Карина посмотрела на свое отражение. Она практически видела Лукаса рядом с собой. Его она могла бы по памяти восстановить с кристальной ясностью: каждую линию его мощного тела, нескрываемое обещание насилия в его манере движений, точный изгиб его почти сардонического рта, выражение его диких глаз, выражающих без фильтра чистую мужскую страсть. Нет, более чем страсть. Потребность.
Размышления о нем походили на игры с огнем.
Она уже побывала замужем; и очень хорошо знала, что здоровые отношения зависят от уважения и постоянного компромисса. С Лукасом не могло быть ни уважения, ни компромисса, потому что они не были ровней. Он владел ею. Карина была его собственностью, и как только она откроет дверь к отношениям, он не позволит ей закрыть ее.
Карина закрыла глаза. Она могла рисовать себя обхваченной этими мощными руками. Почувствовалась бы безопасность, такая безопасность… Ее жизнь была разбита, как зеркало, и осколки продолжали резать ей пальцы. Карина отчаивалась забыть, что она была на чуточку больше, чем рабыня. Она страстно желала эту иллюзию безопасности, как будто бы это было лекарством, и она должна была засчитать себе поражение. Она захотела почувствовать, как жар его сильного тела согревает ее кожу. И ей захотелось видеть, как он покоряется, чтобы узнать, на что была бы похожа в интимной обстановке увиденная в этих жестких глазах ранимость. Карина была совершенно бессильной, и нуждалась в ощущении силы, подобно женщине, так сильно желаемой мужчиной, который сделает для нее все, что угодно.
Ну, вот и оно. Все вышло прямо наружу.
«Ты больная», — сказала она своему отражению.
Ну, теперь все стало явным. Она сама во всем призналась.
В перспективе она должна учитывать это положение вещей. Он был сильным, она была слабая, уязвимая и не совсем в своем уме. Однажды она соберется, когда-нибудь, подождет пока остатки отравы выметутся из кровеносной системы, и когда представится шанс вырваться, она им воспользуется — и они больше никогда не найдут ее с Эмили. А если она позволит себе купиться на собственную ложь, то никогда не будет интересоваться, на что бы это было похоже — чувствовать его внутри себя… Эту мысль она как ножном обрезала. Чем меньше такого она воображала себе, тем было лучше.
Карина распаковала зубную щетку. Она почистит зубы, определит местоположение джинсов и проверит дочь. А уж тогда она пошла бы отсюда, чтобы приготовить шоколадный тортик.
Кажется, что Эмили не имела даже малейшего понятия о драке между Лукасом и Даниелем прошлой ночью. Она хорошо выспалась, и когда Карина пришла за ней, то получила обнимашку. Эпизод, полный ожесточения, совершенно обошел Эмили стороной. Карина долго держала Эмили, вдыхая запах ее волос. Они обе были живые. Ей надо бы держать Эмили при себе. Все будет хорошо. Будет трудно и больно, но все будет хорошо.
Карина взяла Эмили на кухню. Через открытое окно проливался солнечный свет. Ее никто не ждал. Никто не требовал завтрака. В доме было тихо и безмятежно. Карина выдохнула свою напряженность, вытянула из кладовой ингредиенты и пустилась замешивать тесто для торта.
На кухню приперся Генри, имея немного потерянный вид, со словами:
— Доброе утро!
— Доброе утро! — прощебетала Эмили.
— А для тебя у меня кое-что есть, — сказал Генри и положил на стол альбом для рисования и набор акварельных карандашей.
— Для меня?
— Для тебя.
Эмили с любопытством сунулась в коробку с карандашами.
— Что надо сказать? — на автопилоте прошептала Карина.
— Спасибо!
— Всегда пожалуйста, — ответил ей небольшой улыбкой Генри.
— А где все?
— Они ушли на проверку периметра сети. А что вы готовите?
Карина глянула на него:
— Шоколадный торт. Они пошли проверять признаки тех людей, которые послали шпионить за нами ящериц?
Генри кивнул.
— Лукас зовет их «ординаторами». Генри, кто они? И кто вы?
Генри опять улыбнулся и поправил вечно сползающие по носу очки.
— Это долго и сложно объяснять. Лучше пару дней подождать. Слишком много новой информации, и так быстро — все сделает еще хуже.
— Я бы предпочла знать.
Он закачал головой:
— Вы прошли через великое множество насилия за минувшие два дня, и для вас были разоблачены вещи, которые входят в конфликт с вашим мировоззрением. Я не хочу быть одним из тех, кто еще добавит ко всему этому.
— Генри, неизвестность еще хуже. Все, о чем я прошу, чтобы вы не обращались со мной как с рабыней, которой сказано, где быть и что делать, без какого-либо должного объяснения.
— Нет, — тихо произнес он.
Они посмотрели друг на друга через стол. Карина выдержала пристальный взгляд. Это могло быть и не мудрым, но теперь она его не будет отводить.
— Мам, глянь, я нарисовала Седрика!
Карина глянула вниз, на пушистый клубок коричневого цвета с клыками, который был похож на саблезубую овцу.
— Как мило, Эмили. Обалдеть!
