тков, и куст расцвел, ожил буквально на глазах.
А спустя недолгий срок в этой семье заболел младший сын и умер на руках того же жреца, который ничего не смог сделать. «Всякая душа в руках богов, – объяснял он безутешным родителям. – И только им решать, когда перевести ее на Ту Сторону». Удобное оправдание для тех, кто не контролирует свой дар.
Того жреца Сейн тоже знал – мягкосердечный весельчак и пьянчуга, настоятель небольшого храма в тихом городке на краю далекой теззарийской провинции. Пока для мальчика копали могилу, жрец рыдал и до крови вгрызался в костяшки пальцев. Думал, никто не видит.
Сейн не брался его винить, в конце концов, алхимик и сам тогда многого не умел и не смог бы помочь ребенку. Но еще он не смог смириться с богами, которые выбрали сучий розовый куст.
По словам Линды, настоятельница уже трижды забирала Ефимона с порога смерти, что само по себе редкость. Возможно ли, что она пыталась разобраться, как это работает? И догадывался ли кто-нибудь, что она обратилась за подсказкой к запрещенным для всякого жреца книгам?
Старик на кровати захрипел, закашлялся. Дернулся, сбивая порядок подушек, и вновь затих. Сейн поморщился. У этого-то чудеса выходили исправно, еще никто из заклинателей не вернулся от него прежним. Всего одно отвратительное чудо…
Алхимик крепче сжал челюсть, огненный зверь вновь заворочался в груди.
Что он вообще здесь делает? Неужели и впрямь решил дождаться Линду, повторить ей в лицо свой отказ? Плевать на ингредиенты, он найдет способ раздобыть их где-нибудь еще. Нужно забирать Марго и уходить не прощаясь, ведь он уже все решил. Решил же?
Матросам нравилось, как он ругается, они сразу видели в нем какое-то неясное родство, доступное лишь трудящемуся человеку. Портовым шлюхам тоже нравилось: его грубость, похабная до одурения, и в то же время поэтичная легкость, с которой он бил словом прямо в голову, как хмельное вино. Нравилось и Бальтраму, им было чему поучиться друг у друга.
Сейн выругался, громко и от души, не волнуясь, что его могут услышать за дверью. Подкрался к кровати, поднял морщинистое веко, заглянул в узкий зрачок. Задрал ночную рубаху жреца и долго вслушивался в слабое, на самом исходе сил, биение в груди.
Линда говорила, Ефимон уже много лет мучился сердцем. Оставила алхимику записи с наблюдениями настоятельницы. В последний раз жрец слег позавчера и почти не приходил в себя. Сейн с досадой подумал: приедь они всего на день-другой позже, и никому не пришлось бы донимать его дурацкой просьбой.
Старик застонал. Алхимик навис, разглядывая лицо, обветренное под дыханием смерти. Наклонился к самому уху:
– Ты отнял. У меня. Все.
В дверь постучали.
– Открыто! – бросил Сейн, слезая с кровати.
Он ожидал увидеть Линду, ведь сиделка входила без стука, но на пороге появилась Марго. На ней было синее платье с широкими рукавами, похожее на то самое, в котором он увидел ее впервые в замке Танкреда. Не проронив ни слова, он вернулся в кресло, закинул ногу на ногу, весь сжался, точно заяц перед прыжком.
Еще никогда он не казался ей таким уставшим и растерянным. Резко захотелось подойти ближе, коснуться густых волос… Марго сделала шаг и замерла, не осмелившись сделать второй. Будто сам воздух вокруг алхимика щетинился невидимыми иглами.
– Линда рассказала мне… – осторожно начала она. Ей не улыбалось попасть ему под горячую руку.
– Все?
– Не все. Но большую часть я поняла и так. – Королева обернулась к старику. – Это он? Тот, кто сделал с тобой…
Сейн кивнул.
– Знаешь, почему они не забирают силы у самых молодых, у тех, кто еще ничему не научился, не распробовал вкус своего дара? – спросил он, откинувшись на спинку и прикрыв глаза. – Потому что неофиту можно забить голову чем угодно, переделать его под себя. Вся ирония в том, что мы нужны им. Зачарование, предсказание, опустошение… То, что они называют чудесами. Даже их исцеление не имеет ничего общего с тем, чему учили в этих стенах! Давно утерянные знания, давно разрушенные школы. Но не для них. Как иначе они могли бы делать все это? Они говорят, что их сила дается богами, а заклинатель черпает ее из темных колодцев своей души. Какая же чушь. Вот она правда, которую эти жалкие лицемеры никогда не признают, – они такие же, как мы.
Сейн, не открывая глаз, поднял руку и указал на кровать:
– Этот ублюдок – заклинатель, разменявший свои силы на слепую веру и золото храмов. Только и всего.
Марго поискала взглядом, где бы присесть. Ей срочно нужно было присесть. Не найдя ничего подходящего, она тихонько опустилась на край кровати у самого изножья. Если все, что говорит алхимик, правда, то это… это… Нет, даже представить, чем подобные предположения могут обернуться, она была не в силах.
– Иоланта станет прорицательницей, – припомнила она радость сестры.
– А Линду через несколько лет обучат на целительницу, – отозвался алхимик. – Так и пополняются ряды чудотворцев. – Он крутанул головой, разминая шею. – Я видел, на что способна твоя сестра. Она бы двигала горы, если ее правильно обучить. А теперь будет предсказывать погоду, хотя могла бы ею управлять.
