Наложницы жили в той части дворца, куда было не принято пускать мужчин, но Сейн частенько встречал их в саду или у пруда. Задерживался порой, чтобы послушать, как они играют на незнакомых ему инструментах, лишь отдаленно напоминающих раздвоенные флейты и чересчур громоздкие лютни. Петь схеотским женщинам не дозволялось, и он даже отдаленно не мог представить, как звучат их голоса. Иногда девочки расшивали узорами узкие ковровые дорожки, рисовали по керамике или танцевали, семеня босыми ступнями. Быстрые движения их стройных ног, плавные покачивания бедер и плоских животов завораживали.
Заметив его, наложницы прекращали свои занятия, ничуть, впрочем, не смущаясь и с интересом разглядывая чужестранца. Тогда старуха-мать, которая не отходила от них ни на шаг, каркала что-то невнятное, махала руками над головой, понукая подопечных, а может, прогоняя Сейна. И Сейн уходил.
У наложниц были учителя музыки и живописи, но он никогда не видел, как седобородые старцы проходят через ворота, и не знал, куда они деваются после занятий. В том, что они не живут во дворце, он был уверен. Возможно, Вассад переносил их своим колдовством прямо к себе во двор.
Также Сейн не замечал, чтобы наложницы когда-нибудь играли или танцевали для господина. Похоже, тот действительно готовил их для будущих мужей.
Всех, кроме одной. Беременную алхимик приметил уже на второй день, она всегда садилась чуть поодаль от остальных девочек, с трудом ворочая пузо, такое огромное для ее тонкого тельца. Не всех колдун держал за корм для демонов, кого-то приберег и для себя.
От этой мысли вновь поднималось к горлу ядовитое удушье.
В один из дней Вассад привел Сейна к отдаленной башне в южном дворе, который не показывал ранее. Невысокая, она походила на покосившуюся бочку, не имела ни дверей, ни окон и казалась куда старше всего остального дворца. Если присмотреться, создавалось впечатление, что грубые неотесанные камни просто сложили один на один без всякого раствора.
Колдун прошептал несколько слов, и стена перед ним дрогнула, затем камни с грохотом стали проваливаться куда-то вглубь башни, пока не образовался темный проем в человеческий рост. Казалось, даже дневной свет не осмеливался туда заглянуть, четко блюдя границу дозволенного. Какое-то время ничего не происходило, затем из проема выкатились две кадушки, которые схеоты привыкли использовать вместо сундуков.
Вассад открыл крышки, и на песок посыпалось золото. Его блеск в лучах Светила невыносимо бил по глазам, и Сейн поспешил отвернуться.
– Пожалуй, дам тебе двух варанов, – задумчиво сказал Вассад, разглядывая сокровища. Заметив выражение Сейна, воскликнул: – О великий малик, как я глуп! Да выклюют птицы мои бесполезные мозги, я совсем забыл о твоем проклятии!
Увы, и с этой бедой он ничем не мог помочь. Колдунов не проклинают, потому что колдуны никогда не дают теням столько свободы.
– …Был один разорившийся купец, чья бедность вскормила отчаяние, – припомнил как-то Вассад, рассевшись на широкой скамье, куда было принято забираться с ногами. – Уж не знаю, как к нему попала одна из клеток с ихсой, то была шкатулка или чернильница, уж и не скажу сейчас. Таланта к колдовству в том купце не было ни на глоток, зато жадности хоть отбавляй. Почуяв его слабость, ихсы предложили сделку, а он и согласился, наделил их волей. С тех пор чего бы он ни коснулся, все становилось золотом.
– Есть такая сказка! – поразился Сейн. – Купец умер, потому как не смог есть!
Вассад хитро прищурился, попыхивая трубкой.
– Сказка есть, – согласился он. – Да сладка ее ложь. Купцу тому хватило бы богатств на всех слуг мира, чтобы они кормили его с ложки.
– И как же все кончилось на самом деле?
Дым обжигал ноздри.
– Я был в том доме. Видел золотые статуи его жены и дочерей. С горя купец приказал слугам обмотать платок вокруг своей головы, а затем его коснулся. Страшная смерть, Исалар. С ихсу нельзя заключать сделок.
…Вспоминая эту историю, Сейн отступил на шаг, ему было больно даже стоять рядом с такой горой золота.
– Не кисни, Исалар, я отдам свой долг серебром, камнями, чем скажешь. Ну! Ты слишком богат, чтобы носить такое лицо!
Он был прав. Если Сейну удастся перевезти все обещанное к Серпу, ему хватит на титул лорда и солидный кусок земли где-нибудь среди виноградников Сантаре.
– Не хочу обижать тебя отказом, но я осмелюсь просить другой награды.
– Все что угодно, – подбоченился колдун.
– Позволь забрать с собой знания из твоей библиотеки, дай мне хорошего переводчика.
– И все? Ты готов променять сокровища на книги?
– Положи книгу на одну чашу весов, и ты удивишься, сколько всего она сможет перевесить.
Вассад вытаращил глаза:
– Ты не перестаешь удивлять меня, Исалар! Откуда ты знаешь заветы великого малика?
– Из книг, – улыбнулся Сейн. – Мудрость вашего народа порой добирается и до севера.
– Это так, друг мой, сила слова воистину не знает границ!
