– Вам бы лучше отпустить его, да побыстрее. – Королева прибавила голосу убедительности. – Я не хотела бы видеть, что он с вами сделает, если освободится сам. Я же о вас забочусь!
Никто из стражи не шелохнулся.
– Не лучшее место и время им угрожать! – заметил Сейн громко.
– Ну так дай мне совет получше!
– Проваливай! Собирай вещи и уезжай из города.
– Это я от тебя избавлюсь, когда захочу, а не ты от меня!
Сейн, сгорбившись, рассмеялся. От напряжения сводило зубы. Ну и как с ней разговаривать?
Ефимону поднесли чашу с водой, поставили на колени. В центре чаши горела свеча. Жрец постучал золотым перстнем по медному краю, давая знак к молитве.
Сейн слышал приглушенное бормотание, видел опущенные головы и прикрытые глаза и думал: все они сейчас обращаются к своим богам, но молится ли кто-нибудь за него? Он поймал на себе жалостливый взгляд Линды и отвернулся.
Покончив с молитвой, жрец заговорил. Голос его окреп, но оставался сухим, хрустел опавшими листьями:
– Вина подсудимого не нуждается в повторном доказательстве. Приговор остается прежним.
– Он спас вам жизнь! Как вы можете?.. – выкрикнула Марго из толпы.
– Жизнь – это еще не все, девочка, – сдержанно ответил Ефимон. Свеча подсвечивала нижнюю часть его лица, тени глубже прорезали морщины. – Есть вещи, что стоят, я бы сказал, над само́й жизнью. Справедливость богов. Ее поступь неотвратима. Ее меч – возмездие. Без нее любая добродетель слепа.
– Такую защиту дарит нам правосудие храмов? – не унималась королева. – Когда спасенный отправляет на эшафот спасителя. Такой справедливости учит нас Судья?
Она искала поддержки среди собравшихся, но все вокруг лишь отводили глаза. Марго не понимала, как можно молчать, как можно прятаться от таких вопросов, как можно… Она и впрямь подумывала остаться среди этих людей?
– Ты не носишь одеяний послушницы, твои глаза незрячи, а у меня нет времени объяснять истины, заложенные еще в Свитках. Я задам подсудимому всего один вопрос. Скажи, Сейн, покаялся ли ты в делах своих?
– Каюсь, – ответил алхимик так, чтобы все его слышали. – Каюсь, что сделал парочку храмов беднее.
– Дело не в золоте, мальчишка! – отрезал жрец. – Ты отрекся от богов, поддался тьме своей души, поставил под угрозу весь город! Будешь отрицать?
– Нет.
– Каешься ли ты?
– Каюсь. Я был молод и глуп. Я не знал, что творил.
И это было правдой. Сейчас он бы многое сделал по-другому. Прокля́́тые тени не смогли бы так просто водить его за нос.
Ефимон какое-то время молчал, опустив веки. Могло даже показаться, что старик уснул.
– Есть правда в тех словах, – сказал он наконец. – Я обязан тебе жизнью, и не мне судить тебя. Но правда богов превыше правды человека! Пусть боль выжжет ложь с твоего языка, пусть из ран твоих скверна прольется вместе с кровью. Пусть рука Судьи направит кнут. Тринадцать ударов!
Толпа ахнула, что-то закричала Марго… Или Линда. Или обе сразу. Сейн не слышал, дышал через рот, надувая щеки, когда с него стаскивали балахон и когда тащили его безвольное тело к столбу, вбитому по пояс на другом конце двора. Стражники теснили послушниц и жриц, освобождая больше места.
Вместе с вечером пришла прохлада, но Сейн ее так и не распробовал, голая спина пылала, волосы липли к вспотевшему лбу.
Рядом с алхимиком присел бородач без капюшона. Он дал пленнику напиться, не церемонясь и едва не разбив ему губы горлышком фляги. Протянул обмотанную бечевкой деревяшку – грызло:
– Закуси.
Сейн сплюнул, вода горчила.
– Сколько ударов вынесет человек? – спросил, догадываясь, что перед ним палач.
– Так то смотря как бить, – расплылся в улыбке бородатый. – Можно и после трех сотен ударов на своих двоих уйти. А можно и одним позвонок перебить. Я вот с трех замахов до легких достаю, во! А если малёха промахнуться… Ну, знаешь, случайно как бы взять чуть выше поясницы, да по почкам…
– Хватит, пожалуйста, – остановил его Сейн, прикованный взглядом к грызлу в мохнатой лапе. Вода просилась наружу. – Я понял, понял… Как будешь бить ты?
– Любопытный какой, – крякнул палач и проверил веревки, стягивающие алхимика. – Уговор у нас со жрецом. Значит, если он четное число называет, то я ласково, как куру ощипать. А если нечетное… Когда я с тобой закончу, дышать будешь, слово даю. Сегодня. А вот завтра… как боги пошлют. Ну что ты рожу строишь, темень? Не понял ничего? Это меня жрец научил. Четное – это, значит, когда на конце два, четыре, шесть…
– Я умею делить на два, – выговорил Сейн, бездумно глядя сквозь палача. – И на три. И на пять. И на десять…
– Умник какой выискался. Закусывай давай!
Вяжущий привкус грызла на миг отрезвил. Сейн дернулся до боли в связанных запястьях, осознав свое положение. Инстинкт подстегивал вскочить – к столбу его так и не привязывали, достаточно было встать в полный рост, чтобы освободиться, – но это значило бы лишь скорую смерть от рук стражи. Оставалось сидеть ровно и надеяться, что кнут все же попадет туда, куда нужно.
