его сигареты валился на пол, на стол и на подоконник. – Орать надо было, эти щенки боятся крика!