– Спасибо, Тигрица. К твоему сведению, я ужасно рад, что у меня такой друг.
– Вот и замечательно. Тебе повезло, что меня никуда не увозят.
– Еще не хватало тебя потерять!
Внутри меня что-то надломилось. Я забился под ближайший куст, чтобы сохранить остатки гордости, и стал орать. Боль звучала в каждом моем вопле. Наконец я вылез, совершенно без сил и без голоса, чувствуя себя опустошенным.
Тигрица терпеливо ждала, пока я выплачу свое горе. Потом потрогала меня за лапу:
– Пойдем домой, Алфи.
Когда мы вернулись, фургона уже не было, машины Снеллов тоже. Они уехали. Тигрица проводила меня до черного хода, мы простились у кошачьей дверцы. Я пролез внутрь – даже это показалось мне утомительным, – и уныло зашагал на кухню. Там собрались Клэр, Джонатан, Саммер и Полли с Мэттом и детьми, Генри и Мартой. Они посмотрели на меня, и я прочел в их глазах сочувствие. Конечно, только у взрослых: дети возились на полу и не замечали, как я страдаю. В миске я увидел свое любимое лакомство – сардинки, но аппетита не было.
– Алфи, – сказала Клэр.
Я лишь обвел их грустным взглядом, не притронулся к еде и ушел наверх. Свернувшись на лежанке, я закрыл глаза, мечтая уснуть.
Глава 7
Я сидел на диване и уныло смотрел, как в окно светит солнце. С отъезда Снежки прошла неделя, и мне мучительно хотелось увидеть ее, поговорить с ней, услышать ее голос. На улицу я почти не выходил, даже к друзьям меня не тянуло. Я предпочитал лелеять свое разбитое сердце в одиночестве. Улыбка Саммер – и та не радовала, хоть я и старался не показывать девочке, что грущу, терпеливо позволяя себя тискать и даже дергать за хвост.
Вечером мы ждали в гости мое польское семейство: Франческу, большого Томаша, Алексея и маленького Томаша. Еще одна попытка меня расшевелить, это Клэр затеяла. Я бы постарался вести себя как раньше, хотя бы для того, чтобы люди не волновались. Они так переживали, но у меня не было сил притворяться, как будто от горя я и в самом деле заболел.
– Алфи?
Джонатан сел рядом, прервав мои грустные мысли. Я вяло ткнулся лбом ему в руку, на другие ласки меня не хватало.
– Вот что, дружок, – сказал он. На нем был рабочий костюм, к которому он обычно меня не подпускал, чтобы не налипла шерсть, а в руке он держал бутылку пива.
Если он рискует парадной одеждой, значит, дело серьезное. Я не устоял перед искушением и потерся головой о рукав пиджака. Хандра не хандра, но когда такое… Причем Джонатан даже не стал ругаться! Он отхлебнул пива, а потом с сосредоточенным видом поставил бутылку на кофейный столик.
– Я знаю, что тебе плохо, – сказал он с некоторым смущением. – Нам тоже очень жалко, что Снежку увезли. Мы видели, как вы привязались друг к другу. Но такая уж у людей жизнь: работа, жилье, учеба… Получилось так, что Снеллам пришлось переехать, а ты, бедняга, пострадал.
Джонатан замолчал и потянулся за бутылкой. Я смотрел на него и пытался понять, к чему он клонит.
– Да, с женщинами так бывает: сначала влюбляешься, потом теряешь. Но ты ведь еще можешь найти кого-нибудь, как я нашел Клэр, – он просиял, словно решил все мои проблемы.
– Мяу?!
Ах, он считает, что сам нашел Клэр! Разве не я ему преподнес ее на блюдечке? Я вспомнил, как, поселившись на Эдгар-Роуд, тщательно подталкивал их к знакомству, и раздраженно дернул ушами.
– Клэр замечательная, я люблю ее всей душой. Конечно, иногда с ней трудно, но по сравнению с тем, какие подружки у меня были раньше… Ужас, вспомню – вздрогну.
Я по-прежнему не понимал, о чем речь.
– В общем, суть в том, что тебе нужно встряхнуться и жить дальше. Прошвырнись по подворотням, как люди ходят по барам, поищи себе кошечек.
Серьезно? Джонатан посылает меня в подворотню?
– Потому что, – невозмутимо продолжал хозяин, – лучшее средство от несчастной любви – это общение. Не обязательно с серьезными намерениями! Пофлиртовать и развеяться тоже полезно. Наверняка у котов есть какие-то места для знакомств. У нас на улице, например, живет Тигрица. Она полосатая, но вполне симпатичная. Короче, ты должен почувствовать себя, что называется, снова на коне.
Джонатан с довольным видом допил пиво и поднялся. Я недоуменно смотрел на хозяина: он с ума сошел? На коне? При чем здесь Тигрица? У меня проблемы сердечные, а у Джонатана, видимо, с головой не все в порядке. Если бы я умел говорить по-человечески, то задал бы ему много вопросов. А так я просто опустил морду, еще более обессиленный, чем раньше.
В комнату вошла Клэр.
– Вот ты где, – она подошла к Джонатану, поцеловала его и спросила: – Ну как?
– Кажется, он уловил мою мысль, – сказал тот, а я свернулся клубком на диване.
– Думаешь? По-моему, вид у него еще грустный, – заметила Клэр.
– Ты слишком торопишься. Я сделал, как ты просила, у нас был кошачье-мужской разговор. Все наладится.
