– А мы милицию в подъезде подождем, – распорядилась Люся, осторожно выскользнула из квартиры и на цыпочках направилась на площадку выше этажом.
Следом за ней, мимо дверей злодея Гени, прокралась и Василиса.
– Подождем милицию здесь, чтобы он не вздумал улизнуть, – шепотом пояснила Люся и принялась рассказывать: – Представляешь, я в спальню захожу, чтобы вату найти или бинт какой, а там… Вот представь – огромная кровать, вся разворочена, и везде кровавые брызги!
– Ужас! – схватилась за щеки Василиса.
– Я сразу смекнула, что это он свою жену Эмму Васильевну прикончил, а нам сказал, что она уехала в санаторий. Какой, к черту, санаторий, когда у дочери еще девять дней не отметили. Нет, это он ее… ножом, наверное…
Подруги в ужасе сцепились руками и постарались успокоиться.
– А ты не проверила – трупа нигде не было? Может, под кроватью или там за батареей? – вспомнила Василиса.
– Ну когда мне разыскивать-то? – вытаращилась Люся. – Я слышу – вы там о чем-то беседуете, думаю, сейчас он как на тебя накинется, я с ним одна и вовсе не справлюсь! Нет уж, пусть этого маньяка милиция берет. А мы тут подождем.
Они тихонько присели на грязные ступеньки и прислушались. В квартире убийцы все было тихо, Геня так ничего и не понял.
– Слышь, Люся, – снова зашептала Василиса. – Значит, сам Геня Валентину и прикончил!
– Да ну… она же дочь ему была, – шепотом засомневалась та.
– Ну и что? Эмма вон ему женой приходилась, а он ее – раз, и того… ножом по горлу… Может, они богатство какое не поделили… Точно тебе говорю – это он обеих!.. И, главное, я сразу заметила, он свою жену звал все «Эмма Васильевна, Эмма Васильевна», а какую-то сватью, с которой знаком-то без году неделя, – «Лерочка»! Ну не поганец ли? Нет, Люся, если бы твой Таракашин меня хоть раз Лерочкой назвал, убила бы гада!
Они сидели, не в силах сдвинуться с места, а подъезд жил своей жизнью. Надо сказать, жизнью весьма неспокойной. Совсем рядом с подругами хлопнула дверь, оттуда выскочила бабка лет семидесяти и с дикими воплями рванула вверх по лестнице, размахивая над головой грязной серой тряпицей.
– Ирка, твою-то мать!!! Да чтоб у тебя все руки винтом повыворачивало, язва такая! Да чтоб ты всю жизнь только с клопами спала, иродка! – сыпала запоздалые «новогодние» пожелания бабушка.
Подруги переглянулись.
– Сейчас она нам всех преступников распугает… А если еще и милиция подъедет… – размышляла Василиса. – Нам надо ее перехватить!
– И потом – Ирка! Мы же хотели с ней побеседовать! – встрепенулась Люся.
А Василиса уже перехватывала летящую бабусю, лихо уворачивалась от тряпки и тараторила:
– Тю-тю-тю! Бабушка… бабуля!! Стоять!! Да уберите тряпку! Бабка! Смирно! Перед вами представители… – Договорить Василисе не пришлось – тряпка настигла цель и звонко прилепилась к лицу сыщицы.
Шапочка вместе с губной помадой тут же съехали на сторону, и, пока Василиса Олеговна пыталась восстановить былую красоту, Люся уже бережно держала старушку под руку и мягко, полушепотом ее уговаривала:
– Ну что ж вы, право, так носитесь по этажам? Это с вашим-то сердцем? Остановитесь, куда вас несет? К Ирке? Это на пятый этаж, что ли? Какие проблемы? Сейчас мы вместо вас схватим эту тряпку и точно так же побежим с ней махаться. В чем дело?
Старушка немного отдышалась, потом всхлипнула и доверчиво пожаловалась:
– Не, ну как жа не махаться-то? Ить сколь разов говорила – не тряси половики с балкона – нет, трясёть, язва така, и хоть ты убейси! Сёдни я токо чисту простынь постирала, на балкон повесила, чобы морозец-то ее прихватил, а Ирка опеть свой половик хлопать! И вся как есть грязь на белу простынь уселась. А потом ужо, как и полагацца, морозец хватанул! Дык неужто я ее отстираю? У всех ить теперича «Андазиты», сами стирают, парют и выжимают! А у меня-то по старинке – «Маргарита-2000»!
Василиса крякнула. Хороша «старинка»! Вася наконец водворила шапку на место, правда, помаду пришлось стереть, а без помады она всегда чувствовала себя немного взвинченной, да и милиция должна была вот-вот подъехать, нервозность возрастала.
– Зря вы, бабушка, жалуетесь. «Маргарита-2000» тоже неплохая машина.
– А то я не знаю! Хороша машина, токо сдохнет скоро от таких стирок! Потому что Маргарита – это я, меня Маргаритой Степанной нарекли, а две тыщщи – это мне скоро стукнет! На руках я бельишко стираю, милая, на вот этих самых руках!
Бабулька сунула прямо в нос Василисе свои скрюченные пальцы, а вместе с ними и испорченную простыню. Промахнулась, и часть тонального крема – защита Василисы – осела на серой тряпице.
– Нет, что ж вы меня-то?! Прямо как котенка какого! – потеряла терпение Василиса Олеговна. – Люся! Экспроприируй у старушки постельное белье, идем выражать недовольство Ирине!.. Как ее фамилия?
