Вода Змеиного Языка портит кровь, не всякий рискнет пить ее, даже хорошенько прокипятив, и, чтобы промыть рану, Сейну пришлось тратить драгоценные запасы из собственной фляги. Затем он достал пару пучков сушеных водорослей и долго жевал, морщась от горечи. Дважды желудок скручивало спазмом и едкая жижа подступала к горлу, но Сейн терпел. Полученной кашицей он плотно залепил рану на животе схеота. Тот не шелохнулся. Лишь по едва заметному подрагиванию его прикрытых век было ясно, что он все еще жив.
Попоны, которыми покрывали ездовых варанов, сгодились для носилок. Сейну потребовалось время, чтобы надежно приладить их к древкам пик, брошенных здесь же. Куда сложнее оказалось ворочать тяжелого схеота. Сейн постоял немного, поудобнее перехватывая пики под мышками, и потащил.
Это оказалось не так сподручно, как он себе представлял, ткань больше загребала песок, чем скользила по нему. Совсем скоро навалилась усталость, голова кружилась от жары. Алхимик упрямо шел, поражаясь своему безрассудству: ясно же, что рана слишком глубока, человеку в носилках не дожить до следующего утра.
Пятно оазиса, что так маняще выделялось среди песчаных хребтов, никак не желало приближаться, дрожало в раскаленном воздухе, заигрывая с беспечным путником. Сейн скрипел зубами и упрямо переставлял ноги. Под размашистые тени финиковых пальм он добрался на исходе дня и тотчас рухнул рядом со своей ношей, обливаясь потом и не чувствуя натруженной спины.
Схеот сначала застонал, а после принялся шептать, все еще не приходя в себя. Едва слышно, так, что и слов не разобрать, почти не делая пауз, – казалось даже, что и нет там никаких слов, одно шипение, с которым выходит дух из умирающего тела через узкую щелочку губ. Шептал он всю ночь, прерываясь, лишь когда Сейн не спеша пытался влить ему в рот немного воды, и затих с первыми лучами рассвета.
Алхимику не спалось, несмотря на усталость. Жуткое бормотание под боком и картины отрубленных голов не пускали разум за черту беспамятства, держали все жилы натянутой тетивой.
Прежде чем выглянувшее из-за горизонта Светило успело высушить росу, принесенную с реки, он решил поискать источник. Колодцы в оазисах редко пересыхали, но, даже если такое случалось, караванщики быстро выкапывали новые. Они безошибочно отыскивали воду под толщей песка и грунта, следуя только им известным ориентирам.
Когда Сейн вернулся с полными флягами, глаза схеота были открыты и он смотрел остекленевшими зрачками в небо над собой. Такой взгляд хорошо знаком всем, кто имел дело с мертвецами и безумцами, – его сторонишься невольно, словно глаза эти уже принадлежат не человеку, а самой смерти, и все естество кричит: не попадайся, не дай ей себя увидеть!
Сейн не спеша потянулся, чтобы прикрыть мертвецу веки, и дернулся от неожиданности, когда его запястье схватила цепкая жилистая ладонь.
– Исалар! – захрипел оживший схеот. – Ибу, исалар, Ибу сахе…
Он пытался сказать что-то еще, но Сейн слишком плохо знал его язык, чтобы воспринимать сбивчивую речь на слух, к тому же был поглощен попытками освободиться от удивительно крепкой хватки раненого. Схеота трясло, кожа его была горячее песка после полудня, будто Светило оставило под ней частичку своего жара, который не смогла согнать даже ночная прохлада.
Когда раненый вновь притих, алхимик сделал ему компресс. Стоило здраво оценить свои силы: носилки никуда не годились, а спина после вчерашнего едва разгибалась. Все, что Сейн мог сейчас, это найти место поудобнее и перетащить туда схеота – глубже в заросли абрикосовых деревьев, укрывающих от дневного пекла и лишних глаз.
К вечеру лихорадка стихла, и алхимик бережно смыл подсохшую травяную кашицу с раны, в очередной раз пожалев, что ее нечем зашить. За плотной коркой крови и сукровицы мало что удалось разглядеть, но, главное, он не увидел, чего так боялся – гноя. Редкие водоросли, добытые еще в Сантаре, не творили чудес и не могли быстро заживить плоть, но отлично справлялись с заразой.
Схеот вновь открыл глаза, когда первые сумерки запутались в пальмовых листьях. Сейн дал ему воды и, подумав, помог сесть. Схеот молчал, разглядывая своего спасителя покрасневшими глазами. Алхимик принялся его кормить растертым в кашу абрикосом. Раненый едва открывал рот, кусочки абрикосовой шкурки, которую Сейн не подумал снять, застревали в его черной, как в дегте вымоченной, бороде. Глотал он тоже медленно, каждый раз кривясь и жмурясь, будто мягкая фруктовая мякоть царапала горло колючим песком.
– Исалар, – вновь раздался тихий голос, когда они закончили. – Сану чиха иш.
– Я не понимаю, – покачал головой Сейн и уже попытался припомнить, как сказать это на схеотском, когда услышал:
– Я говорю, ты очень добр.
Силингский язык давался раненому без труда, пусть акцент и выдавал в нем южанина с первых слов.
Сейн отвернулся. Не хотел, чтобы по лицу можно было прочесть его утренние мысли. Он ведь не просто ждал, что схеот умрет, он рассчитывал на это. Что судьба, несмотря на его сопротивление, сделает все за него, избавит от обузы.