Они вышли из комнаты. На пороге Клэр обернулась и посмотрела на меня: слова мужа явно ее не убедили. Как и меня.
Впрочем, немного поспав, я все-таки почувствовал себя бодрее. Гости уже пришли, так что я оставил диван, желая поприветствовать своих остальных людей. Взрослые понимали и уважали мое горе, а вот с детьми мне приходилось держать лицо, точнее, морду. Особенно с Алексеем; он стал первым ребенком, с которым я подружился, и в свои без малого одиннадцать лет был крайне впечатлительным. Он бы расстроился, если бы догадался, что я грущу. Маленький Томаш, по росту уже догнавший старшего брата, был мальчиком крепким и подвижным. Чужие переживания его мало заботили. Дети Полли и Мэтта, пятилетний Генри и трехлетняя Марта, еще не доросли до того, чтобы мне сочувствовать. Я играл с ними – в основном гонял мяч или ловил ленточки, хотя это давалось мне непросто. Но когда я видел, как радуются мои друзья, и слышал их смех, сил немного прибавлялось.
Я старательно ласкался ко всем детям, особенно к Алексею; в их обществе мне становилось чуть легче. Приятно, когда все твои люди рядом, когда они тебя любят. На короткое время мне удалось чувствовать себя почти как раньше.
Мои двуногие часто ходили друг к другу в гости. Полли с Мэттом жили на нашей улице и любезно установили для меня дверцу, так что я мог заглядывать к ним, когда возникало желание. А возникало оно часто! Франческа и Томаш держали ресторан в нескольких улицах от нас, их квартира располагалась прямо над ним. Кормили там превосходно!
Кстати, о кормежке! Томаш принес из ресторана угощение для всех и сардинки специально для меня. Очень предусмотрительно с его стороны; перед сардинами я не мог устоять даже с нынешним плохим аппетитом. Я старался получать удовольствие от лакомства и от всего хорошего, что происходило в моей жизни, пусть это и было нелегко. Для меня сейчас все было нелегко, я будто увяз лапами в болоте.
– Как дела у Алфи? – спросила Франческа у Клэр.
Я все слышал; у них была манера в моем присутствии говорить так, как будто я их не понимаю. При младенцах они беседовали так же.
– Грустит. Он буквально раздавлен горем. Ест плохо, на улицу почти не выходит. Я понимаю, что это пройдет, но видеть его в таком состоянии тяжело. Сердце кровью обливается, – призналась Клэр. Она много читала, а последнее время увлеклась старыми любовными романами и стала еще сентиментальнее, чем обычно. – Бедного котика разлучили с любимой. Мы ведь понимаем, каково ему.
– Ничего, оклемается, – вмешался Джонатан. – Алфи настоящий мужик, скоро возьмет себя в руки.
– Типичный мужской взгляд на вещи, – хмыкнула Полли.
– А я думаю, что Джон прав. Подождите чуть-чуть, и Алфи придет в норму, – сказал Мэтт.
– Может, нам подержать его у себя пару дней? – предложил большой Томаш. – Вдруг смена обстановки пойдет ему на пользу.
– Неплохая мысль, – сказала Клэр. – Давайте в следующие выходные.
Я перестал есть и свернулся у ног Франчески, прижавшись к ней боком. Два дня в гостях не залечат мои душевные раны, но пожить у них будет неплохо. По крайней мере, не придется смотреть на пустой дом напротив. Мальчишки не дадут мне скучать, а еще там живет мой приятель – кот Бачок, названный в честь мусорных баков, возле которых он любит ошиваться. Впервые с тех пор, как увезли Снежку, я ощутил слабый проблеск надежды.
– Да, да, можно мы возьмем Алфи? – оживился Алексей.
Кажется, вопрос был решен: на выходные мне собирались устроить отдых от скорби.
Ночью, когда я представлял, как отправлюсь в гости, я услышал, что Джонатан и Клэр спорят. Споры у них получались забавные: с тех пор как родилась Саммер, они кричали друг на друга шепотом.
Мне это не понравилось. У меня хватало собственных забот, и совсем не было сил решать чужие проблемы. Подкравшись к двери спальни, я прислушался.
– Можно обратиться к другому врачу, – говорил Джонатан.
– И к третьему, и к четвертому. Джон, ты меня не слушаешь! Пора посмотреть фактам в лицо. Я смирилась, правда. Нам повезло с Саммер, но больше детей у нас не будет. Это грустно, я бы хотела родить тебе еще одного ребенка, но будем радоваться тому, что у нас есть дочка.
– Ну да, у нас есть Саммер и Алфи. Если ты не очень расстроилась, то и я переживу… В идеале мне бы, конечно, хотелось второго ребенка, но главное, чтобы наша семья – мы с тобой, Саммер и Алфи – были счастливы. Я тебя люблю.
У меня немного отлегло от сердца: кажется, они все-таки не ссорились.
– Только не беспокойся за меня, пожалуйста, я не собираюсь впадать в депрессию, как раньше, честное слово. Я огорчилась, но результаты анализов меня не удивили. По-моему, в глубине души я давно знала.
У Клэр случались приступы подавленности, и тогда мы все ужасно тревожились, но в последние годы для них требовалась серьезная причина. Моя хозяйка стала гораздо уравновешеннее; без сомнения, Джонатан и Саммер принесли в ее жизнь много радости. Они словно научили ее, что значит быть счастливой.
– Значит, все в порядке? Тогда о чем мы спорим?
– Не знаю, – Клэр села на кровать. – Джонатан, я не хочу, чтобы Саммер была единственным ребенком.