В любом случае летом свежий воздух шел только на пользу, со всеми этими волнами затемнения, которые вечно вырубали электричество.
Входя в клуб, я закинулся эффи, передо мной предстала зыбь первобытной плоти, клановый сход потных прыгающих мартышек в рваных деловых костюмах, и мы все предались безумию, а наши глаза стали огромными на белых одутловатых лицах, напоминая рыб, что шевелятся на дне океана.
Мэгги улыбалась мне, пока мы танцевали, и наша драка над плитой была забыта. Я не возражал, потому что после драки над вилкой в розетке она неделю вела себя так, будто я во всем виноват, даже после того как сказала, что простила меня. Но сейчас, под танцевальный пульс «Вики», я снова стал ее рыцарем на белом коне и радовался, что она рядом, хотя это и означало присутствие Норы.
Поднимаясь по лестнице, я старался не смотреть на прыщавую кожу Норы и не отпускать шуточки по поводу ее распухшего лица, но она знала, о чем я думаю, и кидала на меня злобные взгляды, когда я предупреждал ее об аварийных ступенях. Кстати о тупости. Ум Норы остер, как тупой угол. Я не пью местную воду и не купаюсь в ней. Потому что постоянно работаю с канализацией. И слишком хорошо знаю, что входит в систему, а что выходит из нее. Люди вроде Норы вешают себе на грудь символ Кали-Марии или приклеивают на задницу смайлик «Суперчистый» – и надеются на лучшее. Я пью только бутилированную воду и принимаю душ только с фильтрующей насадкой. И тем не менее иногда у меня бывает сыпь. Но не гнойные прыщи.
Литавры пульсировали в моих глазных яблоках. На другой стороне клуба Нора танцевала с Ву, и теперь, когда эффи врубил в мозгу повышенную передачу, я видел ее положительные качества: она танцевала быстро и яростно… у нее были длинные черные волосы… и прыщи размером с сиськи.
Они выглядели зрелыми.
Я подобрался к ней и попытался извиниться за то, что раньше не ценил ее, но, боюсь, из-за шума и соплежевания по поводу ее кожи не смог добраться до сути. Она смылась прежде, чем я успел с ней помириться, бросив меня одного в пульсирующей утробе «Вики», в то время как вокруг колыхались толпы людей, а океанические волны эффи пробегали от моих глазных яблок к промежности и обратно, подкидывая меня все выше, и выше, и выше…
Девчонка в драных гольфах с повадками монашки хныкала в туалете, когда Мэгги обнаружила нас, оттащила ее в угол и взяла меня прямо на полу, а людям, пытавшимся воспользоваться писсуарами из нержавейки, приходилось нас огибать, но потом меня схватил Макс, и я не мог понять, занимались ли мы этим на барной стойке и в этом ли заключалась проблема, или же я просто отлил в неположенном месте, а Макс непрерывно ныл по поводу пузырей в джине и бунта, бунта, БУНТА, который ему грозит, если эти уроды-наркоманы не получат свою выпивку, и затолкнул меня под барную стойку, где выходят трубки из бочек с джином и тоником, и я словно плавал в кишках осьминога, а над головой у меня гремели литавры.
Я хотел прикорнуть прямо там, а может, поохотиться за красными трусиками «монашки», но Макс постоянно возвращался с новыми порциями эффи и говорил, что нашел причину проблемы, пузырчатой проблемы, прими немного, это очистит твою проклятую башку, нашел, откуда берутся пузыри, как они попадают в джин. Нет, нет, нет! Тоник, тоник, тоник! В тонике нет пузырей. Найди тоник. Останови БУНТ, верни все на свои места, прежде чем газовщики явятся и прикроют нас, и, черт побери, что ты там вынюхиваешь?
Плаваю под стойкой… Плаваю долго и глубоко… огромные глаза… доисторическая рыбина среди гигантских замшелых оплетенных корнями яиц, укрытых болотными туманами, вместе с барными тряпками, и потерянными ложками, и склизкими остатками барного сахара, и этими гигантскими серебристыми яйцами, лежащими под корнями, обрастающими мхом и плесенью, а больше ничем, в этих уродинах нет желткового тоника, они высосаны насухо, высосаны подчистую многочисленными динозаврами, которых томит жажда, и конечно, проблема именно в этом. Нет тоника. Совсем. Вообще.
Больше яиц! Больше яиц! Нам нужно больше яиц! Больше серебристых, сочащихся тоником яиц, которые катят на ручных тележках и тащат на спинах бармены в белых пиджаках и бабочках. Нужно больше яиц, чтобы проткнуть их длинными зелеными сосущими корнями-трубками, и тогда мы сможем высосать тоник из желтка, а Макс сможет снова смешивать д. с т., а я буду героем, ха-ха-ха, героем, чертовой суперзвездой, потому что я знаю все о серебристых яйцах и о том, как ввести в них правильные трубки, и не потому ли Мэгги всегда так злится на меня, что моя трубка не готова войти в ее яйцо, а может, у нее нет яиц, чтобы в них входить, но мы точно не собираемся к врачу выяснять, что у нее нет ни яиц, ни заменителей, и никто не прикатит к ней на ручной тележке, и не потому ли она прыгает в толпе в черном корсете с парнем, который лижет ей ноги и показывает мне средний палец?