Когда она взглянула вверх, кухня была пустая. Генри сбежал.
Тортик издавал запах шоколада и ванили. Когда Карина вынула из духовки два коржа и отправила их охлаждаться, кухню наводнили хорошо знакомые ароматы, так напоминающие дом и счастливые времена, так что она чуть не заплакала.
Стукнула дверь. Карина подняла голову как раз в тот момент, чтобы увидеть, как в дверном проеме нарисовался Лукас. Его лицо было мрачным. Он глянул на торт, затем на нее. Она уставилась в ответ, внезапно ужаснувшись, что все ее мысли через ее глаза прольются наружу.
Кажется, он не заметил.
— Хочешь новые шмотки?
— Да, — ответила она. И про себя добавила: «О боже, да…»
Он дернул головой в сторону двери:
— Они там, в головном доме, для тебя подготовили несколько вещиц. Какой размер — не знаю, так что тебе придется пойти и примерить. Пошли, я тебя проведу.
— Можно и я пойду? — соскользнула со стула Эмили.
— Да, — сказал Лукас. — У них есть одежда и для тебя тоже.
— И Седрик?
— Седрику одежда не нужна, — сказал Лукас.
— Можно он с нами пойдет? — спросила Карина.
— Конечно.
Карина вымыла руки, вытерла их полотенцем и вышла вслед за Лукасом из дома. Ярко светило солнце. Седрик уже ждал их внизу ступенек. Эмили сошла вниз, а медведесобака перекатилась на лапы и принялась носиться рядом с нею, будучи по высоте — почти как она.
Лукас повел их по двору и далее вниз по грязной тропинке, которая раной проходила вокруг холма, слева гранича с чахлыми дубочками и кустами, поднимающимися вверх по склону, и скатывалась в прерию справа. Седрик с Эмили дернули вперед на парочку дюжин ярдов. Карина наблюдала за ними, не забывая о шагающем рядом Лукасе, похожем на некоего тигра, которого научили ходить прямо. Воздух был сухим, и жара обрушивалась на них с бледного, жгущего неба, раскрашивающего тропинку полосками ярко-желтого солнечного света.
— Мы находимся во фрагменте реальности, — констатировала Карина.
— Да, — сказал Лукас.
— Почему тогда светит солнце? Откуда здесь воздух?
— Потому что флуктуация происходит на универсальном уровне, — ответил Лукас.
— Так это дубликат солнца?
— Нет, это такое же солнце, как и на Земле. Мы просто получаем к нему доступ на другом уровне. Представь себе дом с множеством комнат. Мы прошли из главной комнаты в меньшую — боковую спальню, но мы все еще находимся под одной и той же крышей.
Карина вздохнула:
— От этого у меня болит голова.
— Тогда с тобой нечего разговаривать об измерениях со всякими «потрошителями».
— Потрошители?
— Они прорезают трещины между измерениями, которые позволяют людям вроде тебя и меня путешествовать туда, сюда и обратно. Вот получаешь одну из них, берущую свое начало на субъекте, и сразу же нахлынет безумие, пока не захочется воткнуть свою голову в ведро с водой — только бы смыть его из головы. А когда человек непрерывно себя режет, потому что боль помогает ему пробиваться между измерениями, от него нельзя, так или иначе, ожидать ясности.
Карина взглянула на него:
— Тебя, кажется, что-то раздражает.
Лукас сдвинул свои толстые, черные брови:
— Мы выяснили, как ящерица пробралась через сеть. Она проделала под нею туннель. Длинный, глубокий туннель, почти двадцать пять метров.
— И?
— Было больше, чем один туннель, — сказал Лукас.
Более одного туннеля означало других ящериц, поняла Карина и спросила:
— Вы их выследили?
Лукас кивнул.
— Они передали то, что увидели?
Еще один кивок.
— Выходит, враг знает, где мы находимся?
Лицо Лукаса исказилось в гримасе:
— Трудно сказать. «Потрошители» говорят, что было слишком много помех между измерениями для того, чтобы передача полностью прошла. Но это возможно, — он крепко сжал свои зубы, что-то обдумывая, а потом сказал: — У нас по периметру была установлена сигнализация с инфракрасными, микроволновыми и частотными сенсорами. Очень специфические сенсоры: если присмотришься к ошейнику Седрика, то увидишь передатчик, который распространяет радиокод. Сенсоры проверяют этот код по базе данных, и если код действительный, то сенсоры не регистрируют тревогу. По какой-то причине, кто-то загрузил в систему старый набор кодов. Ящерицы прошли с собственными приспособленными передатчиками, а когда они оповестили устаревший набор кодов, система не просигнализировала о них.
— Откуда они узнали, какие кода нужно загружать?
Глаза Лукаса потемнели.
— Тут была женщина. Галатея. Она была «донором», как ты.
Он произнес ее имя, словно она была как чума.
— Она была твоим «донором»?
— Да. Она перебежала.
Он опять сжал свои зубы. В этой истории было что-то еще.
— Вы были любовниками?
Лукас остановился, и на мгновение Карина подумала, что могла бы хорошенько надавить на него.
— Мы трахались, — сказал он.
«Ага», — поняла Карина, и продолжила давить: