Ночью он пересек горы. Он размышлял, перешел ли черту между непредумышленным убийством и убийством или убийством второй и первой степени, но это его не слишком волновало. Путешествие – вот что ему требовалось. Долгие каникулы перед еще более долгим тюремным сроком. На самом деле, это не слишком отличалось от перемены работы. Небольшой отдых, прежде чем взяться за новое дело.
В Лас-Вегасе он продал свою машину за пять тысяч наличными, прикинувшись игроманом, пытавшимся ухватить удачу за хвост. Затем свернул с дороги и направился к федеральной автостраде, ведущей в огромный мир.
Он встал на пустынном въезде на автостраду и поднял большой палец. Подумал, как долго будет хранить его удача, и обнаружил, что его это не слишком волнует. Он не понимал, как мог когда-то тревожиться о такой мелочи, как размещение четырехсот одной тысячи. Он был на пути в Мексику, где солнце, и песок, и приятная музыка, и… кто знает? Быть может, его поймают. А может, он просто растворится в своей странной новой жизни.
Однажды Джонатан прочел, что японские самураи жили так, словно уже умерли. Но он сомневался, что они действительно имели представление о том, на что это похоже. Стоя рядом с раскаленной невадской автострадой, овеваемый песчанистыми ветрами пустыни и огромных трейлеров, проносящихся мимо, он подумал, что, кажется, начинает понимать.
К тому времени, когда Джонатан собрался вытащить Пию из ванны и похоронить, он опасался, что она развалится на куски. Его мать любила повторять, что, если просидеть в ванне слишком долго, можно съежиться и исчезнуть. Однако Пия уцелела, хотя и провела в воде несколько дней. Она умерла, но осталась собой. А он был жив, но стал другим.
На пандус въехал спортивный «RAV-4». Пронесся мимо белой кометой, затем внезапно притормозил и остановился на обочине. Джонатан потрусил к машине, курьерская сумка с наличными колотила его по бедру. Открыл дверь маленького внедорожника. Парень в мятой ковбойской шляпе посмотрел на него сквозь зеркальные солнцезащитные очки.
– Куда едем?
– В Сан-Диего.
– Заплатишь за бензин?
Джонатан не смог сдержать ухмылку.
– Да, полагаю, с этим проблем не возникнет.
Парень махнул ему садиться, вдавил педаль газа в пол и вырулил на шоссе.
– Зачем тебе в Сан-Диего?
– Вообще-то я направляюсь в Мексику. Туда, где есть пляжи.
– Я еду в Кабо на весенние каникулы. Планирую нажираться, тискать сиськи и заделаться настоящим туземцем.
– Звучит неплохо.
– Да, мужик. Это будет круто.
Парень врубил музыку и выехал на полосу обгона, проносясь мимо трейлеров и припозднившихся туристов, спешаших из Вегаса в Лос-Анджелес.
Джонатан открыл окно, откинул спинку сиденья и закрыл глаза под вопли стереосистемы и крики парня, рассказывавшего, что он со своим скейтбордом хочет попасть на видео, и что в Мексике он планирует основательно потрахаться, и что суперскую траву там можно купить за бесценок.
Проносились мили. Джонатан позволил себе расслабиться и снова подумать о Пие. Вытаскивая жену из ванны, он поразился, какой мягкой стала ее кожа.
Когда он женится в следующий раз, тоже постарается быть мягче.
Помпа номер шесть
Первым, что я увидел в четверг утром, когда вошел на кухню, была оттопыренная задница Мэгги. Не самый плохой способ проснуться. У нее хорошая фигура, она держит себя в форме, так что утренний вид на ее очаровательную попку, обтянутую ажурной черной ночной рубашкой, – в общем и целом отличное начало нового дня.
Вот только голову она засунула в духовку. И вся кухня пропахла газом. А в руке у нее была зажигалка с голубым пламенем высотой шесть дюймов, которой она размахивала в духовке, словно на рок-концерте.
– Господи Иисусе, Мэгги! Какого черта ты творишь?
Я прыжком пересек кухню, схватил ее за ночную рубашку и с силой дернул. Голова Мэгги оказалась на свободе, по пути ударившись о плиту. Загремели сковородки, зажигалка упала и закончила свой путь в углу.
– О-у-у-у-у! – Мэгги схватилась за голову. – О-у-у-у-у!
Она развернулась и ударила меня по лицу.
– Зачем ты это сделал?
Ее ногти проскребли по моей щеке и нацелились на глаза. Я отшвырнул ее. Она врезалась в стену и снова развернулась, готовая к бою.
– Да что с тобой такое? – завопила она. – Злишься, что прошлой ночью у тебя не встал? И теперь вымещаешь это на мне? – Мэгги схватила с плиты чугунную сковороду, и лежавший на ней бекон разлетелся по всем конфоркам. – Хочешь еще, трог недоделанный? А? Хочешь? – Она угрожающе взмахнула сковородой и уставилась на меня. – Так давай!
Я отпрыгнул назад, потирая щеку, на которой остались следы ее ногтей.
– Ты спятила! Я не даю тебе взорвать себя, а ты хочешь оторвать мне голову?
– Я готовила твой чертов завтрак! – Она провела пальцами сквозь спутанные черные волосы и показала мне кровь. – Ты разбил мне чертову голову!
– Я спас твою тупую задницу.
Отвернувшись, я начал открывать кухонные окна, чтобы выпустить газ. Два из них были закрыты картонками, и с ними проблем не возникло, но одно из уцелевших заело.
– Ты сукин сын!
