– Десять лет.
Она покачала головой.
– Я бы и недели не продержалась. Вся эта вода… Дед говорит, что там месяцами идут дожди.
– Это очень красиво. Касаясь озер, дождь оставляет круги, тысячи кругов, разбегающихся по поверхности. Можно стоять на мраморном мосту, и прикосновения дождевых струй кажутся мягкими, словно перья.
Девушка посмотрела на старый город.
– Я бы никогда не смогла жить под дождем. – Она не отрывала глаз от почерневших руин. – Говорят, кели пожимают руки. Даже чужакам! И едят рыбу.
Рафель кивнул.
– Это правда. Я сам видел.
Вздрогнув, она обхватила себя руками.
– Отвратительно. Биа’ Хардез сказала, что твой дед хочет тебя убить.
Рафель пожал плечами.
– Он придерживается традиций. Ему не нравится, что я ездил в Кели.
– Многие семьи с радостью приветствовали бы возвращение пашо.
– Ты ведь слышала о моем деде.
– О да. Один из моих дедов погиб в Кели во время его похода. Когда сожгли город.
Рафель подумал о зарубках на статуе Миллинера. Не был ли дед Малы среди тех, кто пытался ее опрокинуть? Или он громил библиотеки пашо, поджигая, убивая и сваливая отрубленные головы мертвых пашо рядом с бюстами Платона и Эйнштейна? Рафель отогнал скорбную мысль.
– В Каменном Котле поют песни о нем?
– Конечно. Его не забыли.
– Хорошо.
Мала снова повернулась к нему, подведенные темные глаза оценивающе изучали Рафеля.
– Тетя считает, что пашо станет для меня хорошей партией.
Она замолчала и откинула назад волосы. Вновь посмотрела на далекий разрушенный город, перевела взгляд на Рафеля. Едва заметно пожала плечами.
– Но ты считаешь иначе, – наконец произнес Рафель.
– В мужья нужно брать соотечественника.
– Мой дом – Чаша.
– Однако твой дед отрекся от тебя. Моя семья следует традициям.
– Твоя тетя не видит никаких проблем.
– Она не живет в Каменной Чаше. А мне придется отвечать перед семьей. – Мала покачала головой, разглядывая его. – В тебе есть что-то неправильное. Что-то не от джаи.
Рафель нахмурился.
– И что же?
Склонив голову, она смотрела на него.
– Сложно сказать. Может, это скверна кели. Может, твое сердце украла водяная роза, девушка с черной косой и серебряным поясом на бедрах. Я слышала, что девушки кели очень мягкие. Они не похожи на джаи. Не похожи на пустынных девушек. Мы – ястребы, а они – воробушки. – Она рассмеялась. – Нет, не думаю, что ты мой мужчина. Я чту обычаи.
Рафель рассмеялся в ответ.
– Неужели? Ты, которая носит шарф кели и подводит глаза, как девушка кели, называешь себя джаи?
Она передернула плечами.
– Я и не думала, что ты поймешь.
– Я джаи. Мой крюконож остер.
– Это ты так считаешь. – Она покачала головой. – Возвращайся в Кели, Рафель. Найди себе мягкую водяную девушку, которая полюбит оставшийся в тебе вкус пустыни. Твой дед прав. Тебе здесь не место.
Она закрыла лицо шарфом.
Рафель смотрел, как она идет прочь, покачиваясь на ветру, как юбки льнут к ее бедрам. На мгновение ему захотелось догнать ее, но он заставил себя сохранять неподвижность. Преследование лишь усугубит унижение. Он повернулся и зашагал прочь, пока бдительные дуэньи не поняли, что его отвергли.
Путь пашо заключается не только в чтении книг. Знание опасно. Мы поняли это благодаря Первой эпохе, когда люди учились быстро, словно муравьи. Мы поняли это, потому что от их творений почти ничего не осталось. Знание всегда имеет две стороны. На каждую выгоду есть угроза. На каждое добро – зло. Небрежность и простые решения ведут к хаосу.
Пашо должен не просто обрести знание, но заслужить его. Наши библиотеки заперты, а хранящиеся в них идеи разделены по уровням мудрости. Мы храним эти знания под замком не потому, что жаждем власти, в чем нас часто обвиняют непосвященные. Мы храним их потому, что боимся их.
Чтобы стать пашо, нужно пройти не дорогой учения, но дорогой мудрости. Миллинер понимал, что знание должно распространиться снова, однако на этот раз без разрушения. Знание и технологию нельзя передать любому, кто их требует. Это приведет к катастрофе. Мы поняли это благодаря Первой эпохе. Мы действовали слишком быстро – и были наказаны. На сей раз мы действуем медленно, с черепашьей скоростью, и надеемся, что второго Очищения не будет.
Пашо Чо Ган, CS 580
(«Мудрость пашо», т. XX)
– Вчера я ходил на свидание.
Старый Гавар сидел перед дверью своего хаси, в окружении сохнущих груд красного перца чили. Жгучий запах пропитал воздух, и Рафель закашлялся. Ухмыляясь, старик вытаскивал сушеные стручки из разных куч, придирчиво вертел в пальцах, затем кидал в ступку и перемалывал в красную пыль, после чего ссыпал хлопья в глиняную урну.
– Итак, внук решил снова меня навестить.
– Что ты сказал Биа’ Хардез?
Старик засмеялся.
– Мала отказала тебе, да? – Он пристально изучил злое лицо Рафеля и вновь принялся молоть перец, качая головой и улыбаясь. – Даже твоя безмозглая мать могла бы догадаться, что не следует устраивать встречу с этой девушкой.
– Ты отравил мое имя для нее.