Первым Сейн услышал свист кожаного ремня позади себя. Следом хлесткий щелчок – и под кожу будто сыпанули раскаленных углей. Алхимик задергался, сбивая лоб о грубо отесанный столб. Завизжали несколько послушниц.
Свист. Щелчок. Второй удар и новая вспышка боли ярче прежней. Слезы не сдержать, сколько ни жмурься. Тьма пульсирует, смеется: «Дрожи, жалкий человек, это все, что тебе осталось».
– Это же убийство! – крикнул чей-то юный голос.
Свист. Щелчок. Челюсти свело от напряжения. Зубы, казалось, вот-вот раскрошатся о деревяшку во рту. Сейн молил тьму забрать его к себе, он не выдержит тринадцати… Тьма не ответила, зато голос Марго вдруг оказался совсем рядом:
– Если его святость не ценит дар жизни и не может воздать должное своему спасителю, то я могу. Этот человек спас и мою жизнь тоже, и я разделю с ним наказание, Судья мне свидетель.
Сейн выгнул шею, не веря глазам. Королева стояла всего в шаге от него, придерживая платье на груди, ее спина была открыта. Гордо поднятая голова, плотно сжатые губы – с ее лица в этот момент можно было писать портрет.
«Нет, – подумалось Сейну. – Статую. Эту уверенность можно заточить лишь в камне».
Он выл и рычал, пытаясь обратить на себя ее внимание, но тщетно. Позади роптала толпа, голос Ефимона терялся в общем гуле. А может, то гудела кровь в висках алхимика.
Какое-то время кнут молчал. Выходку королевы Сейн оценил, но не думала же она, что жрец и вправду решится… Вот только почему никто из стражи ее так и не оттащил?
Свист. Щелчок. Крик, переходящий в вой. Единый вздох десятков глоток. Рев Ефимона:
– Ты ополоумел?!
Королева стояла на коленях, согнувшись в три погибели, почти касаясь лбом земли. Алая полоса перечеркнула ее спину на уровне лопаток, влажно блестела в свете факелов. Рядом выросли еще две фигуры, прикрывая собой Марго с пленником. Линда. Иоланта.
– Уберите их, уберите же! – хрипел жрец.
– Силой потащишь жрицу Матери в ее же монастыре? – бросила в лицо подошедшему стражнику Линда, и Сейн впервые увидел, как человек в капюшоне замешкался и замер в нерешительности.
Алхимик выкрутил шею, ища взглядом палача. Тот недоуменно чесал бороду, явно прикидывая, как поделить оставшиеся удары на всех. Сейн пожелал, чтобы от этих вычислений у него лопнула голова.
Марго медленно вставала, сестра и жрица придерживали ее под руки. Решимость никуда не делась с их лиц, напротив, сильнее отпечаталась меж сурово сведенных бровей.
Но что помешает старику отдать приказ проучить их всех?
Сейн уже собирался выплюнуть грызло и рявкнуть на непрошеных защитниц, как внезапно запах крови усилился до тошноты, кислым железом коснулся языка. Тени вокруг пришли в движение, стелились по земле, подползая к столбу…
– Доигрался в праведника?..
– Облегчил душу?..
– Где ты ее в себе нашел, эту душу?..
– Мы так не договаривались, Сейн…
– Погубишь девчонку…
– Что в словах «доведи в сохранности» тебе не ясно?..
– Ее кровь нельзя проливать бездумно…
Тени стали гуще, пламя факелов потускнело, будто они вытягивали из него свет. Сейн покосился по сторонам, но никто больше не слышал хора голосов. Казалось, все они звучали одновременно, не теряя времени зазря, но это не мешало ему улавливать смысл каждой фразы.
– Мы поможем…
– Выручим…
– Всего одно заклинание, Сейн…
– Мы сделаем это для тебя…
– Выбирай с умом…
– Обрати их пеплом…
– Обрушь на них свой гнев…
– Только не надо больше сусликов…
– Хватит сусликов, Сейн…
– Будь серьезней!..
Сейн перестал даже дышать, пытаясь сосредоточиться. Сейчас было очень важно контролировать собственные мысли, не подпустить ни одну из тех, где он желает разобрать этот монастырь по камню, оставить на его месте лишь золу. Задача не из простых, когда боль медведем дерет спину.
– Решайся, Сейн…
– Тебе достаточно повелеть…
– Довольно! – металлом лязгнул голос из толпы. Таким голосом могла бы рвать воздух Марго много лет спустя, когда жизнь оставила бы на ней еще больше зазубрин. – Никто не будет избивать женщин перед ликом Матери! И развяжите уже пленника, наконец.
Слабый протест Ефимона унесло порывом ветра. Даже Высокий жрец храма Судьи не позволил себе лишнего в общении с настоятельницей.
– Я сказала – довольно, – повторила она тише, но отчего-то в ее словах только прибавилось угрозы. – Ваша святость злоупотребила моим гостеприимством. По-хорошему, вам бы самому стоять вместе с девушками, задрав рубаху. Ведь свою жизнь положить на чашу весов Судьи вы позабыли.
– Мы судим колдуна не по делам сегодняшним, а по деяниям прошлого, от которого он вознамерился бежать! – попытался оправдаться жрец.
Сейна уже успели поднять и развязать ему руки. Стоять ровно давалось с большим трудом, о том, чтобы выпрямиться в полный рост, не могло быть и речи. Тени вернулись на свои места, будто никогда и не оживали.