– Мне очень жаль. Я запомню.
Должно быть, она увидела выражение моего лица, потому что повторила:
– Правда. Запомню. – Потом вытерла плечом ночной рубашки нос. – Наверное, я выгляжу ужасно.
Она выглядела опухшей, красноглазой и сопливой.
– Ты выглядишь хорошо. Просто замечательно. Выглядишь на все сто, – сказал я.
– Врун. – Она улыбнулась и покачала головой. – Не думала, что так расклеюсь. И сковородка… – Снова покачала головой. – Наверное, это ПМС.
– Прими джинолофт.
– Не хочу трогать гормоны. Знаешь, на случай… – Мэгги опять покачала головой. – Я все думаю, может, на этот раз, но… – Она пожала плечами. – Не обращай внимания. Я расклеилась. – Она снова прижалась ко мне и затихла. Я чувствовал ее дыхание. – Просто я продолжаю надеяться, – наконец сказала она.
Я погладил ее по волосам.
– Как суждено, так тому и быть. Мы должны сохранять оптимизм.
– Конечно. Все в руках Божьих. Я знаю. Просто все еще надеюсь.
– У Мику и Гэйба на это ушло три года. Мы пытаемся сколько, шесть месяцев?
– Через месяц будет год. – Она помолчала, потом сказала: – У Лиззи и Перла были одни выкидыши.
– Нам пока рано беспокоиться о выкидышах.
Я высвободился и нашел в шкафчике еще один пакет кофе. Этот я все-таки встряхнул. Он нагрелся, я вскрыл его и начал потягивать содержимое. Маленькая кофеварка, которую я нашел для Мэгги на блошином рынке, чтобы она могла готовить кофе на плите, давала лучший результат, но я радовался тому, что остался цел и невредим, а не взорвался.
Мэгги взяла себя в руки, поднялась с пола и теперь суетилась вокруг. Даже с опухшим лицом она выглядела мило в этой ажурной ночной рубашке: обнаженная кожа в сочетании с многообещающими тенями. Она заметила, что я смотрю на нее.
– Чему ты улыбаешься?
Я пожал плечами.
– Тебе идет эта ночнушка.
– Я купила ее на распродаже дамских вещей внизу. Почти неношеная.
Я вожделенно разглядывал Мэгги.
– Мне нравится.
Она рассмеялась.
– Сейчас? У тебя ничего не вышло прошлой ночью и позапрошлой, а теперь ты хочешь этим заняться?
Я пожал плечами.
– Ты опоздаешь. – Отвернувшись, она начала рыться в шкафчиках. – Хочешь брэкки-батончик? Я наткнулась на целую кучу таких, когда искала бекон. Думаю, их фабрика снова заработала. – Не дожидаясь ответа, она кинула мне один. Я поймал батончик, вскрыл упаковку с улыбающейся мордочкой на фольге, пока ел, прочитал состав. Инжир и лесной орех, а еще множество веществ вроде декстроформаальбутеролгида. Не столь хитроумных, как химикаты, размораживающие упаковки «Нифтифриз», зато крайне питательных.
Мэгги изучала плиту, которая так и стояла там, куда я ее подвинул. В окна вливался раскаленный утренний воздух, и бекон с каждой секундой становился все более обмякшим и жирным. Я подумал, не захватить ли его вниз и не поджарить ли на тротуаре. В конце концов, я всегда смогу скормить его трогам. Мэгги щипала себя за губу. Я ждал, что она отпустит какое-то замечание насчет плиты или погибшего бекона, но вместо этого она сказала:
– Сегодня вечером мы встречаемся с Норой. Она хочет пойти в «Вики».
– Гнойная девчонка?
– Не смешно.
Я засунул в рот остатки батончика.
– А мне смешно. Я предупреждал вас обеих. Эта вода опасна.
Она скорчила гримаску.
– Однако со мной ничего не случилось, мистер умник. Мы все посмотрели на нее, и она не была желтой, или мутной, или…
– Поэтому вы мгновенно запрыгнули туда и принялись плавать. А теперь она вся покрылась забавными прыщами. Ну надо же. – Я прикончил второй пакет кофе, кинул его вместе с оберткой от брэкки-батончика в мусоропровод и смыл водой. Через полчаса они будут кружиться, растворяясь, в брюхе помпы номер два. – Нельзя считать что-то чистым лишь потому, что оно таким выглядит. Тебе повезло.
Я вытер руки и подошел к Мэгги. Провел пальцами по ее бедрам.
– Точно. Повезло. Никакой реакции.
Она шлепнула меня по рукам.
– Ты что, подался во врачи?
– Специализируюсь на кремах для кожи…
– Уймись. Я назначила Норе встречу на восемь. Мы можем пойти в «Вики»?
Я пожал плечами.
– Вряд ли. Это эксклюзив.
– Но ведь Макс должен тебе… – Она замолчала, увидев, что я снова таращусь на нее. – О. Ну ладно.
– Что скажешь?
Она тряхнула головой и улыбнулась.
– Мне следует радоваться, после предыдущих двух ночей.
– Именно. – Наклонившись, я поцеловал ее.
Наконец она отстранилась, посмотрела на меня снизу вверх своими огромными карими глазами – и скверного утра как не бывало.
– Ты опоздаешь, – сказала Мэгги.
Но ее тело прижималось ко мне, и она больше не била меня по рукам.
