– Хватит! – рычал алхимик, сдавливая ребра королевы.
– Ты это, замолчи! – погрозил пальцем луковый дед. – Я могу заставить!
– Ну, давай! – хрипела Марго сквозь слезы. – Без актеров твоя пьеса ничто. А ты – никто! Без нас! Ты! Никто!
Луковый дед зажал руками уши и повалился там же, где стоял, как капризный ребенок.
– Молчи, молчи-и… – тянул он, катаясь по песку.
Амфитеатр растаял миражом, небо сплавилось с горизонтом, а затем залило все вокруг, словно река при паводке. Реальными остались площадка и горстка «актеров» на ней.
– Молодец… – процедил Сейн. Он обнаружил, что может притянуть Марго к себе, достать до ее спины.
Королева пыталась восстановить дыхание, глядя по сторонам.
– Из-за меня… теперь весь мир такой?
Сейн промолчал.
– Смотри! – крикнула она. – Вон там! Сковородка! Видимо, она провалилась сквозь трибуну, как миска сквозь стол. Эй! Слышишь, твоя сковорода!
Луковый дед слышал лишь собственные рыдания. А Сейн и Марго продолжали танцевать.
– Король успел тебя… коснуться? – спросил алхимик, нащупав место, где хитон Марго заправлялся в штаны.
Она, и так уже раскрасневшаяся, залилась краской еще сильнее.
– Ты знаешь!
– А кто-то другой… – Пальцы боролись с тугим ремнем. – Кто-нибудь еще?
– Я могу достать зубами до твоего горла.
– Скажи.
– Нет!
Сейн чувствовал жар от ее глаз, как от углей. Ему удалось запустить руку ей под хитон, коснуться горячей кожи на пояснице.
– Что ты делаешь? – Визг резанул по ушам.
– Терпи. Будет больно, но ты терпи. Если что и может дописать пару строк… так только кровь.
…Он смотрел прямо на нее, расцарапывая ей кожу на спине, впиваясь в мягкое тело ногтями, пока под них не забилась кровь. Понимал: отвести сейчас взгляд – значит предать. Однако мечтал, подобно старику, закрыть уши, чтобы не слышать, как она шипит от боли.
Марго не видела, как за ней выросла тень. Как наполнилась тьмой, словно раскрытая пасть могилы. Не услышала, что алхимик шепнул себе под нос.
Они перестали танцевать и чуть не рухнули от неожиданности. Ноги болели, стянутые невидимыми жгутами, крохотные молоточки били по вискам.
…Сейн подскочил на край площадки, туда, где еще недавно были трибуны. Взял зависшую над землей сковородку. Постучал по ней, привлекая внимание лукового деда.
…Старик выудил из глубоких карманов пару луковиц, покрошил вместе с шелухой. Вытащил подгнивший помидор, раздавил в руке, добавил к луку. Посыпал невесть откуда взявшимся перцем так, что месиво почернело. Снял с шеи пучок сушеных трав, оторвал половину. Поставил сковороду к огню. Никто не успел заметить, откуда взялся костер.
– Чабрец, конопляные листья, кривоцвет… – перечислял алхимик, наблюдая за движениями старика. – Это не суп. Он пытается успокоить разум.
Луковый дед шкрябал ложкой по сковороде и приговаривал:
– Ух, зараза!
Предлагал Сейну и Марго, но те отказались. С каждой ложкой взгляду старика возвращалась осмысленность. А потом вернулся и привычный мир. Разом, как по щелчку.
Измотанные селяне разбредались, уползали сами и помогали тем, кто был не в силах идти. Никто не осмелился поднять головы, хотя бы обернуться.
Пока старик ел, а Марго растирала уставшие ноги, Сейн поднял с земли уцелевший пучок трав. Вынул из мешка небольшой котелок и флакон с мутной жижей. Залил травы. Добавил оставшуюся шелуху, проговаривая что-то одними губами, и придвинул к огню.
– Они не забудут. Вернутся с подмогой, – сказал он старику. – Тебе надо уходить.
– Боишься за меня? – спросил тот, облизывая ложку.
– За них.
– Уйду, не волнуйся. – Старик улыбнулся. Все еще грязный и страшный, он больше не походил на безумца, а его глаза были слишком живы и молоды для окружающих их морщин. – У меня до-олгий путь.
Что-то в его внешности не давало отвести взгляд. Отмой его, подстриги седые кудри, расчеши и умасли…
– Ты изменился, Афолло. – Алхимик понизил голос, чтобы Марго его не слышала. Ему не хотелось ее расспросов, объяснений от старика он ждал еще меньше.
– Все меняется, Сейн, тебе ли не знать, – так же тихо ответил бард.
Варево начало закипать, и Сейн отодвинул котелок от углей.
– Остуди и возьми с собой. Это гораздо лучше твоей жарёхи. Пару капель на язык будет достаточно.
Афолло кивнул. Сейн поднялся и помог встать Марго, та вцепилась в его руку, требовательно заглянула в лицо.
– Ладно. – Алхимик вздохнул и навис над стариком. – Кто ты? Бард? Чародей? Шаман?
«Он не залез в окно Иоланты. Вошел по воздуху».
– Бог? – Афолло рассмеялся. – Ты ведь это хотел спросить.
Сейн фыркнул.
– Отвечай. – Марго блеснула огоньками в зрачках. – Наши роли распределены свыше?
Старик сложил руки на коленях.
– Есть ли разница, кто пишет пьесу, если настоящий господин сцены – актер? Для хорошего актера нет дурных ролей.
