лхимик поморщился. Усмирять непослушного духа силой не было ни времени, ни желания, а ведь они с Марго даже не знают, на что девчонке сдался этот дуб.
Спину пригрело, Сейн хотел обернуться, но увидел все и так – у бесплотных душ свои законы. Целиком сотканная из пламени, к нему подходила лиса, оставляя за собой тлеющий след.
– А ты что здесь делаешь? Прости, погладить не рискну.
Дуб зашумел: заворочались под землей корни, затрещали, заскрипели толстые ветви, зашелестели листья. И все эти звуки невообразимым образом сложились в единое целое, отчетливое и понятное:
– Говорит-ты-не-враг-можешь-подойти… – Ни пауз, ни интонаций, сама мысль, рожденная в звуках старого дерева, неразличимая для слуха живых.
Беличья свора отступила, скрылась в густой кроне. Сейн сделал несколько шагов, вглядываясь в темную, чуть замшелую кору. То ли у него разыгралась фантазия, то ли глубокие борозды складывались в едва различимые очертания морщинистого лица, лишь отдаленно напоминающего человеческое.
– Тебе будет проще, если я начну говорить так? – И снова не голос, а шорох, стук и свист, но с заметной разницей. – Ближе подходи, только их с собой не бери.
– Кого «их»?
– Тех, кого постоянно с собой таскаешь.
Сейн оглянулся, но никого больше не увидел в лесном мороке.
– Кто ты? – спросил он. На демона существо никак не походило, но и о разумных духах леса он еще никогда не слышал.
– Здесь Хозяином зовут, там бы звали бесом, а когда-то – божеством. Человек придумал прозвища, от сути спрятался. Выбирай любое, мою суть тебе не постичь. Зря привела вас непутевая. Слепец слепца не водит.
– Она просила помощи. Говорила, ее любимый в беде.
– Один не то говорит, другой не то слышит, думать за них кто будет? Здесь он, со мной, а любовь их – смех. Бегал лесовичок зеленый, теплым ветерком в лицо непутевой дул, пятки травкой щекотал, хвойной лапой щеку игриво колол. Ему бы волком рыскать, корой деревья греть, с медведем зимовать. Но нет, заигрался, поманила она его теплом живым, как пламя мотыля, человеком вздумал сделаться, желуди у меня украл. А она возьми и влюбись в него. Как желуди кончились, ко мне вернулся, да только я больше не выпустил. С тех пор шляется тут непутевая, желуди выпрашивает. Без них ему человеком не стать.
– Не понимаю, – признался Сейн. – Как такое вообще возможно – не понимаю. Но, раз возможно, почему не отпустишь?
– Много в тебе вижу: памяти омут, мыслей – что кусачих муравьев. Всего не разобрать. Главное понял, думать умеешь. Вот сам и смекни, отчего дух человеку не пара.
Алхимик впервые за весь разговор втянул в себя ненужный воздух и посмотрел туда, где медленно, будто в чане с киселем, бродил силуэт охотницы.
– Давно шляется?
– Давно.
– Не отступит ведь, знаю таких… Ляжет к корням твоим от тоски умирать, что тогда?
– Мне какое дело?
– Есть тебе дело, – ухмыльнулся Сейн. – Иначе ты бы мне не ответил. Суть, говоришь? Ты мог бы давно отправить своих белок ноги ей обгрызть, чтобы она и близко сюда не подошла. Лес не убивает и не калечит без нужды – первое правило природы, от которого мы отступили. Но не вы. Вот твоя суть.
– Ммм…
– Попрощаться хотя бы дай, душу облегчить. И мы уведем ее, обещаю.
Долго думал хозяин дуба, прежде чем ответить:
– Лесовичка не пущу. Сюда ее тащи.
– С вами пойду, – сообщила Марго, когда Сейн ей все пересказал.
– Не получится, – ответил алхимик, разминая затекшую шею. – Зелья почти не осталось, хорошо если на двоих хватит.
Королева закусила губу.
– Тогда пусти нас вдвоем.
Сейн задержал на ней взгляд, гадая, что еще могло взбрести в эту белокурую голову:
– Зачем?
– Ты дал обещание, что уведешь ее. Но я не давала.
– Марго…
– Думаешь, это опасно?
– Мы на краю мира в чужих землях, рядом с чужой сущностью, о которой ничего не знаем. Здесь все опасно.
– Я спросила, как ты думаешь.
Алхимик с сомнением мотнул головой:
– Не уверен…
– Значит, решено? Отпускаешь?
От ее требовательного взгляда было не заслониться, под ним даже дышалось труднее. Сейн знал, что сможет сопротивляться, сможет запретить, вопрос лишь в том, хочет ли он сам этой борьбы. В конце концов, глаза королевы ждали не простого разрешения, они ждали ответа: научился ли он доверять ей так, как она того заслуживает.
– Она должна сама захотеть вернуться, – сказал алхимик и покосился на охотницу, которая все это время нетерпеливо приплясывала рядом. Ее лицо успело сменить практически все оттенки серого. – Вы обе… должны захотеть. Это важно. Я прослежу за вашими телами, но не смогу вытащить ваши души.
Марго благодарно кивнула и тоже присмотрелась к охотнице.
– Самое сложное – это теперь все ей объяснить.
Кили не сразу поняла, что умерла. Просто в один миг лес вокруг стал другим, а небо над головой опустело. И даже когда поняла, увидев свое лицо со стороны – белое и неподвижное, словно выточенное из костяного граба, – почти не испугалась. Шаман с воительницей, несмотря на нехватку слов, очень убедительно просили ее не пугаться, она это твердо запомнила.