Но человек, чьей ране давно положено было его убить, успел прочесть.
– Тень от крыльев Ибу… как ночь посреди дня. Я видел эту тень, Исалар, она кружила надо мной. Зачем ты отнял меня у нее?
Сейну доводилось и раньше слышать про гигантского орла Ибу, который, по верованиям схеотов, прилетает лишь к достойным и забирает их души в лучший мир. Считалось, что увидеть тень его крыльев означает близкую смерть, но в то же время это великая честь.
– Ты еще полетаешь на своей птице. Но не сегодня.
– По правде, – помолчав, сознался схеот, – я всегда боялся высоты.
Он попробовал рассмеяться, но в то же мгновение боль скрутила его и опрокинула на бок.
Они остались в оазисе еще на несколько дней, питаясь фруктами с деревьев и орехами с сушеным мясом из скромных запасов Сейна. Лихорадка возвращалась дважды, и каждый раз крепкому телу схеота удавалось ее побороть. Рана заживала на удивление быстро, и вскоре он окреп достаточно, чтобы без посторонней помощи ходить в заросли по нужде.
Схеот назвался Вассадом Зеррусманом Эр-Манасом, сказал, что ездил к Нижнему Серпу заключать важную торговую сделку с архелонской гильдией купцов и уже возвращался, когда на его отряд напала шайка разбойников.
– Простые разбойники не оставляют за собой столько ценного, – заметил Сейн, когда они сидели у костра на исходе третьего дня.
Он покопался в своем мешке и бросил к ногам Вассада кошель, туго набитый монетами и камнями, которые он успел срезать с богатых тканей мертвецов. Схеот вяло покопался в кошеле двумя пальцами, сказал с интересом:
– Серебро взял, камни взял… Золото не взял.
– Золото тяжелее. И его блеск куда заметней для лихого человека. А может, я просто спрятал его получше, чтобы тебе не возвращать.
Вассад прищурился.
– Меня ранили в живот, но глаза мои целы. – Он коснулся левого века. – Они видят честного человека. – Подумав, он добавил: – У тебя будет золото, Исалар. Больше, чем ты сможешь унести. Опорожниться мне на месте, если в моих словах хоть капля лжи.
– Зачем мне то, чего я не могу унести? – усмехнулся Сейн.
Вассад ответил спустя короткую паузу:
– Я дам тебе варана, самого большого. Он повезет твое золото.
Какое-то время они жевали изюм и смотрели в огонь. Вассад бросал на Сейна короткие взгляды и, наконец, не выдержал:
– Вытряхни мои кишки! Впервые вижу человека, которому обещают гору золота, а он сидит, скривившись, точно скорпион укусил его в лицо! Но что занимает твои мысли, если не богатство, друг мой? Для чего ты проделал столь большой путь?
Сейн не знал, как ответить. Не был готов делиться с купцом, что его уже давно не отпускают воспоминания о тетради в переплете из черной кожи. Колдовство южан отличалось от всего, чему его учили, выходило за все рамки, которые годами так упорно очерчивали профессора академии. Грело слабой надеждой, что здесь он сможет найти способ вернуть утраченное, отыграться у судьбы. И надежда эта стоила, чтобы отправиться за ней на другой край света.
Он неопределенно пожал плечами.
– Дело твое, – с легкой обидой сказал Вассад, укрываясь попоной. – Но знай, Исалар, моя жизнь теперь – твой дар. И я не потрачу его, чтобы болтать о твоих секретах.
Они выдвинулись следующим утром. Вассад шел на своих двоих, но ему еще требовались частые остановки и длительный отдых. За день они проходили едва ли половину того расстояния, которое Сейн преодолел бы в одиночку.
И все же от схеота была польза. Цепь оазисов ветвилась, порой отдаляясь от Языка на несколько лиг, и Сейну представлялось, что с высоты долина должна походить на необычное дерево с кривым стволом-рекой и широкими лапами пальмовидных листьев. Вассад, как опытный путник, выбирал лучшую дорогу, где меньше приходилось идти по раскаленному песку и было больше возможностей спрятаться в тени, вблизи источников с чистой водой.
Полностью ему доверившись, Сейн не сразу обнаружил, как за несколько дней они отдалились от Языка и вплотную подобрались к скалам. Вассад невозмутимо сообщил:
– Нужно кое-что забрать. Это недолго.
– Что забрать?
Сейн остановился. Схеот тяжело вздохнул, и глубокие тени легли под его веки.
– Песьи мухи, что осмелились на меня напасть, – я знаю, где они. Безродные гниды не тронули камни и золото, но забрали нечто куда более ценное. Мой кинжал!
Сейн поднял глаза к яркому небу, раздумывая, не напекло ли раненому голову. Сказал медленно:
– И ты думаешь, что мы сможем вернуть его вдвоем? Забрать у тех, кто поотрубал твоим людям головы?
– Эти трусы недостойны даже стать падалью для Ибу! Все, что они могут, это бить в спину. Пойдем, будет несложно, обещаю.
Сейн остался стоять на месте. Схеот явно повредился головой, раз предлагает такое. Вассад, заметив его сомнения, спорить не стал и предложил подождать, пока он все сделает сам. Он уже двинулся нетвердым шагом к скалам, когда Сейн выругался сквозь зубы и догнал его. Слишком много времени пришлось потратить на раненого, чтобы вот так его бросать.