Сейн слушал, доставая из сумки склянки. Из первой отпил, из второй капнул густого масла на руки, растер между пальцами и за ушами.
– Я уже и так и эдак вразумить пытался. Но что с них взять, безотцовщина. Мамку их медведь загрыз, еще когда Щука, младшенький, ходить научился. Бабка растила, но какая у старой бабы управа? Да и та померла пару зим как. А как дом им лисица сожгла, совсем одичали…
Сейн всмотрелся в загон расширенными зрачками: теперь он отчетливо видел через натянутую сеть засохшую грязь на перьях притихших кур. Староста зажал нос:
– Ты эту дрянь весь день варил? То-то бабы жаловались: вонища на всю округу, как от пса немытого…
Алхимик не ответил. Лисицу с такого расстояния он приметил первым. Черная, с приглаженными ушами, она аккуратно подбиралась к загону, пригнувшись так низко, что хлябь налипала ей на брюхо.
Сейн встал и двинулся навстречу.
– Куда?! – сдавленно пискнул староста.
Из соседних кустов прилетел тихий рык:
– Стой, гнида.
– Спугнешь, я тебя…
Алхимик не оборачивался. Лиса его учуяла. Замерла, прильнула к земле. Он не сбавил шага, тело расслабилось. Если зелье из шерсти лисят сварено правильно, то зверь не почует опасности, а острый человеческий запах не погонит прочь.
Сейн заметил, что огневка обошла почти все ямы, выбирая верную тропу. Остановился в паре шагов, рассматривая хищницу. Шерсть ее обуглилась и почернела, местами обнажив запекшуюся плоть.
Алхимик опустился на четвереньки, подполз, пачкая балахон. Лиса вздрогнула, но не убежала, лишь навострила уши. Он заглянул ей в глаза, провалился в блестящие радужки…
Дух забрал ее тело, но сознание лисицы никуда не делось. Она боялась, она не понимала, что происходит, она искала защиты и тепла сородичей.
Сейн протянул руку и замер.
– Ну же… – пробормотал он. – Только позволь.
Кончиков пальцев коснулся шершавый язычок. Алхимик потянулся и зарылся пятерней в сухую, ломкую шерсть. Почесал за ухом, спустился к загривку. Лиса завизжала, закряхтела от удовольствия, вытянула морду и прикрыла глаза. С пальцев посыпались яркие искры, ослепляя…
…ОН долго следил за ними. Раненого молодого оленя душат по очереди. Медвежат давят валунами под общий смех. Волку ломают лапы, а потом спускают собак. Ловят в курятнике лису, тащат подальше от людских глаз, к полям. Обвязывают соломой и поджигают. Она вырывается и бросается в жито… ОН ждет ее там. ЕМУ надоело смотреть…
Сейн отдернул руку, искры жалили разъяренными осами. В нос забился запах гари.
Лиса взвизгнула и отпрыгнула, когда ей в бок ударил камень. И провалилась через дерн в одну из ям, заколотила лапами. Шерсть вспыхнула даже под водой, озаряя лицо алхимика. К ним уже бежали охотники, Щука на ходу сматывал пращу.
Старший брат снова явился верхом, его лошадь тянула по скользкой грязи тяжелую решетку. Ею и прикрыли яму с бурлящей водой.
– …Что будете делать, если вода выкипит и лиса расплавит железо? – спросил Сейн, когда посмотреть на пойманную огневку собралось полдеревни и стало ясно, что духа успокоить не удалось.
– Почем знаешь, что расплавит? – спросил Щука.
Пар за его спиной валил из ямы столбом.
Из толпы деревенских посыпались предложения:
– Землей засыпать, и дело с концом…
– Больше воды…
– Не поможет это. Дух найдет дорогу, – сказал Сейн.
Староста, казалось, вознамерился окончательно оторвать себе усы, причитая:
– Чего ж делается… А я предупреждал, говорил…На кой оно зверя-то злить было?!
– Кур вскрыть, – предложил патлатый охотник, старший из братьев. – Кровью яму залить, успокоить тварюку. А там и скумекаем, как добить.
Сейн повернулся к собравшимся жителям:
– Вы можете набить лисье брюхо птицей, можете успокоить духа кровью. Но лишь на время. Он будет возвращаться, снова и снова жрать ваших кур. Вам не избавиться от напасти, пока эти будут здесь! – Обведя охотников жестом, алхимик пересказал видение толпе. – Вы все знали и продолжали брать добычу из их рук.
– Заткни. Пасть, – процедил патлатый.
– Люди думают, что зло приходит в наш мир за добром. Ищет невинную жертву. Но это не всегда так. – Сейн обошел яму, следя, чтобы никто из братьев не двинулся к загону. – Чаще одно зло порождается другим. И жестокость ради забавы сливается с причиненной болью в нечто жуткое. Привлекая на Эту Сторону хищников куда опасней волков и медведей. – Он задержал взгляд на охотниках. – Дух преследует вас. И вы не сможете вечно копать ямы и откупаться курами.
– Зачем слушаете чужака? – обратился патлатый к соседям. – Кто кормил вас, когда погорел урожай? Кто носил вам шкуры, чтобы вы не мерзли длинными зимами?
Деревенские молчали, не решаясь взглянуть ни на охотников, ни на алхимика. Староста дернул Сейна за руку, сказал в лицо с пылом:
– Помоги мне, зельевар! Я ж их не выставляю, меня не поймут. Сам видишь. Чё хошь проси, спасай только! Не оставляй со злобной тварью…
– Вот и славно. – Щука достал нож. – Значит, по-нашему будет.
