Животное взглянуло на Яака, летящего с воплями вниз по склону, повернулось и бросилось бежать. Но потерпело фиаско – Яак догнал собаку через полминуты.
Мы с Лизой переглянулись.
– Ну да, – сказала она. – Для биоробота невероятно медленно. Я видала кентавров порезвее.
Когда мы поравнялись с Яаком и животным, Яак загнал его в пологую расселину. Оно стояло посреди канавы медленно текущей воды, трясясь, завывая и скаля зубы на нас, окруживших его. Зверь попытался прорваться в обход, но Яак легко пресек эту попытку.
Вблизи животное выглядело еще более жалким, чем казалось издали, – добрых тридцать кило рычащей чесотки. Лапы изрезаны и окровавлены, клочья меха вырваны, под ними гниющие химические ожоги.
– Черт меня побери! – выдохнул я, глядя на животное. – И правда похоже на собаку.
Яак усмехнулся:
– Это как динозавра живого найти.
– Как эта штука могла здесь жить? – Лиза обвела рукой горизонт. – Тут нечем питаться. Наверняка модифицированная. – Она пригляделась пристальнее, потом посмотрела на Яака. – Ты уверен, что у периметра ничего нет? Что это не какая-то приманка?
Яак покачал головой:
– Ничего. Ну вот ни проблеска.
Я подался ближе. Животное оскалило зубы в гримасе ненависти.
– Здорово потрепанная тварь. Может, и правда настоящая.
– Ага, я видал настоящую в зоопарке. И говорю вам, что это собака.
Лиза замотала головой:
– Не может быть. Она бы сдохла сразу же.
Яак только усмехнулся и покачал головой:
– Как видишь. Посмотри на нее.
Он протянул руку – отвести шерсть с морды зверя, показать нам его пасть.
Животное бросилось и всадило зубы ему в руку, стало ее трясти, рыча, а Яак смотрел на это создание, закусившее его плоть. Оно мотало головой, стараясь оторвать Яаку руку. Морду и зубы измазало струйками крови – это клыки нашли артерии Яака.
Яак засмеялся, кровь перестала течь.
– Черт, поглядите-ка! – Он поднял руку и полностью вытащил зверя из потока. С шерсти капало. – Я себе зверушку завел.
Пес повис на руке Яака, как на суку. Попытался и дальше трепать руку, но без опоры получалось плохо. Даже Лиза улыбнулась.
– Жуткий должен быть облом – проснуться и обнаружить, что ты уже в конце своей эволюционной кривой.
Пес рычал, не намереваясь отпускать врача. Яак засмеялся, достал мономолекулярный нож.
– Держи, собачка.
Он отрезал себе руку, оставив ее в пасти озадаченной собаки. Лиза склонила голову набок:
– Думаешь, мы можем на нем как-то заработать?
Яак смотрел, как пес гложет его отрезанную руку.
– Где-то я читал, что собак использовали для еды. Интересно, каковы они на вкус.
Я проверил время на наголовном дисплее. Мы уже час убили на упражнение, за которое нам явно никаких бонусов не будет.
– Забирай свою собаку, Яак, и давай в охотника. Все равно мы ее есть не станем, пока не поговорим с Бунбаумом.
– Он объявит ее собственностью компании, – буркнул Джек.
– Да, так оно обычно и бывает. Но все равно мы должны доложить. Можем сохранить доказательство, раз мы его не подорвали.
На ужин мы ели песок. За стенами бункера охраны сновали туда-сюда шахтные роботы, вкапываясь все глубже в землю, превращая ее в месиво хвостов с серной кислотой, оставляемое в открытых водоемах, когда вскрываются грунтовые воды, или складируемое в тысячефутовые терриконы. Приятно было слышать эти машинки, как они суетятся целый день. Только ты, и эти боты, и прибыль, и если ничего не взорвут, пока ты на дежурстве, это всегда плюс.
После ужина мы сели в кружок и стали заострять Лизе кожу, вставляя вдоль конечностей лезвия, так что она со всех сторон стала выглядеть как бритва. Лиза подумывала даже о мономолекулярных лезвиях, но с ними слишком легко случайно отнять себе конечность, а мы и без того теряем достаточно много частей тела. Такой фигней пусть занимаются те, кому работать не надо: эстеты из Нью-Йорка и Калифорнии.
У Лизы был комплект «ДермДекора» для заострения. Она его купила в последний наш отпуск и потратилась здорово – вместо того, чтобы покупать дешевые подделки, которые потом вылезают. Мы резали ей кожу до костей и вставляли лезвия. Один наш друг из Лос-Анджелеса говорил, что недавно устраивал вечеринки «ДермДекора», где гости украшали себя кто как хочет и помогали друг другу, доставая до труднодоступных мест.
Лиза делала мне светящийся позвоночник – приятный след лимонных «посадочных» огней от копчика до основания черепа, так что я, в свою очередь, помогал ей с удовольствием, но Яак, который все свои модификации устанавливал в старомодной мастерской тату и пирсинга на Гавайях, был доволен меньше. Несколько раздражающая работа, потому что все раны на Лизе стремились тут же закрыться и лезвие не успеваешь вставлять, но в конце концов мы приспособились, и через час она уже выглядела отлично.
Закончив украшать Лизу спереди, мы сели в кружок и покормили ее. У меня была миска глины с хвостами, которую я постепенно влил Лизе в рот, чтобы ускорить процесс интеграции. В паузах между глотками мы наблюдали за собакой. Яак соорудил ей клетку в углу нашей общей комнаты, и там она лежала, как мертвая.
– Я проверила ДНК животного, это и правда собака, – сказала Лиза.
