– Тебе какое дело? Нам платят по ведрам.
Петля сдавила горло, обрывая вдох.
– Тебе – да. Но, коли ведер мало, мне надбавки не видать. А у меня руки так и чешутся, дай перебрать пару лишних монет. Смекаешь, мышка? Завтра буду доволен или я, или пауки. Это ясно говорю.
Петля ослабла, чиркнула по ушам, взмывая над головой, и скрылась во мраке позади. Марго упала на колени, с жадностью хватанула ртом холодный воздух пещеры. Обожгло гортань.
– Пойду еще приятеля твоего проведаю.
Надсмотрщик исчез так же, как и появился, без единого звука.
Все же она не сдержала слез, две горячие дорожки расчертили щеки. Предательски задрожали губы. Беспомощность петлей сжимала шею, будто надсмотрщик никуда и не уходил. Развязался невидимый мешок, посыпались из него камни-мысли. Тяжелые, непрошеные.
Прав был алхимик, на что она ему? Плаксивой девчонке, что так трясется при виде змей и пауков, не место в неизведанных пещерах. Да и кто бы позвал такую за собой? Вечно недовольную, неблагодарную, норовящую исколоть, исцарапать словами, как битым стеклом. Королеву без королевства.
Сколько несчастий на их голову, и все из-за нее. Это она выдала себя в Клатеринге, ее пришлось спасать от куриного обличья, она убедила Сейна помочь старому врагу. Все она! И сейчас, когда от нее требовалось лишь сидеть тихо да делать вид, что занята работой, она не справилась даже с этим.
Сейн решал ее проблемы по-своему. Страшно, грубо, порой жестоко, но решал. А то, что в такие моменты он себе на уме, можно и потерпеть. Лишь бы он поскорее возвратился.
Марго бесшумно вытерла лицо, ни разу не всхлипнула. В последнее время ее слезы высыхали все быстрее, уступая место огненным пчелам в груди. Те выбирались из укрытий лениво, как после дождя, не жалили сразу, но их нарастающий гул напоминал о каждом унижении, которое ей довелось пережить. Горло вновь начало саднить.
Она не поможет алхимику, если сейчас пойдет блуждать по пещерам одна, но, и оставшись, не позволит себе больше быть слабой.
Еще месяц назад надсмотрщик ползал бы перед ней на пузе, не решаясь поднять глаз. У нее могли отнять семью, корону, все платья, но никто не отнимет того, что она выросла дочерью своего отца, эрла Танкреда, одного из достойнейших людей Даферлена. И сейчас ее едва не задушил подлый ублюдок, подкравшийся сзади.
Пчелы горели все ярче, все яростней кружился их вихрь.
Всякому терпению есть предел.
Марго перевела взгляд от серебристой нити, по-прежнему свисающей с потолка, к камням, за которыми лежал меч. Ей не нужно было видеть его, чтобы представить в руке, вспомнить вес и длину клинка. Это было отличное оружие, искусно выкованное – король не скупился, снаряжая своих псов. За последние две недели в Теззарии Марго каждое утро просыпалась раньше алхимика, уходила на задний двор таверны или глубже в лес, чтобы практиковаться. Дать мечу привыкнуть к новой хозяйке, а мышцам – разогреться от знакомых движений, вспомнить уроки брата.
Что сказал бы Сейн, застав ее за этим занятием? Улыбнулся снисходительно или отвернулся с привычным равнодушием? Марго не желала проверять.
Оглянувшись, она подтянула одеяло и села спиной к стене поближе к мечу. Больше пузач не сможет к ней подкрасться. Она разберется с этим сама.
Марго так и не узнала, что в это самое мгновение главного надсмотрщика меньше всего волновала и она сама, и ее пустое ведро. Ведь он одним из первых заметил, как зашевелились пауки.
Он ступал, словно по мягкому снегу, искрящемуся в свете зелья. Носки сапог загребали паутину, тянули за собой спутанные лохмотья, под каблуками хрустели пустые паучьи панцири. Флакон в руке нагрелся и жег пальцы, приходилось держать его за самое горлышко.
Сейну потребовались годы, чтобы избавиться от кошмаров, где узкая пещера проглатывала его целиком, тьма вырывала глаза, а тонкие невесомые нити душили, облепив лицо, и лезли в рот. Просыпаясь, он еще долго вспоминал, как дышать.
И вот он снова здесь.
Пещера оказалась длиннее, чем он запомнил. И коконов в ней прибавилось. Алхимик отыскивал подходящий по форме, разрывал голыми руками и, бегло осмотрев трухлявые кости, переходил к следующему.
Прежде чем свежая, еще липкая нить с фермы становится самой дорогой в Серпе тканью, она проходит долгий путь мытья, сушки, вымачивания в специальных растворах, сохраняющих крепость. Но, пролежав вот так годами, она иссыхает, истончается и поддается без сопротивления, рвется, как хлопковая вата.
Сейн потерял счет времени и пустым глазницам, в которые успел заглянуть. Паучья ферма берет немалую плату за каждый рулон шелка. Алхимика то и дело подмывало бросить все и вернуться к заждавшейся королеве, выбраться, наконец, на дневной свет. Не трогать прошлое, оставить его глубоко под землей, где ему и место. Но руки упрямо тянулись к новому кокону…
Грубая почерневшая корка, некогда бывшая плотью и кожей, плотно облегала скалящийся череп. Сейн сам не понимал, почему начинал с головы, ведь того, кого ищет, он сможет узнать разве что по одежде. Заметив яркий ворот, слишком свободный для старых костей, он замер. Время не смогло выпить из мантии цвет, паутина защитила ее от пыли. Знак Великого Храма на груди по-прежнему выглядел чуждо для одежд заклинателя, даже спустя столько лет это сочетание внушало трепет.