«Отцу расскажу, не поверит!»
Беван спустился к ней вместе с туманом. Она знала, что ему подвластен любой облик, но для нее он вновь стал человеком: взъерошенным, курносым, с глазами цвета первых почек, набухших по весне. Его бледная кожа блестела от росы и пахла смолистой хвоей.
Он тут же подхватил Кили, ставшую совсем невесомой, закружил в объятиях, под его сильными руками тут же испарялись все девичьи страхи и сомнения.
– Убегу от него, – зашептал на ухо. – Вот увидишь…
Не оставил, не забыл! Хорошо, что сердце ее уже не билось, иначе гореть бы ему сейчас, плавиться в груди.
– Беван, мой милый Беван…
Она шептала что-то еще, сама себя не слушая и не понимая, молилась и клялась на языке, доступном лишь влюбленным и молодым…
Марго слышала их мысли как свои и понимала каждую, здесь не существовало языковых барьеров. Сейн предупреждал, что так будет, но все равно это оказалось необычно.
Королева смущенно обогнула громадный ствол дуба, давая воркующей парочке побыть наедине. Не спеша провела пальцами по едва теплой дубовой коре. Ощущения были… совсем как в жизни. Интересно, сможет ли ее душа здесь взлететь? Проверять быстро расхотелось, слишком уж пугало небо. Казалось, стоит оторваться от земли, и рухнешь в темноту, не отпустит.
– Зачем ты здесь? – зашумела дубовая крона.
– На тебя посмотреть, – ответила Марго. Ее голос начинал звучать раньше, чем открывался рот. – Видишь ли, с недавних пор я недолюбливаю тех, кто удерживает других силой. Ты так боишься остаться один?
– Эгоизм, одиночество, страх – человечья мера, – проскрипело где-то в ветвях. – Сам рубаху носи, да другим не подсовывай.
– Значит, и желудей тебе не должно быть жалко. Что тогда?
– Где человек, там несчастье. Подрастет непутевая, наиграется, сердце разобьет. К кому он, по-твоему, побежит осколки из груди выкорчевывать? Ваш век короткий, память горе не держит, наутро радостью запивает. У нас иначе. С нами все остается. В нас. Боль, испытанную однажды, мы несем с собою в вечность.
Королева тем временем обошла дерево по кругу, и вновь увидела Кили и Бевана. Они стояли молча, прижавшись лбами, их бесплотные тела практически срослись, будто теперь они делили одну душу на двоих.
– Как ты можешь знать? – тихо спросила Марго, не сводя взгляда с влюбленных. – Если не дал им шанса. Позволь им тебя удивить.
– Даже если так, – прошелестел Хозяин. – Что потом? Моих желудей хватит ему на тысячу человеческих жизней, но ее век я продлить не в силах. Душа ее дальше отправится, куда нам ходу нет.
– Тогда дозволь сейчас остаться, Хозяин! – услышала королева мысли Кили. – Не прошу дочерью звать и гостеприимства твоего не жду. Спрячусь, тише мыши буду сидеть, что и забудешь обо мне, только не гони!
Марго не увидела, скорее, почувствовала, как ужаснулся Беван – потянуло стылой болотной сыростью. Ей и самой не нравилось, куда завел разговор. Если она не вернет девчонку, алхимик же ей голову скрутит!
– Сама не понимаешь, чего просишь, непутевая! – затрещал дуб. – Не место это душе человеческой. Быстро пожалеешь. По теплу своего мира затоскуешь, да поздно будет, не вернуть.
– Не пожалею! – возмутилась Кили.
– Так, послушайте! – Королева вскинула руки, привлекая к себе внимание. – Я прекрасно понимаю, как бывает сложно поверить в чувство, которое сам не испытывал. Мы, люди, и правда живем совсем ничего, мы учимся ценить сегодня, потому что ни хрена не знаем о завтра. Влюбляемся, рискуем, умираем под равнодушными взглядами богов.
Она встала рядом с Беваном и Кили, развернувшись к дубу лицом.
– Станет их любовь лучшим решением в их жизни или обернется страшной ошибкой? Не знаю. Никто не знает, даже ты! Но иногда одно «да» бьет тысячу «нет», и тогда… – Марго не смотрела за спину, но перед глазами все равно возник силуэт алхимика, который склонился над ее безжизненным телом. – Тогда все оказывается не зря.
– И снова мерой человечьей…
– Да что ты заладил? Давай, расскажи мне, отчего у ваших страхов и страданий другой вес! Ну! Или душа у вас болит иначе? Может, хочешь сказать, что ваша любовь чем-то отличается от нашей?
Она подняла руку, указывая на пару слипшихся душ. В глазах беса и человека читался одинаковый неподдельный ужас. Они и представить не могли, что кто-то может так запросто дерзить Хозяину.
– Человечья, не человечья… Одно пустословие! – фыркнула королева.
Она поняла, как устала, и приблизилась к дубу, едва перебирая ногами, тело плыло по воздуху – если здесь вообще был воздух – само. Легла, прислонившись затылком к грубой коре.
– Время вышло.
– Торопишься куда-то? Ты же дерево. – Марго прикрыла глаза. – Знаешь, как в старых сказках: герой приходит к духу леса, а тот рассказывает ему историю. Из истории герой должен вынести какую-то мудрость, обязательно должен! Поступим по-другому: рассказывать буду я.