– С воском сложнее, – сказала взволнованно. – Настоятельница говорит, мне еще многому учиться…
Она наклонила свечу над миской, и несколько желтоватых капель упало в воду, застыло причудливыми кляксами на поверхности. Иоланта размешала воду пальцем и долго следила за плавным танцем клякс через пламя свечи. Перестала даже моргать.
Марго сделалось не по себе. Неприятно сдавила тишина; запах красок, о котором она уже позабыла, вернулся с новой силой, к нему примешался привкус гари. Потолок опустился ниже, дышалось куда труднее. И воск… Воску давно следовало остановиться, но его частички все кружили и кружили, не сбавляя хода.
Ничего не происходило, и королеве надоело считать удары сердца. Ей стало скучно, и она уже подумывала встряхнуть Иоланту за плечо, когда та заговорила. Губы послушницы двигались отдельно, не поспевая за лишенными всяких интонаций словами:
– Горячо. Пожар пожирает города. Горько. Пепел оседает на губах. Больно. Корона режет пальцы острыми гранями. Темно. Тени закрыли собой все небо…
Иоланта отшатнулась, с шумом втянула ртом воздух, выныривая из неведомой глубины. Свеча выпала бы из ослабевшей руки, не успей Марго ее перехватить.
– Что ты видела?
Сестра трясла головой, по белым, как воск, щекам катились слезы. Королева прижала ее к себе:
– Иоланта!
– Ты ведь останешься, правда? Ты ведь не уедешь? Мы будем жить вместе, будем…
Слушая ее слабый голос, Марго думала о соблазнительности такого предложения. Переодеться в послушницы, а после, если повезет, и в жрицы. Отгородиться стенами храма, где ее не посмеет достать ни один король, советник или лорд. Перестать бежать. С чего она вообще взяла, что Альрик ее ждет?
Стоит принять обещанную защиту, и все ее пытки закончатся здесь, их засыплет сырой землей монастырского сада, растопит пламя храмовых свечей. Никто не посмеет тронуть прислужницу богов в этих стенах.
Иоланта отстранилась, сказала с непривычной серьезностью:
– Настоятельница говорит, ничего не случается просто так. Только боги знают, куда ведут нас за руку. И они привели тебя сюда, ко мне. Ты должна остаться. Настоятельница говорит…
– Хватит! – оборвала ее Марго грубее, чем собиралась. – Здесь нет твоей настоятельницы, и богов твоих тоже не было, когда король пришел за мной.
– Я боюсь за тебя…
– Почему, милая? – спросила Марго мягче. Страшилась этого вопроса, страшилась того, что покажется за дымкой впереди. Потому что нет больше одеяла, под которым можно спрятаться.
– Мне показалось, что среди пожара я видела тебя.
– Ты издеваешься надо мной?
Сейн смотрел на старика и чувствовал, как горит в груди, как от жара этого бешено скачут мысли и мир плывет перед глазами. Старик лежал на высоких подушках и сипло дышал темным провалом рта, в котором почти не осталось зубов; его веки едва заметно подрагивали. На впалых щеках краснели сосуды, ярко выделяясь на тонкой бледной коже.
– Нет, ты, верно, шутишь! После всего, что ты сама мне рассказывала? Это же он, Линда! Он!
– Не кричи…
Она отослала сиделку, и теперь взволнованно поглядывала на дверь.
– И ты просишь меня помочь ему? Жрецу, что отправлял на смерть таких, как мы? Да ему самое место подыхать в канаве, а не на атласных простынях! Я с радостью останусь и дождусь его последнего вдоха…
Сейн метался по комнате, не зная, куда деть беспокойные руки. Прятал в глубокие карманы, путаясь в мантии, ругался, доставал, хрустел пальцами, запускал в густые волосы, снова в карман… Впервые в жизни ему хотелось избить человека. Кулаками. Усесться поверх костлявых стариковских бедер, лупить морщинистую рожу, пока не начнет хрустеть и хлюпать…
– Все не так, – отозвалась Линда. – Его святость Ефимон на смерть никого не посылал.
– Лишал силы, для кого-то это куда хуже. Превращал в…
– В кого? – с вызовом спросила Линда. – Договаривай! В простых смертных? Так вот она я, теперь простая смертная, как ты или он. Мне тоже прикажешь сдохнуть в канаве?
Сейн упрямо боднул воздух. Теперь он стоял по другую сторону кровати, что баррикадой разделила алхимика и жрицу.
Линда не повышала голоса, говорила бегло, воспользовавшись передышкой:
– Он многое сделал для этого монастыря и для этого города. Помогал всем, даже бывшим заклинателям. Успокаивал толпу во время погромов. Я понимаю, как тебе в это сложно поверить, но он хороший человек, Сейн. За последние пять лет настоятельница трижды являла чудо, забирала его с Той Стороны. Но сейчас даже она бессильна, а моих знаний и подавно не хватит… Если ты можешь сделать хоть что-то… Хотя бы сейчас поступить правильно, исправить…
– Исправить? Ты думаешь, я здесь за этим? – Сейн рассмеялся, скалясь волком. – Думаешь, я приехал посыпать голову пеплом, молить о прощении? Ты, верно, забыла, кто перед тобой стоит. Не-ет, Линда, даже не пытайся, слышишь?! Это они устроили охоту на нас, как на зверей, это они заставили бояться нас и ненавидеть, это они вешают на нас все грехи со времен Империи. Они, не я! Не смей винить меня во всем, что здесь произошло.
