Браун с восторженной улыбкой поднял вверх большой палец. Эдик, мирно тащившийся в раскладном креслице у вагончика, вздрогнул, разлепил веки и мотнул бестолковкой, как бы отгоняя привидевшийся кошмар: «Сучья жизнь, нет мне покоя. Весь кайф, сволочи, обломали…»
Тем временем смолк рёв турбин, откинулся фонарь кабины, и с крыла машины на землю спрыгнул военлёт с погонами майора.
– Вызывали? Который тут Евгений Додикович? Пусть пляшет, ему пакет от тёти Хай. Кошер, маца и цимес.
– Кошер?.. – Бесцветный от изнеможения Гринберг равнодушно принял увесистый свёрток и сделал над собой видимое усилие, чтобы поблагодарить. Потом махнул рукой: – Принимайте раненого, майор. Инструктажем охвачены? Куда везти, знаете?
– А то. Уплачено ведь. – Военлёт кивнул, почёсывая уставший под шлемом затылок, повернулся к машине и буднично заорал: – Сева! Распечатывай, трёхсотого150 будем грузить.
Заурчали моторы, в брюхе летучего красавца открылся люк. Глеба осторожно подняли в бронированное чрево… Иван, Женя и Борис с большим трудом заставили себя разжать руки, передавая заботу о своём побратиме чужому и, в общем-то, равнодушному человеку, для которого их единственный Глеб был не более чем шифр на бумажке… Майор посмотрел на их лица и что-то понял: молча взял под козырёк, влез в кабину, и «Штопор», жутко загрохотав, стремительно ушёл в небеса.
Так случилось, что его отлёт оказался трижды зафиксирован на снимках. Мисс Айрин устроилась в кустах и, скорчившись в позе эмбриона, самозабвенно щёлкала затвором маленькой камеры. Красивые глаза, в которых все уже привыкли видеть только развратный блеск, на сей раз светились упоением и бешеным восторгом.
– Счастливого пути, Глебка, – пробормотал Капустин.
Самолёт, который они только что провожали глазами, уже мчался на прежней спутниковой высоте. Скудин ссутулился, судорожно вздохнул и медленно побрёл к берегу озера. Свирепому Кудеяру жгли глаза слезы. Над лагерем опять висела первозданная тишина. Такая первозданная, как будто ничего не произошло. Только костры продолжали трещать. Костры, так похожие на погребальные.
Маша… Марина-Марьяна… И с нею дитя, которому они даже имени не успели придумать. Где они? На каких небесах?
А теперь… в одно лето… Бабушка Тома, казавшаяся ему вечной… И Глеб…
«Родные мои, что я здесь без вас делаю? Хочу к вам…»
На следующее утро погода резко переменилась. Налетел порывистый злобный ветер, и сразу похолодало. Из-за гор приплыли низкие тучи, напоролись на верхушки ёлок и навсегда застряли над лагерем. Пошёл нескончаемый и очень сильный дождь. Он, впрочем, не помешал егерю Данилову обнаружить трупы зэков. Все девять, аккуратно продырявленные пулями. «Хорошо постреляно, однако…» – усмехнувшись, старый саам забрал патроны, оставшиеся в украденных беглецами автоматных рожках. Калибр подходящий, для «Сайги» пригодится… Постоял, покурил, закрываясь от ветра, и отправился радовать милицейское начальство. Забирайте, однако, пока свежак, а то протухнет, Хозяин151 сожрёт…
Расширить рацион топтыгину чекисты не дали. Уже через несколько часов за трупами пригнали взвод вэвэшников. Те живо обкорнали у всей девятки головы и кисти рук для опознания, а остальное, не миндальничая, побросали в расщелину. Сами, то бишь, не съели и другим не дали.
А дождь всё не прекращался, лил как из ведра. «Кошками и собаками», – говорят англичане. «Вилами ручками вверх», – вторят из-за океана. Какие геоактивные зоны, какой реликтовый гоминоид! С мокрым исподним не до поисков истины. Целыми днями наши и американцы сидели безвылазно в лагере – читали, смотрели видео, играли в игры интеллектуальные и азартные.
– Покер. – Ехидно улыбаясь, Виринея открыла карты и ласково посмотрела на Гринберга. – Ну что, может, сыграем наконец на раздевание? Сделаем приятный сюрприз комарам?..
Евгений Додикович неопределённо пожал плечами. Прямо отказаться он, ясный перец, не мог, но и соглашаться было чревато. Что за радость играть, если заранее знаешь, кому конкретно придётся кормить комаров. Виринея никогда раньше не слыла завзятой картёжницей, однако последнее время игра с её участием больше напоминала избиение младенцев. Она неизменно выигрывала. Легко, просто, без видимого напряжения и подавно без шулерства. Казалось, стриты, карэ, флеш-рояли и покеры сами собой шли ей в руки. Американцы, попробовавшие было разгадать природу удивительного феномена, мигом спустили всю имевшуюся наличность и теперь играли исключительно на щелбаны – даже между собой.
– Лучше бы погоду наладила, облакопрогонница152 ты наша, – буркнул Альберт.
Виринея загадочно усмехнулась. Свою новую силу она ещё не разведала до конца, но уже выяснила, что у нее имелись пределы. И заступать за эти пределы было небезопасно.