– Это не ответ.
– И так ли важен драматург, если актер тоже своего рода творец? Спроси у своего спутника, так отрицающего богов, ведь признать их значило бы признать силу, которую не способно затмить даже его непомерное эго! Некогда великий чародей, потерявший дар, не способный на простейшее заклинание. Спроси, что он шепчет над своими зельями. К кому обращается. И какую роль он уготовил тебе…
Сейн не стал дослушивать, двинулся прочь. Она догнала его на самой границе леса.
– О чем он говорил?
Алхимик шел, ссутулив плечи и не поднимая головы.
– Это слова безумца.
Марго остановилась, не хватало сил поспевать.
– Подожди. Я верю тебе.
Он застыл. Обернулся:
– Да?
– Да, – кивнула она. Поняла в тот самый миг, что вера может как спасти, так и потопить, столкнув с реальностью. Остается лишь выбрать. – Ты прав. А он безумец, только и всего. Добавила, пытаясь скрыть дрожь в голосе: – Потому что иначе страшно, Сейн. Страшно жить и знать, что весь твой мир зависит от того, принял ли какой-то дед свои травы.
Былое. После праздника
Он не помнил, как здесь оказался. И почему лежит навзничь посреди двора, раскинув руки. Песок исцарапал голую спину.
Сейн застонал и попробовал пошевелиться. Тело не слушалось. Полуденный жар выпарил из жил всю кровь, высушил кожу. Превратил его в мумию, совсем как великого малика. Во рту все слиплось и прокисло, губы потрескались и горели, словно от перца.
Сейн размежил веки и тут же ослеп: Светило беспощадно вцепилось в беззащитные глазницы. Тогда он медленно повернул голову, невзирая на нарастающий шум в ушах. Казалось, на него наползает бархан, погребая под собой заживо.
Еще одна попытка посмотреть на мир.
Подернутые рябью крыши дворца никак не желали оставаться на месте, двоились и наплывали одна на другую, и от этого бесконечного движения нечто кружилось и внутри Сейна, наматывало на себя воспаленные нервы, подтягивало к горлу желудок.
Бессмысленно пытаться собрать себя заново, когда тебя отторгает сама реальность, решил алхимик.
Он определенно умирал.
…Вассад сердился недолго.
– Только мул берет на себя все, что на него загрузят, – говорил он. – Побороть искушение, вовремя остановиться, осознав свой предел, – путь мудреца!
Сейн не стал его переубеждать. Колдун будто так до конца и не понял, почему алхимик отказался сжигать ребенка.
К празднику Воплощения Вассад готовил себя загодя. Всю неделю он начинал утро с обливания холодной водой, встречал рассвет, лежа на доске с гвоздями, а вечерами гулял босиком по раскаленным углям. Подолгу висел на перекладине головой вниз, «чтобы кровь подстегнула ум», а затем отправлялся в деревянную или янтарную комнату «наводить порядок в закоулках разума».
Раз в год схеоты праздновали возвращение своего царя в его последнем обличье, и в преддверии торжества колдунам запрещалось пользоваться силой без необходимости. Тени в заточении голодали.
– Никакой крови до самого Воплощения, – объяснял Вассад. – Они должны ослабнуть ровно настолько, чтобы не мешать… Но не более.
Дворец заполонили чернослужки из ближайшего поселения, взяв на себя всю работу. Проворные мальчики с тощими спинами готовили еду и постель, подметали пол и чистили одежду, умудряясь при этом быть практически незаметными. Безмолвные духи порядка, которые всегда рядом, но при этом не смеют досаждать хозяину и его гостям.
На самом празднике Вассад сытно ел, не отказывая себе ни в соленых гусях, ни в яблочной пастиле, и пил за троих. Хлопал в такт движениям гибких танцовщиц и приказал играть для него музыку всю ночь. Дымили расставленные по всему дворцу курильницы с благовониями.
– Я мог бы назвать тебя гостем и подарить тебе одну наложницу, – сказал хозяин Сейну, когда они отдыхали на мраморном бортике, опустив ноги в теплый бассейн. – Я мог бы назвать тебя другом и подарить тебе двух. Но я назову тебя братом и подарю трех!
С этими словами он трижды щелкнул пальцами, и Сейна облепили наложницы, прижались обнаженными телами. Пока он делал вид, что пьет, а на самом деле лишь мочил губы, девочки гладили его по спине и плечам, запускали нежные пальцы ему в волосы. Их ласки были жарче выпитого вина.
Но Сейн ничего не мог с собой поделать, он видел только порезы на их руках.
Неуклюже высвободился из томных объятий, отплыл под прохладную струю фонтана, чтобы смыть с себя… Нет, не их касания. Свое искушение поддаться.
– Как твои успехи, алхимик? – заметив это, спросил Вассад. Сразу две наложницы массировали ему ступни.
Сейн, обрадованный возможностью спрятаться за рассказом, принялся описывать свой последний эксперимент, но детали быстро наскучили колдуну.
– Пойдем, – сказал он, вставая. – У меня для тебя подарок.
– Ты и так много сделал для меня, Вассад.
И это было чистой правдой. Изучать алхимию по книгам, пусть даже по редким текстам забытых мастеров, можно лишь до поры, и, когда Сейну понадобилась лаборатория, он получил все необходимое. Последние недели не прошли даром, он почти подобрался к главной разгадке, почти нашел способ использовать силу волшебных ингредиентов без всяких заклинаний, как это делали южные алхимики издревле.