«Управлять погодой. Остановить пожар, пожирающий города». Марго с усилием отогнала от себя дурные мысли, отмахнулась от воспоминания о пророчестве, которое так и не поняла.
– Ты куда свободнее их, – уверенно произнесла она. – Жрецов. Им нужны боги, чтобы следовать за их добродетелью, тебе же нужен лишь ты сам, чтобы решиться на это. Каков бы ни был твой выбор, отвечать тебе только перед самим собой.
Сейн внимательно посмотрел на нее. Он уже пожалел об этом разговоре, ему не нужны были сейчас ни умные мысли, ни наставления. Куда проще считать себя правым среди глупцов.
– Скажи мне одно… – Он подался вперед, и тень легла на его лицо. – Как бы ты поступила? Если бы здесь лежал твой король, твой муж. Ты бы просила меня его спасти?
Она выдержала его взгляд.
– Ты сравниваешь тирана и убийцу со стариком, который не дал тебе двигать горы, Сейн.
– Ответь.
– Ты знаешь ответ! Я не стану тебя обманывать и строить из себя святую. Думаешь, он мне нравится? Думаешь, меня не выворачивает оттого, что я просто не могу ответить иначе? Меня пугает одна только мысль: во что превратился бы мир, если бы все думали так же, как и я. Но брось свои игры, здесь нет короля. Мой василиск остался в прошлом. От своего ты должен избавиться сам.
Он допоздна провозился в бывшей лаборатории. Потом долго смазывал губы Ефимона янтарным, похожим на мед, бальзамом. Не спеша, по капле влил две ложечки разбавленного зелья в стариковский рот.
– Вы слишком понадеялись на свое чудо, – объяснял Сейн Линде. – Бездумно заставляли биться сердце, но забыли об остальном. Сейчас у него внутри груда рваного тряпья вместо органов, я вообще не понимаю, как он до сих пор жив.
Когда жрец открыл глаза, сиделка у кровати охнула и принялась молиться. Ефимон хрипел, держался за грудь и, подслеповато щурясь, оглядывал комнату. Он был еще слишком слаб, чтобы говорить.
– Поделишься рецептом? – спросила Линда.
– Вы сами такого не сварите, – ответил Сейн и шагнул к круглому столику, где его уже ждали чернильница и раздвоенная деревянная палочка для письма. Алхимик пригладил ладонью чистый лист и принялся заполнять его черными глифами.
– А вот это можно приготовить без… В общем, справитесь.
– Капли из наперстянки? – уточнила жрица, заглянув ему через плечо. – Это же яд…
– Если только не приготовить, как здесь написано. Доверься мне. Они приведут в норму его сердечный ритм. А вот это… Смотри, это нужно, чтобы восстановить кровообращение…
Пока он объяснял, Ефимон вялым жестом подозвал к себе сиделку. Та нагнулась, вслушиваясь в слабый хрип.
– …приготовить сразу много, все это нужно будет принимать каждый день, – продолжал алхимик. – Никаких волнений, никакого вина, ничего острого и соленого…
Линда кивала.
– И еще. – Сейн понизил голос так, чтобы его слышала только она. – Больше чудес не будет. Год, максимум два, и природа возьмет свое.
– Я поняла. Даже не знаю, как тебя благодарить.
Она осеклась, когда сиделка привела в опочивальню человека в капюшоне. Старик тянулся к Сейну, совсем как тогда, в храме Судьи. Узнал?
– Взять… – можно было не столько услышать, сколько прочесть по его губам.
Человек в капюшоне прочел.
– Он, видимо, тоже не знает, – буркнул Сейн, когда его скрутили крепкие руки храмового стража.
В тюрьме
Во внутреннем дворе монастыря становилось тесно. Факелы разгоняли вечерние сумерки, пламенные отблески мелькали на встревоженных лицах жриц и послушниц. Сейн сидел прямо на земле, туго связанные руки успели занеметь. Его окружали люди в капюшонах, он не видел, откуда они пришли; они не носили открыто сталь, но он чувствовал, как веет опасностью от их скупых движений, от скрывающих запястья широких рукавов, где легко спрятать хоть увесистую дубинку, хоть охотничий нож, хоть свинцовую гирьку на длинной цепи – излюбленное оружие храмовой стражи.
Кресло для Ефимона вынесли сюда же, во двор. Старик кутался в меховую накидку и выглядел куда лучше, чем прежде. Болезненная бледность оставила его лицо, распрямились худые плечи.
Линда что-то долго пыталась ему объяснить, но стоило ей повысить голос, и он оборвал ее ленивым взмахом руки. Казалось, жрица вот-вот бросится на колени. Бесполезно, думал Сейн с иронией. Те, кто учит молиться других, сами не всегда готовы внимать молитвам.
Марго без всякого толку ругала стражников, пытаясь пробраться через их кольцо к алхимику.
– Пустите меня, да пустите же! Дайте нам с ним поговорить! Сейн! Что мне сделать, Сейн?
Он не отвечал. За весь день он так и не поел и теперь жалел, что отказался от предложенного Линдой обеда. Сейчас вряд ли кто-нибудь услышит его просьбу о шмате мяса, даже воды не подадут. Не говоря уже о сумке…