– Шах. – Профессор Звягинцев привстал и с торжествующим видом передвинул ладью. – Шах и мат! Профессор Беллинг, вам крышка. Реванш?
На самом деле настроение у Льва Поликарповича было вполне под стать погоде, то есть хуже не придумаешь. В довершение всех напастей от Володи Гришина по-прежнему не было никаких вестей. Каждый вечер профессор набирал его номер, но на том конце раздавались лишь длинные гудки. Это при том, что Володя всегда был отчаянным домоседом. Может быть, он так увлёкся расшифровкой, что отключил назойливый аппарат, дабы тот ему не мешал? А может быть, с телефонной линией что-то произошло?.. Лев Поликарпович прокручивал в памяти свой визит к Володе и вроде бы действительно вспоминал канаву и землеройную технику около его дома. Как там говорит молодежь, непруха?
Беллинг помассировал лоб и начал заново расставлять фигуры на доске. Тут в кармане у него проснулся пейджер, соединённый с системой поиска реликта, но в этот раз, вместо того чтобы сломя голову нестись к мониторам, Бубенчиков устало махнул рукой и вырубил зуммер:
– Опять ложная тревога. Плевать, коллега… Потом записи посмотрю.
Экспедиция сворачивалась… Признавать её полное фиаско никому не хотелось, и важным, многообещающим результатом решено было считать российско-американское сотрудничество. Происходившее на должном научном уровне и без каких-либо инцидентов. Морды, доблестно и взаимно набитые в кулачной потехе, на звание инцидента отнюдь не тянули. Подумаешь, один-два синяка, заработанные в дружеском спарринге. Это ведь не жлобские «предъявы» на космической станции из-за миллионера-туриста!
Гринберг, «породивший» когда-то экспедиционную технику и жильё, теперь всё это распродавал.
– А соболями-то что? Слабо?…153 – С тщанием пересчитав баксы, Евгений Додикович сунул их в кейс, щёлкнул кодовым замочком и протянул ключи от автомобиля-дизельгенератора деловому юркому сааму. – Машина зверь, спасибо скажешь.
В голосе его слышалось облегчение – Аллах акбар, последний штрих сделан.
– Соболя нету, начальник, доллары только.
Деловой лопарь заскочил в кабину, грузовик взревел и медленно, по большой дуге покатил за озеро. Шины оставляли извилистый след на траве.
На месте лагеря остался лишь флагшток с приспущенными российским и американским стягами да летний туалет с трогательными, сердечком, «очками». Всё остальное Евгений Додикович сумел доблестно реализовать.
Да, всему приходит конец. Первыми снялись американцы, ещё третьего дня. Совершенно зелёные после отвальной, они поклялись в вечной дружбе, сели на свои «Хаммеры» и укатили в аэропорт. Укатили, бросив на произвол судьбы и палатки, и барахло. Россия – не Йеллоустоунский парк, чего ради здесь за собой прибирать?.. В конце концов, если кто придерётся, можно сделать большие голубые глаза и заявить: оставил-де гуманитарную помощь. И ведь поверят, вот что смешно.
Придираться не стали – действуя по принципу «что с воза упало…», Евгений Додикович мгновенно прибрал брошенное к рукам и столь же мгновенно реализовал местным жителям.
Через сутки после американцев уехал со своей компанией Звягинцев, да и Скудин поволок обратно в Питер свой крест – Эдика, наширявшегося до кондиций полностью непотребных… И вот настал день третий. Завершающий. Последними, словно капитаны тонущего дредноута, лагерь покидали капитаны Гринберг и Капустин…
– Женя, налетай, жрать готово! – Обжигаясь, Боря разломил профессионально испечённую картофелину, подул на неё, обмакнул в соль. – А то когда ещё придётся. Небось не «Аэрофлот»…
Он знал, о чём говорил. Лететь домой им предстояло военным бортом.
Дважды упрашивать Гринберга не пришлось. Он с удовольствием устроился у костерка, выгреб из углей разогревшуюся банку тушёнки и жестом фокусника извлёк откуда-то початую бутылку коньяка.
– Давай, Боря. Чтобы у наших детей были крутые родители…
Холодный ветер шелестел листвой, морщил поверхность озера. Старая ворона на ольхе каркнула раскатисто и громко, распушив перо, зло сверкнула бусинками глаз – что, напакостили в тайболе, а теперь с концами? Тоже мне, мол, венцы мироздания. Ну ничего – далеко не уйдете, у Рото-абимо длинные руки…
Но тут поблизости мощно заревели дизеля, и старая карга сорвалась с ветки, успев только крикнуть на прощание:
– Кар-р-рамба!
Прибыл Василий Грызлов. С превеликим шумом и воинской точностью. Чёртом выскочив из бронетранспортера, он приложил руку к козырьку и струной вытянулся перед Гринбергом.
– Здравия желаю, товарищ генерал! Разрешите приступать к погрузке?
Под рыжими усами его сияла благодарная улыбка, а на плечах топорщились новёхонькие однопросветные погоны с сиротливыми звёздочками. Быть младшим лейтенантом Грызлову явно нравилось куда больше, чем старшим прапорщиком. Спасибо товарищу генерал-майору – вывел за ратные труды в офицерский корпус…
– Разрешаю. – Гринберг милостиво взмахнул рукой и, не выпуская из цепких пальцев драгоценного кейса, принялся командовать процессом. – Эй, гвардия! Круглое носить, квадратное катать!