Старушка отдавать простыню не хотела. Чего это дарить добро первому встречному? Однако потом решила, что сядет вот здесь на ступеньках и будет караулить. Поэтому серый мокрый комок торжественно вручила Василисе:
– На, дочка. И этой простыней ей, Ирке этой Карасевой, прямо в морду, в морду!! Чтоб половики не трясла. А штраф мне можно рублей двести с нее взять, больше все одно не даст.
Подруги уточнили номер квартиры и смело направились на пятый этаж. Возле двери Люся шепнула:
– У Ирины и переждем милицию. А то, если нас опять Пашка твой застукает, помереть нам в няньках!
Пашка работал в милиции и на любые поползновения матушек в детективную пучу отвечал немедленным визитом – он притаскивал маленьких дочек нянчиться. Естественно, дети существенно тормозили процесс розыска. Пересидеть у Ирины – это была замечательная мысль. Тем более что сыщицам позарез надо было с ней побеседовать.
Сначала им долго никто не открывал. Потом дверь распахнулась, невзрачная светленькая девушка в огромных очках быстро втянула их в комнату, плюхнулась на пол, застеленный ярким ковром с длинным ворсом, и застыла, слушая огромный телевизор. Вообще обстановка комнаты отличалась дорогими вещами, обилием картин и новомодными штучками. Чувствовалось, что здесь проживают люди не бедные.
Девчонка же, закатив глаза, плавно вихлялась на полу в такт музыке. Подруги прислушались. На экране известная артистка пела: «Алло, любовь! Я сдаюсь!»
– Про что это? – шепнула Василиса Люсе.
– Наверное, про войну… – сообразила та. – Нет, ты мне скажи, мы что – весь концерт молчком торчать будем?
Василиса терять время попусту не собиралась. Она лихо подошла к распростертой хозяйке и сунула ей под нос грязную простыню.
– Мы вот вам жалобу принесли. Постирайте.
Девица от мокрой тряпки бодро отскочила и сквасила ротик:
– Какие вы… непонятные! Врываетесь, мешаете мне музыкой наслаждаться… Кто вы такие? – запоздало поинтересовалась девчонка.
– А мы из этого… из подъездного профсоюза, ага! – кивнула Люся. – У вас в подъезде черт-те что творится, люди жалуются, а мы меры принимаем. Вы сели бы, а то за вами неловко наблюдать.
Девушка уселась на плетеный стульчик и прилежно уложила руки на колени.
– А зачем ко мне? – уже скромнее спросила она. – На меня разве тоже жалуются? Я же никому не мешаю, живу в своем крохотном мирке, в сфере музыки и поэзии, среди волшебных рифм, среди…
– Люсь, ее, по-моему, опять куда-то понесло, может, по стулу треснуть?
Девушка мигом вернулась на землю.
– Так я спрашиваю – чем обязана?
– А тем! Вы из своего мирка мусор стряхиваете с балкона! Вот с этого балкона прямо и стряхиваете! – подскочила Василиса к окну и глянула вниз.
Возле подъезда стоял милицейский «бобик», а вокруг него сновали человечки в серых толстых куртках. Кажется, у них торчали даже автоматы, хотя в силу своего капризного зрения Василиса не могла поручиться точно.
– Вот прямо и трясете сор на чистое белье гражданки Маргариты Степановны! А она у вас в подъезде почетный старожил, ей уже две тысячи лет скоро будет… – еще громче сказала Василиса, но сообразила, что ляпнула не то, и поправилась: – Да! Скоро будет, а пока, наверное, семьдесят. Но это неважно. Бабушка оскорблена вашим поведением и просила вам передать простыню. Перестирайте!
Девчонка двумя пальчиками взяла белье, не удержала, и простыня шлепнулась на пушистый коврик. Девица взвизгнула и бегом отнесла тряпицу в ванную.
– Там уже милиция хозяйничает, – кивнула Василиса на окно. – Так что мы теперь совсем свободны, можем вести наблюдение дальше.
– Ага, ты веди, а я пока возле окна постою понаблюдаю, – вскочила Люся и устроилась возле окна со скучающим видом.
– Ну все! Теперь я могу снова погрузиться в одиночество? – появилась в дверях Ирина.
– Как же все? Вы же не постирали! – возмутилась Вася. – Вы включите машинку, а пока вещь будет крутиться, мы с вами побеседуем.
Ирина спорить не стала. Она поднялась и демонстративно удалилась стирать.
Теперь к окну прилипли обе подруги. Однако никто из подъезда не выходил. Люся даже подкралась к входной двери – послушать, нет ли перестрелки в подъезде. Все было тихо. В это время Ирина пошуршала в ванной и снова уселась на прежнее место.
– И чем же вы собираетесь меня развлекать? – дергала она белесыми бровками.
Василиса достала из бездонного кармана тетрадку, из-за голенища сапога выудила гелевую ручку и вздохнула:
– Боюсь, это вам придется нас развлечь. Расскажите-ка про свою подругу Валентину.
Ирина фыркнула, отвернулась к окну и вдруг сообразила:
– Покажите свои документы, а? – блеснула она очками.
– Нет уж, давайте сразу по существу! – Василису не так-то легко было поставить в тупик. – Вы отказываетесь отвечать на вопрос, следовательно, не хотите оказывать нам помощь! А мы, между прочим, ищем убийцу вашей подруги!
Девчонка поправила очки и раскрыла рот.
– Так вы же говорили – профсоюзы?..
– Да! Профсоюзы! Но… нам добавили зарплату, поэтому мы обеспечиваем безопасность квартиросъемщиков и… иногда расследуем убийства! По просьбам жильцов! – вывернулась Вася.