Вассад постоял немного, хмуря брови и кивая своим мыслям, затем поманил Сейна рукой:
– Хочу показать тебе настоящее сокровище.
Едва они ступили в башню, как внутри зажглись широкие чаши и тьма нехотя отступила под напором пламени, прячась под высоким сводом. Сейн огляделся, но камней, которые втащило внутрь из стены, нигде не увидел. Круглый зал был холоден и пуст, лишь отрубленная голова встречала гостей со своего постамента.
Когда-то она принадлежала мужчине, которому по возрасту было впору носить белый. Сейчас кожа на его лице пожелтела и походила на восковую маску, черные губы скривились, будто норовя выплюнуть последнее проклятие, плотно сомкнулись морщинистые веки. Сейн догадывался, что за ними пусто. Первым делом при бальзамировании схеоты вынимают глаза.
Вассад медленно поклонился, держа руки за спиной, и с несвойственным ему придыханием сказал:
– Великий малик!
Сейн на всякий случай повторил приветствие.
Сложно определить границы могущества отдельного колдуна. По слухам, все кичатся роскошью своих дворцов и могут помериться богатством с любым из королей Серпа, что немудрено, если силы позволяют хоть каждый день обращать медь в золото. Но Вассад в этой неясной иерархии явно занимал место повыше прочих.
Ведь если он не врал, в его сокровищнице лежала самая почитаемая реликвия Змеиного Языка.
Схеоты жили разрозненными общинами, каждая со своим вождем. Колдуны вмешивались в их дела разве что от скуки да изредка собирали дань, в которой даже не нуждались. Так они напоминали, в чьих руках сосредоточена настоящая власть. В один из таких походов на Вассада и напали…
Чего никогда не случилось бы при малике. Лишь царю схеотов было под силу объединить горделивых южан, его воле подчинялись все, кто родился и жил среди раскаленных песков.
По легенде, он правил уже тысячу лет, всякий раз перерождаясь в ком-то из своих бесчисленных детей и внуков, и Сейну было сложно судить, так это или нет. Действительно ли колдуну, который первым когда-то подчинил демонов, открылся секрет переселения души, или все это лишь многовековой обман и практически каждый при должной подготовке может провозгласить себя новым маликом. Но тогда неясно, почему желающих не так уж и много: царь всегда появлялся только один.
Полвека минуло с последнего священного похода, когда королевства Серпа объединились, чтобы выбить безбожников со Змеиного Языка и отыскать пятый Великий Храм. Паладины с трудом пробивали себе дорогу, окропляя своей кровью каждый бархан. Схеоты бились насмерть, не беря пленных и не сдаваясь сами, один темный колдун стоил десяти заклинателей, а жажда и жара оказались врагами пострашнее всех их вместе взятых. До Джасхикана – единственного крупного города и негласной столицы, где, если верить сказкам, даже беспризорники в конце дня счищают с башмаков золотую пыль, – войска северных королей добрались на исходе сил. Неведомо, скольким жрецам пришлось завязать языки узлом в бесконечных молитвах о чуде, но паладинам удалось взять дворец.
Малика обезглавили там же.
На то, чтобы удержаться в городе хотя бы пару дней, не хватало бойцов, и паладины отступили, продолжая терять своих. Но даже после этого жрецам, сидящим под защитой храмов далекого Серпа, хватило смелости объявить ту бойню победой.
А схеоты помнили о малике, жили его заветами и ждали нового перерождения.
– Его душа ходит между мирами так же легко, как я по своему дворцу, – говорил Вассад. – Где-то он правит, как здесь, и борется с лжебогами. Где-то он сам подобен богу. Великий малик вернется, и, когда это случится, не стой под стенами своих храмов, друг. Ибо праведный гнев обрушит их.
Сейн молчал, не зная, что сказать. Он больше других желал утопить жрецов в их же лжи, но, когда с неба падают камни, они бьют по всем головам без разбору.
– Теперь ты видишь, как я тебе доверяю. – Вассад положил руку Сейну на плечо.
Голова малика, уродливая снаружи и пустая внутри, слушала их обрезанными ушами.
Первое время Вассад сам помогал Сейну с переводом. Затем ему это наскучило, и он созвал в библиотеку наложниц. Макал тонкую кисточку в кровь на их руках, размашисто чертил знаки по углам, шептал заклятия. Кровь застывала и трескалась, прежде чем колдун успевал вновь взяться за кинжал.
С тех пор, какую бы книгу ни открыл алхимик в стенах библиотеки, схеотская вязь приходила в движение, чернила копошились подобно червям, пока не складывались в знакомые слова.
Сейн позабыл сон, дни и ночи слипались под веками, как мокрый песок. Черные гримуары тяжелели от заклинаний и ритуалов, таких чуждых, неестественных, безумно далеких от всего, что знал бывший студент академии. Большинство из них могло с легкостью «осушить» любого чародея, вздумай он воспользоваться ими без посторонней помощи. Когда заклинатели Серпа веками учились контролировать свои способности с тем же изяществом, с которым фехтовальщик учится наносить точные уколы рапирой, южные колдуны, не стесненные никакими ограничениями, могли себе позволить действовать куда грубее. Их формулы походили на удар алебарды, и чем больше теней им удавалось подчинить, тем сильнее был замах.