Дед снова засмеялся, продолжая молоть перец.
– Отнюдь. – Над ступкой поднимались красные облачка. – Но я не удивлен. Ее дед сражался со мной. Он погиб, как пустынный лев. Мы вместе брали мосты Кели. Штурмовали башни. Мала слишком горда, чтобы взять в мужья поедателя рыбы. Не знаю, о чем думала твоя мать. Я ничего не боюсь, но никогда не послал бы моих воинов в безнадежную битву. – Он пересыпал молотый перец в урну. – Тебе следует встретиться с семьей Ренали. У них есть дочь.
– С теми, кто продает рисовое вино из Кели? – Рафель нахмурился. – Ты слишком плохо обо мне думаешь.
Старик засмеялся.
– Что? Мой внук все-таки джаи?
– Я всегда им был.
– Ты бы сжег Кели?
– Мы не воюем.
– Война бесконечна. Они посылают к нам своих людей и товары. Девушки вроде Малы носят шарфы кели. Как ты думаешь, скоро ли мы превратимся в каи, станем еще одним племенем, которое выглядит, и одевается, и говорит как кели? Такие войны бесконечны. Хочешь доказать, что ты джаи? Помоги мне снова развязать войну и поставить кели на место.
– Какую войну ты сможешь развязать? – усмехнулся Рафель.
Глаза старого Гавара метнулись к Рафелю, вернулись к ступке. Уголки его рта скривились в улыбке.
– Мой крюконож по-прежнему остер. Я до сих пор наставляю деревни Чаши. Многие хотят воевать с кели. Если ты джаи, ты нам поможешь.
Рафель покачал головой.
– Пашо не участвуют в войнах. Я буду рядом, если ты хочешь обеспечить деревню водой. Если хочешь накормить наших детей. Того, что ты просишь, я дать не могу.
– Не можешь? Или не хочешь? – Старик пристально посмотрел на Рафеля и улыбнулся, обнажив стертые желтые зубы. – Всевидящая самоотверженная мудрость пашо. – Он сплюнул. – Одна рука открыта, и в ней глаз, другая спрятана за спиной, и в ней петля. Взгляни на грязных каи, которых захомутали кели. Они приняли твое знание.
– До нас у них не было ни письменности, ни элементарной гигиены. Они голодали. Теперь они сыты и довольны.
– И неотличимы от кели. Пришли пашо и дали им письменность – и они перестали быть каи. – Он снова сплюнул.
Рафель наклонил голову.
– Ты зовешь мое знание знанием кели, но ты был бы прав лишь в том случае, если бы мы давали его только кели. Если использовать его на пользу джаи, оно станет знанием джаи. У знания нет хозяина. Ты жалуешься на электростатику кели, но не хочешь использовать мое знание.
– Джаи не работают на фабриках. Мы не торговцы. Мы сеем в сезон дождей и воюем в сезон засухи. Это путь джаи.
– В таком случае джаи уйдут в небытие, а кели будут процветать.
Старик рассмеялся.
– Нет. Кели сгорят, а мы напишем им эпитафию в грязи их душного убежища. Я уже отправил крюковоинов во все концы Чаши. Тысячи откликнулись на мой призыв. Чему ты удивляешься? Кели стали слишком наглыми. Повсюду их толстые колеса, их шарфы, их спиртное, их радиостанции. Если ты джаи, ты поможешь нам искоренить кели раз и навсегда.
– Пашо сохраняют нейтралитет. Мы не ведем войн.
Старик раздраженно махнул рукой, красной от прилипших кусочков перца чили.
– Думаешь, вы не ведете войн? Лишь потому, что кровь не струится по нашим переулкам? Сегодня электростатика и косметика кели, завтра – наушники. Дары, которые пашо дали кели, убивают нас день за днем. Чем это закончится? Тем, что джаи начнут есть рыбу? Конечно, это война, что бы ни говорили вы, пашо, и ваши приспешники. – Его черные глаза сурово смотрели на Рафеля. – Если ты джаи, то используешь знание на своей коже ради целей джаи и вступишь в войну.
Рафель нахмурился.
– Какого знания ты столь отчаянно добиваешься, дед? Хочешь заразить озера и рыбу кели радиацией, чтобы их женщины заболели, а мужчины утратили плодовитость? Хочешь наслать на них вирус, живущий только в их климате? Чтобы завалить мосты трупами, чтобы лишь ветер гулял над тысячей озер? – Рафель махнул рукой в сторону края деревни. – Чему научил нас старый город, если мы жаждем столь разрушительной силы? А ведь я сижу в пяти шагах от тебя, и все благодаря безрассудству древних.
– Не надо читать мне нотаций, мальчишка. Я тоже выучил первую тысячу стансов.
– А потом попытался уничтожить все, что построили пашо. Как обиженный ребенок, который бьет глину, потому что не может вылепить из нее желаемое.
– Нет! Меня им не вылепить! Они замыслили гибель джаи. Тысячу лет спустя сможет ли кто-нибудь отличить нас от кели? Будут ли наши женщины носить серебряные пояса, а их – золотые браслеты на запястье? Что тогда? Что станет с джаи?
Рафель покачал головой.
– Я не могу дать тебе то, что ты просишь. Несколько знающих человек сумели очистить от нас всю планету. Теперь мы, пашо, направляем знание. Наши предки действовали слишком быстро, быстро, как нетерпеливые муравьи. Теперь мы действуем медленно, с осторожностью. Мы понимаем, что знание – лишь ужасный океан, который нам предстоит пересечь, и надеемся, что за ним лежит истина. Это не игрушка, чтобы использовать ради нашего удовольствия.