– О чем ты? Боги! – Линда спрятала лицо в ладонях. – Я ни в чем тебя не обвиняю, я говорю, что это – человек; вот он, лежит перед тобой, как ты не слышишь?
– В последнюю нашу встречу он не был человеком.
– Я… я не верю, что ты не понимаешь, что злость и обида за эти годы превратили тебя в того, кто не понимает. Мы создали зверя, все мы! И для него нет сторон, он не различает правых и виноватых. Тебе приходилось видеть человека, в чью плоть вплавился металл под пламенем чародея? Смотреть в глаза его родным? Утешать заклинательницу, которую всю ночь насиловала пьяная толпа? Ефимон делал все, чтобы остановить это, боролся со зверем годами! И как бы ты ни относился к его методам… Я лишь надеялась, что тебе хватит сил заглянуть в лицо зверю, с которым ты нас всех бросил! И оставить его в прошлом.
Алхимик долго молчал, не поднимая головы, бездумно смотрел в пол.
– Я не могу. Извини. Я просто… не могу.
– Подумай, молю, – шепнула Линда. – Я оставлю тебя. Постараюсь найти как можно больше из твоего списка, а ты пока подумай… кем ты стал за эти семнадцать лет.
Жрецы окружают его полукругом, нараспев читают молитвы. Их голоса – прутья его клетки. Их расшитые золотом мантии неестественно ярки в свете свечей. Их взгляды обращены к статуе их бога. Белоснежная фигура Судьи тянется ввысь, где тьма под высокими сводами лежит на его плечах, скрывая голову. Он может видеть всех, но никому не дано рассмотреть выражение его лица. Так и задумано.
Раздетый по пояс, Сейн корчится на холодных плитах.
Его святость Высокий жрец Ефимон тянет к юноше длинные руки с кривыми пальцами:
– Кайся, мальчишка, перед ликом Судьи! Откажись от скверны внутри себя!..
Его хищные, как у гарпии, лапы погружаются в тощую грудь, раздвигают ребра, легкие и сердце, лезут куда-то глубже, к самой душе.
– Кайся, мальчишка, кайся!
За воплями Сейна не слышно молитв.
…Он открыл глаза. Выбил дробь по подлокотнику кресла. Уже и не помнил, сколько так проторчал перед кроватью старика. Несколько раз приходила сиделка, полноватая жрица в годах, молча протирала лоб больного влажной тканью, окуривала дымом горьких трав. Уходила, так и не глянув на алхимика. Когда она открывала дверь, можно было рассмотреть часть коридора снаружи и неподвижного человека с опущенной головой. Личный солдат Ефимона? Кто-то из храмовой стражи? Сейн не был уверен, этот ли человек дежурил у входа, когда они пришли сюда с Линдой: его лицо скрывал капюшон.
Храмы и монастыри только на первый взгляд кажутся незащищенными. До той поры, пока какому-нибудь глупцу не придет в голову обидеть или обокрасть жреца. Тогда безмолвные стражи в капюшонах явятся как из ниоткуда.
Сейн обвел комнату взглядом. Шкафы и тумбы с резными дверцами, аккуратный круглый столик на гнутых ножках, широкая кровать с золочеными колоннами, поддерживающими балдахин; даже кресло с обитой бархатом спинкой, в котором он сидел, – все здесь было сделано из качественной, дорогой древесины. Должно быть, эти покои принадлежали кому-то из профессоров. А может, судя по размаху, и самому ректору. Кольнула навязчивая мысль: простой человек мог рассчитывать в лечебнице в лучшем случае на койку, а то и на соломенный тюфяк.
Сейн покосился на старика, встал. Прошелся, насвистывая невнятную мелодию, его сапоги оставляли в густом ворсе ковра дорожный песок. Пробежался глазами по гобеленам с вышитыми сюжетами из Свитков: строительство первого Великого Храма, поход паладинов к Змеиному Языку, явление первого чуда… Задумчиво передвинул серебряный подсвечник с одного края стола на другой. Не зная, чем себя еще занять, открыл шкаф.
Все жреческие платья внутри были женскими. С чего он вообще решил, что у представителя Судьи есть личная комната в монастыре Матери? Возможно, настоятельница выделила умирающему свою.
Внимание Сейна привлекла книжная полка по соседству. На видном месте стояли молитвенники в кожаном переплете и пересказы Свитков в трактовках разных эпох и храмов. Но стоило залезть поглубже, и на свет показались знакомые корешки: «Падение Империи», «Колдовство и чародейство: разница подходов и практик», «Общая теория волшебства» и даже «Флора Верхнего Серпа» под именем профессора Сордуса!
Все же некоторым книгам из библиотеки посчастливилось избежать огня. Сейн хмыкнул, припоминая, что рассказывала ему Линда о настоятельнице.
Чудо исцеления не брались объяснять даже опытные заклинатели и ученые. То, как некоторым жрецам удается ставить калек на ноги, одной лишь молитвой помогать слепцам прозреть, не укладывалось ни в одну из существующих теорий волшебства.
И в то же время исцеление было самым прихотливым и непостоянным из чудес.
Много лет назад Сейну довелось познакомиться с семьей, у которой захирел розовый куст. Болезнь губила редкий сантарийский сорт с тяжелыми бутонами цвета очищенной платины. Но стоило жрецу пропеть свою молитву, коснуться зараженных гнилью лепес