– Снова здравствуй, Гарванус Тайн… – пересилив себя, выдавил Сейн.
Ошибка природы – лис на службе в курятнике. Он ловил самых опасных чародеев, тех, кому сила вскружила голову, кто отринул законы храмов и корон. Отпетых мерзавцев, за которых не вступилась бы даже академия. Пока однажды ему не поручили найти бывшего студента, избежавшего суда.
Амулет тоже оказался на месте – плоский диск без изображений, собранный умелым ювелиром из тонких колец. Золото чередовалось с металлом, который Сейн поначалу принял за серебро, но, приглядевшись, он признал сероватый оттенок платины. Кольца вращались вокруг своей оси, и, если развернуть их все, превращая диск в сферу, можно было увидеть на ее внутренней стороне древние руны из священных Свитков. По слухам, амулет для охотника зачаровывал сам архонт Великого Храма Защитника.
Сейн потянулся, чтобы снять с шеи мертвеца тяжелую цепь из полированной стали, но, едва коснувшись, перестал чувствовать что-либо, провалился в пустоту, потеряв себя…
Пустоту не очертить границами, не измерить ни вширь, ни ввысь. Само время здесь не более чем слово – попробуй отсчитать мгновения, и они растянутся струнами вечности, которые примутся точить слабый разум, снимать невидимую кожу.
Всякого, кто воображает себе душу сияющим силуэтом или ярким сгустком, способным осветить себе путь, ждет жестокое разочарование. В пустоте нет места свету. А может, его душа всегда была темнее, чем он привык думать?
…Сперва он научился впускать в себя холод камня. Камень окружил, заменяя собой пустоту. В камне были ходы, но ни один не вел его к теплу. Камень умел удержать свою добычу.
…Следом он научился видеть во тьме слабое мерцание огоньков вокруг. Огоньки сновали по ходам, не замечая его. Он без труда наловчился подчинять примитивный разум своих убийц одной лишь волей, но это быстро наскучило.
Чему он так и не научился, так это ждать. Мельтешение огоньков вернуло чувство времени, и стало только хуже. Мысли пожирали друг друга, как изголодавшиеся крысы на дне ямы.
Никто за ним не придет. Боги не протянут руку сквозь камень и тьму, не поведут за собой. Он предал их, нарушил клятву.
Он заслужил.
Только вера удерживала его от возвращения обратно в пустоту, не позволяла забыть, кем он был. Всякая чаша наполнится вновь. Рассыплется камень, погибнет и вновь возродится мир, судьба обернется колесом. Милость богов запалит новое Светило, и они вспомнят об узнике, позволят ему все исправить.
Он и не смел надеяться, что так скоро.
…Сейн отдернул руку, словно ошпарившись. Ноги отказались слушаться, и он завалился на спину, прямо в мягкую перину паутины. Хрустнули под лопатками чьи-то кости. Всего одного взгляда через плечо мертвеца хватило, чтобы ужас чужого одиночества впился в сердце, застудил кровь в венах.
Зелье, оставленное у головы Гарвануса, замерцало и сменило цвет с зеленого на желтый. Алхимик вцепился ногтями себе в лицо, болью отгоняя оторопь, и обернулся, одновременно запуская руку в свою сумку.
Пауки проснулись.
Противоядие они приняли заранее, еще до похода на ферму. Совсем немного, буквально по наперстку. Горькая маслянистая капля потом еще долго блуждала по пищеводу, Марго была готова осушить колодец, только бы смыть с языка этот привкус.
– Что за дрянь? – допытывалась она у алхимика.
– Вытяжка из пары трав и паучье масло. Все лучшие противоядия сделаны на его основе.
– А откуда у пауков берется масло?
– Подумай еще раз, так ли ты хочешь знать?
Она не хотела. И сейчас, размахивая мечом и не подпуская к себе восьмилапую тварь, королева понимала: всю эту возню с зельем Сейн затеял, скорее, для ее спокойствия. Противоядие не спасет, если пара изогнутых клыков длиною в ладонь войдет в мягкую плоть, пустит кровь, разрывая жилы и оставляя страшные раны.
Фитиль в опрокинутом фонаре лишь чудом не затух. Луч света смотрел на паука снизу, делая его еще больше для переполненных страхом глаз. Меч рассекал воздух. В миг, когда все началось, едва осознав, что происходит, Марго не позволила оцепенению набросить на себя железный плащ, рука потянулась к оружию прежде мысли. Но на большее королеву уже не хватало. Все уроки Альрика забылись разом.
«Ну кто так бьет? – звучал в голове насмешливый голос брата. – Ты же не траву косишь». Он никогда не упускал возможности поддеть колким замечанием, если она слишком низко держала меч или чересчур далеко отводила руку при замахе.
Ей даже удалось срубить пауку пару коротких передних лапок, хорошо заточенный клинок не встретил сопротивления. Тварь этого будто и не заметила, продолжала наступать, тесня королеву к стене пещеры. Страх пил силы, меч в руке казался тяжелым и непривычным. Все, что оставалось, это неуклюже очерчивать перед собой дугу свистящей сталью.