Пум-пум-пум очередью… и динозавр летит.
Почувствовав мою отрешенность, Алиса отодвигается. Я расправляю плечи. Пытаюсь сосредоточиться на ней.
– Я думала, ты не успеешь, – говорит она. – Когда мы настраивались, я увидела, что тебя нет.
Выдавливаю ухмылку.
– Но я успел. Я смог.
Чудом. Я слишком долго простоял с уборщиками, а динозавр лежал в луже и впитывал кровь мальчишки. Дважды вымершие. И пацан, и динозавр. Погибшие один раз, а потом еще один. Что за странная симметрия.
Склонив голову, Алиса изучает меня.
– Тяжело пришлось?
– С чем? – С бронтозавром? – С вызовом? – Пожимаю плечами. – Просто две безумные дамочки. Безоружные. Никаких проблем.
– Представить себе не могу – бросить омоложение. – Она со вздохом прикасается к бонсай, десятилетиями следовавшему по маршруту, который доступен лишь Майклу Иллони. – Зачем отказываться от всего этого?
У меня нет ответа. Внутренним взором я снова вижу место преступления. Я испытал такое же чувство, когда стоял среди червяков-спагетти и разглядывал содержимое холодильника. В этом зловонии, шуме и тьме что-то было, что-то жаркое, навязчивое и зрелое. Но я не знаю, что это.
– Женщины выглядели старыми, – говорю я. – Напоминали сдувшиеся воздушные шары, одутловатые и обвисшие.
Алиса с отвращением морщится.
– Ты можешь представить, чтобы мы играли Телого без омоложения? Нам бы просто не хватило времени. Половина бы состарилась, и пришлось бы искать дублеров, а потом дублерам пришлось бы искать собственных дублеров. Пятнадцать лет! Эти женщины просто вышвырнули все это на помойку. Как они могли вышвырнуть нечто столь прекрасное, как Телого?
– Думаешь о Каре?
– Она бы сыграла Телого намного лучше меня.
– Не верю.
– Уж поверь. Она была лучшей. Пока не помешалась на детях. – Алиса вздыхает. – Я по ней скучаю.
– Ты можешь ее навестить. Она еще не умерла.
– Могла бы с тем же успехом и умереть. Сейчас она на двадцать лет старше. – Алиса качает головой. – Нет, лучше я запомню ее в расцвете сил, а не в однополом трудовом лагере, где она выращивает овощи, теряя последние крупицы таланта. Я бы не перенесла, если бы она при мне начала играть. Меня бы убило, что все это утрачено. – Она резко поворачивается. – Кстати, завтра у меня омолаживающая процедура. Подвезешь?
– Завтра? – Я в нерешительности. Завтра мне снова предстоит хлопать детей. – Как-то слишком внезапно.
– Знаю, я хотела попросить тебя раньше, но с этим концертом забыла. – Она пожимает плечами. – Это не настолько важно. Сама съезжу. – Она искоса смотрит на меня. – Но мне приятней, когда ты со мной.
Какого черта. Все равно я не хочу работать.
– Ладно, попрошу Пентла меня прикрыть.
Пусть разбирается с динозаврами.
– Правда?
Я пожимаю плечами.
– Что тут скажешь? Я такой милый.
Она улыбается, поднимается на цыпочки и целует меня.
– Если бы мы не собирались жить вечно, я бы вышла за тебя замуж.
Я смеюсь.
– Если бы мы не собирались жить вечно, я бы сделал тебе ребенка.
Мы смотрим друг на друга. Алиса неуверенно смеется и решает принять мои слова за шутку.
– Не будь грубым.
Тут из-за бонсай выскакивает Иллони и хватает Алису за руку.
– Вот ты где! Я повсюду тебя ищу. Ты не имеешь права прятаться. Сегодня ты звезда!
Она тащит Алису прочь с безапелляционным напором, который заставил Нью-Йорк поверить, будто эта женщина может его спасти. На меня она даже не смотрит. Алиса терпеливо улыбается и манит меня за собой. Мария созывает всех, карабкается на край фонтана, затаскивает следом Алису. И начинает говорить об искусстве, и самопожертвовании, и дисциплине, и красоте.
Я отключаюсь. Самовосхваление хорошо в меру. Очевидно, что Алиса – одна из лучших в мире. Разговоры лишь превращают это в банальность. Но спонсорам необходимо ощутить свою сопричастность, они все хотят выжать Алису и сделать ее своей, а потому говорят, говорят, говорят…
– …мы бы не собрались здесь, поздравляя друг друга, если бы не наша очаровательная Алиса, – вещает Мария. – Хуа Чиан и Телого хорошо потрудились, но в конечном итоге именно в исполнении Алисы претенциозное творение Телого нашло глубокий отклик в сердцах критиков. Именно ее следует благодарить за безупречность произведения.
Все аплодируют, а Алиса мило краснеет, не привычная к лести коллег и соперников. Мария перекрикивает шум:
– Я несколько раз звонила Банини, и ему явно нечем ответить на наш вызов, так что, полагаю, ближайшие восемьдесят лет принадлежат нам. И Алисе!
Оглушительные аплодисменты.
Мария снова машет, чтобы привлечь внимание, и хлопки переходят в свист, который наконец стихает, позволяя ей продолжить:
– Чтобы отметить конец эпохи Банини и начало новой эры, я хочу преподнести Алисе небольшой знак признательности… – Наклонившись, она берет джутовый мешочек, расшитый золотыми нитями. – Разумеется, женщины любят золото, и украшения, и струны для альта, но я подумала, что этот подарок особенно соответствует моменту.
