Дирижабль снизился и завис, носом уткнувшись в причальную мачту. В дверях каюты-камеры тотчас же объявился давешний бородач и красноречиво повёл «дюрандалем»: выходим по одному!
Независимо фыркнув, Рита вышла первой. Кнурову опять определилось место замыкающего.
Дирижабль выключил маск-систему, зависнув обтекаемой громадой, вещественной и непрозрачной. Было просто страшно стоять под этой исполинской округлостью, гигантской сигарой, снизу до середины – синей, сверху – зеленоватобурой, – чудились тонны и тонны… А подальности стоял «Буран» – белый верх, черный низ. Что к чему?
Было нежарко, градусов двадцать пять – двадцать восемь. Небо затянули облака. Типа, осень.
Сразу за лохматой полосой аэродрома поднимался лес. Сельва. На фоне хилой флоры, прущей из земли часто, как тростник, утёсами торчали могучие деревья в пятнадцать обхватов. Хватаясь за гибкие ветки, скакали рыжие обезьяны, надсадно визжа и ухая. Попугаи с оперением чистейших спектральных цветов перелетали с места на место, стайками и поодиночке, и тоже орали. На суку, как на насесте, сидел тукан, невозмутимый и до того яркий, что казался искусственным.
Безразлично поблескивая бусинками глаз, он чистил двойной клюв о тёмный ствол дерева-великана и в упор не видел «двуногих без перьев».
Дирижабль встречали человек десять, все с маленькими, будто игрушечными автоматами. Туссен Норди передал им похищенных и сделал ручкой: адью! Цеппелин плавно вознёсся в небеса, носом разворачиваясь к северо-востоку, а «встречающие» живо построились и повели двух пленников и пленницу – сверху над ними сомкнулись готические своды леса, пала зеленистая тень. Под ногами не чавкало и не шуршало – гладкая стекло-массовая дорожка уводила в чащобу, аллеей стелясь между громадных стволов сумаум, заросших эпифитами и обмотанных лианами. Узкие листья сумаум вяло обвисали, не колеблемые никаким сквозняком.
Аллея вывела на просторную пустошь, застроенную приземистыми круглыми зданиями, каждое размером с московский цирк на Воробьёвых горах. Их конические или полусферические крыши зеленели покровами дерна. Создавалось впечатление, что травянистые холмы срезали у подножия и водрузили на стеклянные постаменты. Кое-где земляные крыши прорастали молодыми деревцами, по «кровле» шастали мелкие зверьки, прыгали пичуги, клювами стучась в полукруглые окошки, зеркалами отблёскивавшие из-под массивных навесов, заросших кустиками и вьюном. Порхали роскошные бабочки, соревнуясь с изящными колибри.
– Слились с природой! – ехидно прокомментировал Гоцкало.
– Зато сверху фиг заметишь… – сказала Рита. – Замаскировались!
Кнуров промолчал. Прозрачная дверь бесшумно раскрылась перед ним, странно контрастируя с земляной крышей. Он перешагнул порог и оказался в обширном светлом вестибюле, куда сбежался, вероятно, весь персонал. Персонал был в длинных серебристых плащах с капюшонами, походя на апгрейд Святой инквизиции. Вперёд вышел костлявый хомбре под два метра ростом и громко поприветствовал прибывших на корявом русском:
– Добро пожаловать! Чувствуйте себя как дома, но не забывайте, что вы в гостях!
Хомбре делал произвольные ударения, словно забавы ради смещая акценты.
– Я директор сего Центра, – обвёл он рукой просторное помещение, – и руководитель проекта «Деус». Зовут меня Мишель Бонасье. Уверен, мы с вами сработаемся…
– И не надейтесь! – отрезала Рита.
Бонасье залучился пуще прежнего, источая сплошной елей пополам с сиропом.
– Проводите их в блок «Ц»! – скомандовал он, не переставая улыбаться.
Двое индейцев в комбезах, с татуировками на щеках и смешной прической «под горшок», повели Кнурова, Риту и Гоцкало по указанному адресу, сжимая в руках крошечные автоматики.
В блоке «Ц» не было окон, но светопанели заливали круглое помещение ярким голубоватым светом, и вовсю работали кондиционеры и ионизаторы – народу было, как сельдей в бочке. Десять человек, и среди них…
– Генка! – заорал Гоцкало. – И ты здесь!
– Здорово! – прогудел Царёв. – Привет, Маргаритка!
Под конец ритуала приветствия он влепил свою пятерню в подставленную ладонь Кнурова.
– Так это вы с «Бурана»? – дошло до Тимофея.
– Да, угнала одна сволочь… – поморщился коренастый человек со светлым чубом и протянул руку: – Иван. Дроздов.
Примеру Дроздова последовали все улетевшие с «Гардара»:
– Ашот!
– Фёдор…
– Панас.
– Николай Палыч.
– Петро!
– Шурик!
– Катерина. Можно просто Катя.
– Таня!
– А меня Леной звать.
Все расселись по кругу вдоль вогнутой стены, словно играя в «бутылочку», и принялись делиться информацией.
– Европыши вконец обнаглели…
– Так, правильно! Если такой президент!
– Разучились бояться, гадёныши.
– Тут так – евросы науку двигают, а местные латинос заправляют всякими такими делами. Ну, там транспорт, связь, матснабжение… А охрану они из местных «индиос» набрали. Дикари дикарями! Вчера ещё, наверное, за головами охотились, а с утра им оказали доверие…
– Во-во… Вы с ними поосторожнее, они ж день и ночь коку жуют, вечно на взводе, глаза как у бешеных тараканов!
