д большой собакой?
Дорн продолжает:
«Теперь я должен предостеречь читателя, чтобы он сделал определенные различия таким образом, чтобы не запутаться и не начать сомневаться во всем целиком. Если я упоминаю бездушные предметы, речь идет о растительном и минеральном царствах, то есть царствах растений, камней и металлов на земле. У этих предметов, однако, также есть свои растительные и минеральные души. Поэтому, если я говорю о мертвых телах, никто не должен думать, что я хочу идти против алхимиков, которые считают, что все в природе обладает духом, душой и телом».
Дорн считает, что даже то, что мы грубо называем мертвой материей, имеет некую собственную психику, хотя и иного качества, чем человеческая психика. Когда он говорит о мертвой материи, он выражается разговорно, он убежден, что не существует такого понятия, как мертвая материя. Дорн наделяет душой животное, не рациональной, но чувствительной душой, обладающей, мы бы сказали, более расплывчатым эго-сознанием.
«Чувствительный» означает здесь способный к ощущениям, страстям и чувствам. Некоторые бихевиористы все еще думают, в духе Декарта, что животные — это чисто физические автоматы. Но некоторые школы все в большей и большей степени приходят к выводу, что у животных действительно есть рудиментарные начала всех психических качеств, которые есть у нас, хотя, возможно, не столь развитые, и что у высших млекопитающих есть чувства и реакции, очень похожие на наши. Вот почему этолог Конрад Лоренц сказал в шутку, что животные — это люди ощущательного типа. Каждый, кто знаком с ними, согласится с этим, и Дорн, по-видимому, мыслит подобным образом.
«Нужно понять то, что я объяснял ранее, — что есть двойное рациональное разделение [рациональный = ratio: обладающий правильным взглядом на вещи]: одно — это произвольное разделение, которое я обсуждал ранее, а другое — естественное разделение, которое не относится к алхимии. [Под этим он подразумевает естественную смерть]. В смерти происходит то же самое, но это не относится к алхимии; это просто событие. Но разделение воспринимающей души и так называемого мертвого тела также двойное, ибо снова одно естественно, а другое искусственно, и снова только последнее относится к алхимии. Произвольное разделение происходит в состоянии, в котором все части сохранились, чего не бывает при естественном разделении. В смерти тело разрушается, но если я ожидаю опыта смерти, как здесь, при этой алхимической процедуре, то тело сохраняется, оно отделено, отложено в сторону и сохранено, и я могу взять его позже. Но если одно и то же разделение происходит по всему телу, я не могу снова взять тело, оно уничтожено. Инструмент произвольного разделения есть дух и дыхание жизни, инструмент естественного разделения есть смерть, а инструментом искусственного разделения [то есть в реторте] является огонь. Но я не стал бы возражать, если соединить в одно алхимию rationalia [под этим он имеет в виду то, что описал ранее в диалоге] с эффективным ощущением и так называемым мертвым телом».
Это звучит очень странно, потому что Дорн всегда говорит о них как о двух, но заявляет, что не будет возражать, если их будут понимать как единое целое. Другими словами, он просто не в состоянии использовать то, что можно было бы назвать унитарным языком, и потому всегда вынужден говорить о так называемых внешних вещах в реторте или в металле и так называемых внутренних психических фактах, которые он называет rationalia, а мы назвали бы бессознательным. Но он утверждает, что не возражает, если их действительно будут понимать как единое целое.
Дорн столкнулся с трудностью, которая существует в современной психологии до сих пор. Физик Вольфганг Паули всегда говорил, что теперь нам нужно постараться найти нейтральный, или унитарный, язык, в котором каждое понятие, которое мы используем, применимо как к бессознательному, так и к материи, в целях преодоления того ложного мнения, что бессознательная психика и материя — это две разные вещи[35]. У нас до сих пор нет такого унитарного языка, а уж у Дорна его не было и подавно. Потому он был вынужден говорить двойственным образом, но в то же время он всегда уверяет, что его следует понимать единым образом. Он не может выйти за пределы этого, потому что выражать свою интуицию единства ему мешает язык того времени. Но он говорит здесь: «Я не хочу создать впечатление, что я оставил природную алхимию». Любой, кто читает эту исключительно моральный, этический спор, может сказать: «Хорошо, это моральные и богословские проблемы. И какое отношение они имеют к природной алхимии?» — имея в виду то, что происходит в реторте, — но Дорн не хочет создавать такое впечатление.