Я оглянулся как раз вовремя, чтобы спастись от сковороды. Вырвал сковороду из рук Мэгги, с силой оттолкнул ее и снова взялся за окна. Она не сдавалась, пытаясь зайти спереди. Ее ногти царапали мне лицо. Я вновь оттолкнул ее, а когда она захотела приблизиться, махнул сковородой.
– Хочешь, чтобы я ею воспользовался?
Она попятилась, не отрывая глаз от сковороды. Сделала круг.
– И это все, что ты можешь мне сказать? «Я спас твою тупую задницу»? – Ее лицо покраснело от гнева. – А как насчет «Спасибо, что пыталась починить плиту, Мэгги» или «Спасибо, что заботишься о том, чтобы у меня был вкусный завтрак перед работой, Мэгги»? – Она откашлялась и плюнула, попав вместо меня в стену, затем показала мне средний палец. – Сам готовь себе чертов завтрак. Больше я тебе не прислуга!
Я уставился на нее.
– Да ты тупее стаи трогов. – Я махнул сковородой в сторону плиты. – Проверять утечку газа зажигалкой! У тебя вообще есть мозги? Приём, приём?
– Не смей так со мной разговаривать! Ты, уродливый… – Она поперхнулась на полуслове и внезапно села, словно ее ударили по голове куском бетона. Просто опустилась на желтый туф. Как громом пораженная.
– О. – Мэгги подняла на меня широко распахнутые глаза. – Прости, Трэв. Я даже не подумала об этом. – Она посмотрела на лежавшую в углу зажигалку. – Вот дерьмо. Надо же. – Обхватила голову руками. – О… Надо же.
Мэгги начала икать, потом заплакала. Снова подняла на меня большие карие глаза, полные слез.
– Мне так жаль. Очень, очень жаль. – Две мокрые полоски поползли по щекам. – Я понятия не имела. Я просто не подумала. Я…
Я по-прежнему был готов к схватке, но когда увидел ее сидящей на полу, растерянную и несчастную, мое сердце оттаяло.
– Забудь об этом.
Я поставил сковороду на плиту и снова взялся за окна. В кухне появился сквозняк, и запах газа стал слабее. Когда установилась приличная вентиляция, я отодвинул плиту от стены. Все конфорки покрывал бекон, вялый и оттаявший без своей целлофановой упаковки «Нифтифриз», – полоски свинины, мраморные, блестящие жиром. Представление Мэгги о домашнем завтраке. Моему дедуле она бы понравилась. Он крепко верил в завтраки. Правда, «Нифтифриз» терпеть не мог.
Мэгги увидела, что я смотрю на бекон.
– Ты можешь починить плиту?
– Не сейчас. Мне нужно на работу.
Она вытерла глаза ладонью.
– Пустая трата бекона. Прости.
– Неважно.
– Мне пришлось обежать шесть магазинов, чтобы найти его. Это была последняя упаковка, и они не знали, когда привезут еще.
Ответить мне было нечего. Я нашел вентиль и перекрыл газ. Принюхался. Затем обнюхал плиту и всю кухню. Запах почти улетучился.
Тут я заметил, что у меня трясутся руки. Попытался достать из шкафчика пакет с кофе и уронил его. Пакет с влажным хлопком ударился о стол. Я оперся дрожащими ладонями о столешницу и навалился на них, стараясь унять дрожь. Теперь начали дрожать локти. Не каждое утро угрожает тебе взрывом собственного дома.
Хотя, если задуматься, это было даже смешно. В половине случаев газ просто не поступал. И именно в тот день, когда он появился, Мэгги решила поиграть в газовщика. Я подавил смешок.
Мэгги все еще хлюпала посреди пола.
– Мне правда очень жаль, – снова сказала она.
– Все в порядке. Забудь об этом.
Я снял руки со стола. Они больше не тряслись. Уже что-то. Я вскрыл пакет с кофе и проглотил его жидкое содержимое холодным. Кофеин успокаивал.
– Нет, мне правда жаль. Я могла убить нас обоих.
Я хотел сказать какую-нибудь гадость, но в этом не было смысла. К чему напрасная жестокость.
– Ну ведь не убила. Значит, все в порядке.
Я отодвинул стул, опустился на него и посмотрел в открытое окно. Смог над городом из рассветного желтого становился утренним сине-серым. Внизу люди начинали новый день. До меня доносились звуки: крики детей по дороге в школу; дребезжание ручных тележек разносчиков; скрежет двигателя грузовика, лязгающего, визжащего и посылающего в небо клубы черных выхлопов, которые вплывали в окна вместе с летней жарой. Я нашел свой ингалятор и сделал вдох, потом заставил себя улыбнуться Мэгги.
– Как в тот раз, когда ты решила прочистить электрическую розетку вилкой. Просто запомни, что нельзя искать утечки газа при помощи огня. Это плохая идея.
Кажется, я выбрал неправильные слова. Или неправильный тон.
Шлюзы Мэгги вновь открылись нараспашку – она не просто сопела и плакала, а рыдала в голос, слезы струились по ее лицу, из носа текло, и она повторяла снова и снова: «Мне очень жаль, мне очень жаль», – словно запись я-лу, только без инфразвуковой пульсации, которая настраивала слушателя на веселый лад.
Некоторое время я смотрел на стену, пытаясь переждать и размышляя, не взять ли наушник и не послушать ли настоящий я-лу, но мне не хотелось сажать батарейку, потому что хорошие батарейки сейчас поискать, и в любом случае не стоит отключаться, когда она так ревет. Поэтому я сидел, а она плакала, и в конце концов мне это надоело и я уселся на пол рядом с ней и обнимал ее, пока она не затихла. Наконец Мэгги перестала плакать и начала вытирать глаза.