– Вас тут кормили хоть?
– Один раз! Похлебали какой-то этот… жюльен. Ни в голове, ни в заднице! Ой, простите… Рита, да?
– Не могли уже борща наварить.
– Зато воды – хоть залейся!
– Ой, а я пить хочу…
– Леночка, для вас – хоть ведро! Чего вам – колы, «лио», пепси? Тут еще фанта имеется…
– Мне «лио». Поддержу отечественного производителя!
– И мне!
Дроздов подошёл к буфету-автомату и достал пару бутылочек «лио».
Кнуров засмотрелся на Риту, присосавшуюся к сосуду, и не заметил, как открылась дверь. Но голос Бонасье расслышал.
– А кто из вас будет программер… программист? – спросил начальник проекта.
Кнуров переглянулся с Царёвым, и тот незаметно кивнул.
– Ну, я, – буркнул Тимофей.
– Не соблаговолите ли пройти в мой кабинет? – оскалился Бонасье.
– Соблаговолю.
Кнуров вышел, не оборачиваясь, в кольцевой коридор и потопал в малоприятной компании двух «индиос», краснокожих и слегка пованивавших. Пахло от индейцев как-то чадно – дымом и горелым маслом.
В кабинете у Бонасье было пусто, почти как в блоке «Ц» – два стула, стол, на столе – терминал с парой экранов.
– Я не слишком мечтаю, – начал Бонасье, делая мелкие ошибки, – чтобы принуждать к работе вашу команду. По приказу можно копать, грузить, маршировать, а тут надобен креатив! Заставить же думать – не получится… Кнутом мысль не выбьешь!
– А вы нам пряник посулите, – ухмыльнулся Тимофей.
Сейчас он чувствовал в себе великую злость и нерастраченный гнев. Не такое уж давнее унижение в секретной тюрьме у Пеккалы, амурные проблемы, теперь вот это пленение – всё смешалось в кнуровской душе, почти достигая критической массы. Хватит с него! Натерпелся! Больше он не будет уступать, не станет трусить и терпеть позор. Довольно ему ползать размазнёй-интелем, пора научиться говорить «нет» и давать сдачи!
Не дожидаясь приглашения, Кнуров уселся на свободный стул верхом и сложил руки на спинке. Бонасье, впрочем, не счёл поведение пленника вызывающим. Он присел на край стола и заговорил:
– У меня тут целый… как это… комплекс! В вашем распоряжении будет любое оборудование, мощнейшие компьютеры, да всё, что угодно! И первоклассные условия. Вот, что вам не хватает для полного счастья?
– Душик мне, – воинственно сказал Тимофей, – и горячий чтоб. В отдельном помещении. Переодеться… И ха-ароший обедик! Фуа-гра, там, полновесная кисть винограда… Вина бутылочку! Лучше красного, урожая двадцать третьего года… И девочку на ночь.
Бонасье расплылся в понимающей улыбке.
– Так нет проблем! – воскликнул он. – Жилой модуль для вас уже выделен – как выйдете, третья дверь по коридору. Обед вам доставят через полчаса – как раз успеете под душем постоять, – а вот насчёт девочки…
– Без девочки я не согласен! – капризно заявил Кнуров.
– Сейчас попробуем организовать, – бодро сказал Бонасье, соскакивая со стола.
Пробежавшись до дверей, он выглянул в коридор и позвал:
– Кло-од! Ау! Дитрих, ты не видел Клод? А, вот ты где! Диди, лапочка, зайди ко мне на минутку!
Бонасье отошёл от входа, пропуская внутрь чёрненькую очаровашку, 95–50—90. Очаровашка похлопала ресницами и улыбнулась.
– Знакомься, Диди, это наш новый программист… как это… Тимоти. Не составишь ему компанию? Надо ввести Тимоти в курс наших дел, помочь освоиться…
Клод посмотрела на Кнурова, склонив голову, и подала руку. Тимофей галантно поцеловал изящную конечность.
– Так я… как это… свободен? – спросил он, передразнивая новое начальство.
– В пределах Центра, – осклабился Бонасье.
Кнуров вышел в коридор, Клод последовала за ним, взяв русского спеца под ручку. Русский спец почувствовал приятное волнение, и совсем уж некстати перед ним нарисовался мрачный детина, высокий, худой, светловолосый, с белёсыми ресницами, румяный и толстощекий. Белокурая бестия.
– Дальше ты пойдёшь один, евразийский евин, – сказал детина, старательно выговаривая русские слова. – Я правильно перевел слово «кнур»? Или надо было говорить «хряк»? Хотя это одно и то же… А фроляйн Клод будет со мной!
Вот тут-то Тимофей и не выдержал. У него возникло такое ощущение, будто что-то лопнуло внутри, разлилось по венкам ледяным и морозящим. Он освободился от руки Клод и ударил белокурую бестию ногой в пах. Бестия запищала, сгибаясь, и Кнуров помог ей выпрямиться – ухватив за светлые кудри, приложил щекастую рожу о колено, тут же вздёрнул и саданул локтем в скулу. Детину развернуло и отбросило к стене, он упал на колени, оставляя кровавые мазки на облицовке, и тогда Тимофей добавил ногой, угодив белокурому по почкам.
– Хватит с него, – на чистом русском языке сказала Клод и прижалась к Тимофею. – Дитрих давно уже напрашивался.
– Ну, вот и напросился, – процедил Тимофей, унимая дрожь.
Он дрался первый раз в жизни. Так уж вышло, что стрелять по врагам ему довелось раньше, чем вразу