Лето в Нью-Йорке – одно из моих самых нелюбимых времен года. Жар оседает между зданиями, удушая все на своем пути, а воздух просто… останавливается. И ты чувствуешь запахи. Пластика, плавящегося на раскаленном бетоне; горящего мусора; застарелой мочи, которая пузырится в сточных канавах; людей, живущих в тесном пространстве. Словно небоскребы – потеющие алкаши после пьянки, застывшие в изнеможении и сочащиеся свидетельствами всех своих пороков. Моя астма сходит с ума. Иногда мне приходится трижды воспользоваться ингалятором, чтобы только добраться до работы.
Пожалуй, единственный плюс лета – то, что это не весна и тебе на голову хотя бы не сыплется дождь из наполовину оттаявшего бетона.
Я срезал путь через парк, чтобы дать легким немного отдохнуть от испарений и зловония, но особого облегчения это не принесло. Хотя утренняя жара еще не достигла пика, деревья выглядели пыльными и усталыми, их листья поникли, а на траве, словно залысины на старой собаке, виднелись большие коричневые пятна, где зелень отступила перед летним напором.
Троги выползли на солнце, чтобы полежать на травке, поваляться в пыли и насладиться очередным бездельным летним днем. Их выманила погода. Я остановился, чтобы посмотреть, как они веселятся, – волосатые и возбужденные, не ведающие никаких забот.
Некоторое время назад кто-то создал петицию, чтобы избавиться от них или хотя бы их стерилизовать, но мэр заявил, что у трогов тоже есть права. В конце концов, у них были родители, пускай никто в этом не признавался. Он даже заставил полицию прекратить жестокие избиения, после чего таблоиды просто сорвались с катушек – писали, что у мэра есть внебрачный ребенок-трог, которого он прячет в Коннектикуте. Однако за несколько лет люди привыкли к трогам. А таблоиды вскоре приказали долго жить, так что мэру не пришлось тревожиться о том, что пишут про его внебрачных детей.
Сегодня троги стали частью ландшафта – целый парк людей-обезьян, которые бродят по округе: на уродливых лицах ярко сверкают желтые глаза, из ртов свисают длинные розовые языки, а мех слишком жидок, чтобы выжить в дикой природе. Когда наступает зима, они либо замерзают до смерти, либо мигрируют на юг в теплые края. Однако каждым летом появляются новые.
Когда мы с Мэгги впервые попытались завести ребенка, мне приснился кошмар, что Мэгги родила трога. Она держала его и улыбалась, вся потная и опухшая после родов, и твердила: «Разве он не прелесть? Разве он не прелесть?» – а потом передала ублюдка мне. И самым ужасным было не то, что это трог; самым ужасным были попытки придумать, как объяснить всем на работе, что мы решили его оставить. Ведь я полюбил этого безобразного твареныша. Думаю, это и значит быть родителями.
Жуткий сон на месяц сделал меня импотентом. Потому-то Мэгги и посадила меня на таблетки.
Ко мне подобрался трог. Он – или она, или как уж вы назовете гермафродита с сиськами и большой сосиской между ног – посылал мне воздушные поцелуи. Я улыбнулся, покачал головой и решил, что это все-таки он, из-за волосатой спины и той сосиски – у большинства трогов обычно лишь маленькие карандашики. Трог не стал настаивать. Улыбнулся в ответ и пожал плечами. Есть у них положительная черта: пусть они тупее хомяков, но характер мягкий. Мягче, чем у большинства людей, с которыми я работаю. Намного мягче, чем у тех, кого можно встретить в подземке.
Трог побрел прочь, почесываясь и кряхтя, а я продолжил путь через парк. Добравшись до другой стороны, прошел пару кварталов к Фридом-стрит, а затем спустился по лестнице на командную подстанцию.
Когда я открыл ворота, Чи уже поджидал меня.
– Альварез! Ты опоздал.
Чи – тощий нервный парень в подтяжках, с рыжими волосами, зачесанными на лысину. От него вечно несет чем-то кислым, потому что он мажет свою лысину стероидами, от которых его волосы некоторое время растут, после чего он принимается дергать их, и они выпадают, и ему приходится начинать все заново, и от него снова воняет, как от Гудзона. Что уж это за чудо-гель за такой – скальп у Чи сияет, словно отполированный шар для боулинга. Мы советовали ему бросить это дело, но в ответ он только бесится и пытается огрызаться.
– Ты опоздал, – повторил Чи, расчесывая голову, словно эпилептическая мартышка в припадке груминга.
– Да? И что? – Я достал из шкафчика рабочую куртку и стал ее натягивать.
Тусклые флуоресцентные лампы помигивали, однако кондиционер работал, и в кои-то веки в помещении можно было дышать.
– Сломалась помпа номер шесть.
– Как именно?
Чи пожал плечами.
– Я не знаю. Просто остановилась.
– Она шумит? Или остановилась совсем? Она работает медленно? Есть ли подтопление? Давай, помоги мне.
Чи уставился на меня пустыми глазами. На секунду он даже перестал чесаться.
– Ты пытался посмотреть диагностический указатель? – поинтересовался я.
Он пожал плечами.
– Не подумал об этом.
– Сколько раз я тебе говорил, что это первое, что нужно сделать? Как долго она не работает?
– С полуночи? – Скривившись, он задумался. – Нет, с десяти.
– Ты переключил потоки?
Он хлопнул себя ладонью по лбу.
– Забыл.
Я припустил что есть мочи.
– Весь Верхний Вест-Сайд лишился переработки сточных вод ПРОШЛЫМ ВЕЧЕРОМ? Почему ты не позвонил мне?