Он продолжает:
«Надо понимать это правильным образом, и поэтому я сейчас начну с separatio. Вы знаете, что человек живет только некоторое время, а затем, в соответствии с природой, он разделяется на дух, душу и тело, и тело растворяется в гниении смерти. Затем природный огонь тела, тепло тела, останавливается, и humor radicalis, основная радикальная жидкость тела, перестает течь. Затем дух и душа оставляют тело, и тело помещается в землю, и там, в процессе гниения, оно распадается на элементарные части, каждая из которых возвращается к своему элементу: земля пожирает земные части тела, вода — жидкие и так далее. Дух и душа, однако, возвращаются к своему истоку, но они не должны оставаться отделенными от тела навсегда и, следовательно, в дальнейшем воссоединяются с ним в лучшем составе через божественное искусство, чтобы потом они не были больше разделены. И высшая ценность союза заключается в том, что они становятся неразделимым соединением всех частей в одно целое».
Здесь Дорн описывает идею тела славы, или физическое воскресение после смерти, как оно преподносится в христианстве. Для него естественная смерть воспринимается как временное разделение, в течение которого тело распадается, а другие две части отделены от него. Тогда Бог предстает великим алхимиком, который потом, божественным искусством, объединяет их. Он каким-то образом воскрешает тело, а затем в этом втором объединении тела, ума и души они действительно становятся полностью одним. Вы помните, я говорила, что один из корней алхимии идет от египетского стремления к созданию вечного тела. Многие химические и алхимические процедуры — это действительное продолжение химических попыток египтян мумифицировать тело так, чтобы создать вечное тело как поддержку и цель для продолжения жизни духа и души после смерти. Таким образом, вы видите, насколько далеко этот архетип уходит в века.
Михаэль Майер, «Tripus aureus». Восьмой ключ. «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Иоанн, 12:24).
Дорн принимает христианское учение о теле славы точно так же, как египтяне, для которых физическая мумия была тем, что мы сейчас назвали бы телом славы, химически преображенным телом, в то время как для христиан идея в том, что Бог совершает чудо. Вы, возможно, видели средневековые изображения, где рассыпающиеся скелеты выходят из своих могил, когда ангел Страшного суда трубит в свою трубу; а еще все эти ужасные мысли, будете ли вы так же уродливы, как были при земной жизни, и что будет, если некто лишился ноги? Возродится ли он с деревянной ногой? Проблема тела славы всегда была камнем преткновения для верующих. Даже сегодня, если вы спросите пастора, как это произойдет, он смутится, прежде чем ответить. Вера Дорна была цельной. Он верил в учение христианства и был убежден в нем. И сейчас мы попадаем на правильный путь, потому что если Бог может это сделать, то алхимик, если он сможет войти в соприкосновение с творческим духом Бога, тоже мог бы это сделать и даже может сделать это за время своей жизни! Естественно, он не может сделать это только своими собственными силами, но с помощью медитации он может соединиться с Богом, который знает тайну создания вечного тела. Таким образом вы можете еще при жизни создавать внутри себя психологическими усилиями бессмертное тело или тело славы, еще до естественной смерти. Это большой труд, и Дорн наряду со многими другими алхимиками приходит к точке зрения, которая хорошо известна на Востоке, а также среди некоторых христианских мистиков.
В некоторых упражнениях йоги для создания алмазного тела и в тех, что описаны в «Тайне золотого цветка»[36], которая является своего рода китайским учебником йогической медитации, целью является создание в смертном теле своего рода тонкого тела, обители духа и души после смерти. Затем, когда происходит распад, умирающее физическое тело сбрасывается, как оболочка, и наружу выходит бессмертное тело славы, которое уже было создано внутри с помощью психологических усилий и медитации. Таким образом, идея, хорошо знакомая Востоке, появляется на Западе практически только в алхимии, потому что алхимики были достаточно озабочены телом и проблемой его прославления.
Глава VСредневековая магия и современная синхронистичность
Элиас Эшмол, «Theatrum Chemicum Britannicum». Гармония очень важна, утверждает Нортон и перечисляет пять «Гармоний»: первая Гармония, которую нужно упомянуть, — между разумом и Работой, которая должна быть посвящена Господу, иначе все труды пойдут прахом. Вторая Гармония — между Ремеслом и работником. Третья тоже послужит вашим намерениям — гармония Работы и инструментов. Четвёртая Гармония — в подходящем месте для Работы, а его не так-то просто найти. Пятая — это Гармония и любовь между Работой и высшими сферами.
Мы оставили повествование на степени Potentia, или власти, иногда также называемой Frequentia, то есть выносливость или настойчивость. Наши герои пришли к замку