Сейн подумал, что Марго, должно быть, весьма неплохо устроилась среди сородичей, пока он тут разгребает дерьмо, спасая ее пернатый зад.
– Погоди! – остановил он Щуку и подошел к бурлящей яме. – Может, есть другой путь. Если так посмотреть, это тот же котел…
Братья переглянулись. Алхимик чуть ли не кожей чувствовал их желание сбросить его к лисе в кипяток. Но его слова оставили в глазах охотников что-то еще, незнакомое, едва уловимое… Будто всего на миг они впервые примерили шкуру добычи на себя.
Старший кивнул:
– Времени тебе чуть. Потом мы сами.
Сейн попросил принести чистый глиняный сосуд, который можно закрыть пробкой. Все смотрели, как он лезет в сумку, достает склянки, мелет в ступке травы. Как прокалывает кожу на пальце и смазывает кровью горлышко бутылки. Никто не смог расслышать, что алхимик шепчет себе под нос, а если бы и расслышали, не поняли бы ни слова.
Когда все ингредиенты оказались в яме, Сейн занес над ней бутылку. Столб пара дрогнул, завертелся вихрем и с громким хлопком втянулся внутрь. Глина потеплела.
Алхимик закрыл бутылку ладонью, чувствуя кусачий жар.
– Готово… – выдохнул он. Вода в яме перестала бурлить.
– Он там? – спросил патлатый.
– Да.
– Давай сюда. Повезу к реке, со дна точно не выберется!
Сейн размял шею и заглянул охотнику в лицо. Вспомнил блеск в лисьих глазах, касание розового языка.
– К реке, в поле или в лес, мне все едино. Главное, беги быстро.
– Что? – не понял патлатый.
– Я говорю, беги! – улыбнулся Сейн.
И убрал ладонь от горлышка.
– Ты смердишь дохлой псиной.
– А ты куриным дерьмом.
– Я не хотела… Я случайно опрокинула твою сумку.
– Знаю.
– Ничего не помню… Мне кажется, я ела грязь. Зачем я ела грязь?
– Главное, что не съели тебя.
Он обнимал Марго у загона, прижимал к себе, скрывая балахоном ее наготу. На ее дрожащих плечах осталось несколько перьев.
У ограды терпеливо ждал староста.
– Чего тебе? – спросил Сейн, не переставая гладить королеву по волосам.
– Мы тут с мужиками покумекали… – запинаясь, начал тот. – Не пустим этих обратно. Не нужны нам такие. – Помолчав, он добавил: – Знатно она им пятки подпалила, никогда не видел, чтобы так бегали. Только теперича с огневкой-то что?
Сейн кивнул на лес. Оттуда к ним во всю прыть возвращалась лиса с пылающим хвостом. Даже Марго перестала всхлипывать, увлеченная зрелищем.
– Духа можно изгнать. Или подчинить.
Алхимик поднял бутылку, а когда лиса в прыжке обернулась дымом и влетела через горлышко, плотно вдавил пробку.
– А эти пусть бегут, – сказал Сейн. – И лучше бы им не останавливаться.
Академия
Калервал изменился. Нет, он не превратился в захолустье, купеческие и мастеровые гильдии держали его на плаву, и город все еще оставался одной из важнейших торговых и ремесленных жемчужин Теззарии. Треснувшей, изрядно помутневшей жемчужиной.
Упадок пустил свои корни и расцветал в мелочах: в крошащемся камне мостовых, запущенных садах, смердящих помоями переулках и в разбитой черепице домов, давно не видавших свежей краски. Даже в приличных районах хватало заколоченных окон, а горожане одевались куда проще, чем помнил Сейн.
На его балахон косились, парочка стражников проводили чужаков недобрым взглядом.
– Ты уверен, что оно того стоит? – спросила Марго, стараясь не отставать от алхимика. – А если тебя кто-нибудь узнает?
Золотомор, медная чума, ночь, когда золото погасло, – случившемуся дали достаточно названий. У историков, жрецов и заклинателей были свои версии событий, и каждая из них за многие годы успела обрасти густым мхом из домыслов и слухов. Марго слышала их с самого детства, но никогда не могла представить, что однажды встретит того, кто знает, как было на самом деле. Кто во всем виноват.
– Моя сумка пустеет, – ответил Сейн твердо. – Нужно пополнить запасы.
В былые времена летний сад академии пользовался славой далеко за пределами Теззарии, заклинатели веками выращивали здесь редкие виды растений. Других таких в Верхнем Серпе больше нигде было не найти.
Это определенно стоило сделанного крюка и лишних двух дней в дороге.
Снаружи здание академии выглядело, как и прежде. Те же высокие стены из рыжеватого камня, тот же острый шпиль ректорской башни, те же витражные окна, чьи цветные стеклышки ловят с пасмурного неба редкие лучи Светила.
Но Сейн знал: внутри теперь все иначе, нет больше ни профессоров, ни аудиторий. Дух этого места ушел вместе с последним студентом.
Во дворе появилась статуя Матери: широкобедрая женщина прижимает к пышной груди двух младенцев, четверо детей постарше обнимают ее колени, задрав головы. Сейн хмыкнул. Он видел произведения сантарийских мастеров, которым под силу подчинить камень, и тот кажется мягким и теплым на ощупь, будто кожа. Здесь же была грубая, топорная работа, скульптор даже не старался придать выражение плоским лицам.