Я притискиваюсь к стоящей рядом даме, чтобы лучше видеть, а Мария драматично воздевает мешочек над головой и кричит:
– Алисе, нашей победительнице динозавров!
И достает из мешочка зеленого бронтозавра.
Точь-в-точь как у того мальчишки.
Огромные мультяшные глаза смотрят прямо на меня. На мгновение мне кажется, что динозавр подмигивает своими длинными черными ресницами, а потом толпа начинает смеяться и хлопать. Шутка доходит. Банини = динозавр. Ха-ха.
Алиса берет динозавра за шею и крутит над головой, и все снова смеются, но я уже ничего не вижу, потому что лежу на полу, запутавшись в душных джунглях человеческих ног, и не могу дышать.
– Ты уверен, что все в порядке?
– Разумеется. Все отлично. Я же говорил, все хорошо.
Полагаю, так оно и есть. Сидя рядом с Алисой в приемной, я не испытываю головокружения, только усталость. Прошлым вечером она положила динозавра на прикроватный столик, рядом со своей коллекцией маленьких музыкальных шкатулок, украшенных драгоценными камнями, и проклятая тварь всю ночь таращилась на меня. В конце концов в четыре утра я сдался и запихнул его под кровать. Но утром Алиса нашла динозавра и вернула на место, и он снова уставился на меня.
Алиса стискивает мою руку. Это небольшая частная клиника омоложения, на окнах – голографии парусников в Атлантическом океане, поэтому комната кажется просторной и открытой, пусть солнечный свет и является продуктом зеркальных коллекторов. Это не один из гигантских общественных монстров, возникших в пригородах, когда истек срок действия патентов на омоложение. Платишь чуть больше, чем за генерики «Медикэйд», зато не нужно стоять в очереди изможденных воров, вшивоголовых и алкашей, которые требуют омоложения, хотя тратят свои бесконечные жизни впустую.
Медсестры действуют быстро и эффективно. Очень скоро Алиса уже лежит под капельницей, а я сижу рядом, и мы смотрим, как в нее вливается молодость.
Это обычная прозрачная жидкость. Я всегда думал, что она должна бы быть зеленой и шипучей, чтобы вызывать рост. Ну ладно, пусть не зеленой, но определенно шипучей. Внутри она точно шипит.
Алиса судорожно вдыхает и тянется ко мне, тонкие бледные пальцы касаются моего бедра.
– Возьми меня за руку.
Эликсир жизни пульсирует, наполняя ее, очищая. Алиса быстро, неглубоко дышит. Ее зрачки расширяются. Она больше не видит меня. Она где-то внутри, восстанавливает утраченное за последние восемнадцать месяцев. Сколько бы раз я это ни делал, не устаю поражаться, глядя, как кто-то другой проходит процедуру: человек словно тонет, а потом выныривает на поверхность более цельным и живым, чем прежде.
Глаза Алисы фокусируются. Она улыбается.
– Боже, я никогда к этому не привыкну.
Она пытается встать, но я удерживаю ее и вызываю сестру. Та отключает капельницу, и я веду Алису к машине. Она тяжело опирается на меня, спотыкается, прикасается ко мне. Сквозь ее кожу я почти чувствую шипение и покалывание. Алиса забирается в автомобиль. Когда я сажусь внутрь, она поворачивается ко мне и смеется.
– Мне так хорошо, что нет слов.
– Нет ничего лучше, чем передвинуть стрелки назад.
– Отвези меня домой. Хочу быть с тобой.
Нажимаю кнопку пуска, и мы выезжаем с парковки. Перепрыгиваем на магнитку, ведущую с Центрального Шпиля. Алиса смотрит, как за окнами скользит город, покупатели, бизнесмены, мученики и призраки, потом мы вырываемся на открытое пространство, на трек высоко над джунглями, и несемся на север, к Ангельскому Шпилю.
– Как прекрасно быть живой, – говорит она. – В этом нет никакого смысла.
– В чем?
– В отказе от омоложения.
– Если бы люди были осмысленными, у нас не было бы психологов.
И мы не покупали бы игрушечных динозавров детям, у которых все равно нет будущего. Я скриплю зубами. Ни малейшего смысла. Тупые мамаши.
Алиса вздыхает, проводит руками по бедрам, разминая плоть, задирает юбку и впивается пальцами в тело.
– Но в этом правда нет смысла! Это так приятно. Только безумец может отказаться от омоложения.
– Конечно, они безумны. Они убивают себя, рожают детей, о которых не умеют заботиться, живут в загаженных квартирках в темноте, никогда не выходят на улицу, скверно пахнут, ужасно выглядят, их не ждет ничего хорошего… – Я понимаю, что чрезмерно повышаю голос. И закрываю рот.
Алиса смотрит на меня.
– Ты в порядке?
– В полном.
Но это не так. Я в ярости. В ярости из-за женщин, которые покупают дурацкие игрушки. В бешенстве, потому что эти тупые бабы дразнят своих тупых обреченных детей, обращаются с ними так, словно их не ждет компост.
– Давай не будем говорить о работе. Просто поедем домой. – Я натянуто улыбаюсь. – Раз уж я взял выходной, следует использовать его на всю катушку.
Алиса все еще смотрит на меня. Я вижу вопросы в ее глазах. Если бы не доза омолаживателя, мне бы так легко не отделаться, но она слишком поглощена покалыванием в своем обновленном теле и не настаивает. Смеется, проводит пальцами по моей ноге и начинает заигрывать со мной. Используя полицейские коды, обхожу правила безопасности, и мы несемся по Мостовой к Ангельскому Шпилю, океан блестит на солнце, а Алиса улыбается, и смеется, и нас окружают вихри прозрачного воздуха.