– Бунбаум поверит?
Она посмотерла на меня неприязненно:
– Ты о чем?
Я засмеялся. В «СесКо» ответчиков тактической защиты считают быстрыми, гибко реагирующими на угрозы и смертоносными, но на самом деле наша стандартная процедура всегда одинакова: хлопнуть нарушителя атомным зарядом, остатки расплавить в шлак, чтобы ничего не выросло, – и на пляж в отпуск. Мы независимы, нам доверяют тактические решения, но «СесКо» ни за что не поверит, что солдаты шлака нашли у себя в горах хвостов собаку.
Лиза кивнула:
– Он хотел узнать, как, черт побери, собака могла здесь выжить. Потом захотел узнать, почему мы ее раньше не поймали. За что он нам вообще платит. – Она рукой отвела от лица короткие светлые волосы. – Надо было ее зашлаковать на месте.
– Так что он хочет, чтобы мы сделали?
– В руководстве не предусмотрено. Он перезвонит.
Я разглядывал неподвижное животное.
– Интересно мне, как она выжила. Собаки ведь мясо едят?
– Может, кто-нибудь из инженеров подкармливал. Как вот Яак.
– Не думаю, – качнул головой Яак. – Эта скотина отрыгнула мою руку, после того как сожрала. – Он покрутил обрубком, где быстро отрастала новая. – Вряд ли мы для нее съедобны.
– Но ведь мы-то ее съесть можем? – спросил я.
Лиза засмеялась, глотая ложку хвостов.
– Мы все можем съесть. Вершина пищевой цепи.
– Странно, что она нас не может.
– У тебя в крови свинца и ртути больше, чем приходилось получать любому животному до эпохи жукотеха.
– А чем это плохо?
– Было когда-то ядом.
– ЧуднУ.
– Как бы я не сломал эту штуку, когда сажал ее в клетку. – Он серьезно посмотрел на собаку. – Не шевелится, как раньше. И когда я ее туда запихивал, что-то хрустнуло.
– И что?
– Не похоже, что там оно заживает. – Собака выглядела несколько потрепанной. Лежала тихо, а бока ходили, как кузнечные меха. Глаза полуоткрыты, но вроде бы ни на кого из нас не смотрели. Когда Яак сделал внезапное движение, она дернулась, но не встала и даже не зарычала. – Никогда не думал, что животное может быть таким непрочным.
– Так ведь и ты непрочный. Подумаешь, удивил.
– Да, но я только пару косточек ей сломал, и ты посмотри. Лежит и тяжело дышит.
Лиза задумчиво нахмурилась.
– Не выздоравливает. – Она неуклюже встала и подошла посмотреть. Голос у нее был взволнованный. – В самом деле собака. Вот когда-то и мы так были, недели уходили на выздоровление. Одна сломанная кость – и все.
Она просунула в клетку усаженную лезвиями руку и слегка порезала собачью голень. Выступила кровь и не остановилась, а продолжала течь. Только через несколько минут она стала сворачиваться. Собака лежала неподвижно и тяжело дышала, явно обессилевшая.
Лиза засмеялась.
– Трудно поверить, что мы жили достаточно долго, чтобы развиться из вот такого. Если ей ноги отрезать, они не отрастут. – Она склонила голову набок. – Хрупкая, как камень. Разломишь– и уже не срастется. – Она погладила спутанную шерсть животного. – Ее так же легко убить, как охотника.
Загудел коммуникатор, Яак отошел ответить.
Мы с Лизой смотрели на собаку – маленькое окошко в нашу предысторию.
Джек вернулся:
– Бунбаум сюда посылает биолога, взглянуть.
– Биоинженера, – поправил я.
– Нет, биолога. Бунбаум говорит, это которые животных изучают.
Лиза села. Я проверил ее лезвия, не выбила ли она случайно какое-нибудь.
– Это же тупиковая работа!
– Наверное, они выращивают животных из ДНК. Изучают, что они делают – поведение там, все дела.
– И кто их нанимает?
Яак пожал плечами:
– В «По фаундейшн» три таких в штате. Происхождением жизни ребята занимаются. Вот они сюда этого и посылают. Муши-как-то-там. Имя не расслышал.
– Происхождение жизни?
– Ага. Причина, по которой мы функционируем, почему вообще живые. Такая вот фигня.
Я влил Лизе в рот пригоршню глины с хвостами, она благодарно кивнула.
– От глины и функционируем, – сказал я.
Яак кивнул на собаку:
– Она не от глины.
Мы все посмотрели на собаку.
– Да, с ней непонятно.
Лин Мушарраф был приземистым мужиком с черными волосами и крючковатым носом, господствующим над равниной лица. Кожу себе он изрезал круговыми узорами светящихся имплантов и потому, когда выпрыгнул из своего чартерного гибрида, пылал кобальтовыми спиралями.
Кентавры озверели от присутствия постороннего и приперли его чуть ли не к стенке его корабля. Проверяли его и его набор ДНК, обнюхивая, гоняя сканеры над его чемоданом, держа его светящееся лицо под прицелом «сто первых» и порыкивая.
Я дал ему еще минуту попотеть и только после этого отозвал их. Кентавры, кружа и ругаясь, отступили, но шлаковать его не стали. У Мушаррафа вид был ошарашенный – его можно понять. Кентавры – твари страшноватые, больше человека и гораздо быстрее. Модификаторы поведения добавили им злобности, инъекции по улучшению разумности дали достаточно интеллекта, чтобы работать с военной техникой, а базовая реакция «бей или беги» со временем настолько сместилась, что они не знают иного способа ответа на угрозу, кроме атаки. Я видел, как наполовину сожженный кентавр р