И не потому ли нас ждет БУНТ, что когда я проломлю этому трогову отродью башку куском стойки, которую собираюсь одолжить у Макса… вот только я слишком глубоко занырнул, чтобы справиться с ноголизом. А маленькие дымящиеся кучки эффи продолжают расцветать на полу, и мы все заглатываем их, потому что я чертов герой-герой-герой, мастер на все руки и на все времена, и каждый кланяется, и шаркает ногами, и передает мне эффи, потому что никакого БУНТА не будет, и газовщики нас не закроют, и нам не придется ползти, изрыгая блевотину, вниз по лестнице на улицу.
А потом Макс выталкивает меня обратно на танцпол с новыми порциями эффи для Мэгги, весь прощение, и прощать легко, когда ходишь по потолку величайшего старейшего небоскреба в небе.
Голубые литавры и глазастые монашки. Прыщи и романтические ужины. Вниз по лестницам и на улицу.
К тому времени как мы вывалились из «Вики», я наконец вырвался из объятий эффи, но Мэгги еще парила, гладила меня руками, трогала, рассказывала, что собирается сделать, когда мы придем домой. Норе и Ву полагалось быть при нас, но в какой-то момент мы разделились. Мэгги не хотела их ждать, и мы двинулись к жилым кварталам, ковыляя меж башен старого города, обходя зловонные свидетельства работы дьявола и людских непотребств на тротуарах и уворачиваясь от ларьков, в которых торговали осьминогами на палочке.
Наконец воцарилась ночная прохлада, блаженное время между концом полуночного зноя и началом утренней духоты. Нас накрыло облако влажности, такое желанное после клуба. Без дождей и заморозков почти не нужно было следить за бетонными дождями.
По пути Мэгги гладила ладонями мои руки, время от времени прижимаясь, чтобы поцеловать меня в щеку или куснуть за ухо.
– Макс говорит, ты потрясающий. Ты спас вечеринку.
– Это было несложно, – пожал я плечами.
События в баре туманил весь тот эффи, что я принял. Кожа все еще пела. Я ощущал теплую пульсацию в промежности, видел дрожащую картинку с темными улицами и длинные ряды свеч в окнах башен, но прикосновение руки Мэгги было приятным, и она выглядела хорошо, и у меня имелись свои планы насчет того, чем мы займемся дома, так что я знал, что меня отпускает легко и медленно, словно я падаю в теплую пуховую постель, наполненную гелием и язычками.
– Любой бы догадался, что у него кончился тоник, если бы мы все так не зависли.
Я остановился напротив торговых автоматов. Три пустовали, а один был взломан, но в последнем еще осталась пара напитков. Я опустил деньги и выбрал бутылку «Блу вайтэлити» для Мэгги и «Суэтшайн» для себя. Приятный сюрприз: автомат выдал покупки.
– Надо же! – просияла Мэгги.
Ухмыльнувшись, я выудил ее бутылку.
– Похоже, удачная ночка. Сначала бар, потом это.
– Я бы не сказала, что бар был удачей. Даже не подумала бы. – Она осушила «Блу вайтэлити» двумя большими глотками и хихикнула. – И ты сделал это, хотя был лупоглазым, как рыба. Исполнил стойку на руках прямо в баре!
Я ничего не помнил. Помнил только барный сахар и красные кружевные лифчики. Но не стойку на руках.
– Понятия не имею, как Максу удается сводить концы с концами, если он забывает даже пополнить запасы.
Мэгги потерлась об меня.
– «Вики» намного лучше большинства клубов. Кроме того, у него есть ты. Настоящий, живой герой. – Она снова хихикнула. – Я рада, что нам не пришлось выбираться из очередного бунта. Ненавижу их.
В переулке несколько трогов занимались тем самым. Скопление гермафродитных тел, влезающих друг на друга и пыхтящих, с разинутыми в широких улыбках ртами. Я бросил на них мимолетный взгляд и двинулся дальше, но Мэгги схватила меня за руку и потянула назад.
Троги действительно делали это втроем, сбившись в кучу, их кожа блестела от пота и слюны. Они посмотрели на нас своими желтыми глазами, ничуть не стесняясь. Улыбнулись и продолжили ритмично стонать.
– Поверить не могу, как часто они ЭТИМ занимаются, – прошептала Мэгги. Она стиснула мою руку и прижалась ко мне. – Будто собаки.
– Интеллект у них как раз подходящий.
Они сменили позу, один припал к земле, словно вдохновившись словами Мэгги. Другие навалились на него сверху… или на нее. Рука Мэгги скользнула к моей ширинке, повозилась с молнией и проникла внутрь.
– Они такие… О боже. – Она притянула меня к себе и вцепилась в ремень, чуть не разорвав его.
– Какого черта?
Я попытался оттолкнуть ее, но она обхватила меня, ее руки блуждали в моих брюках, прикасаясь ко мне, возбуждая. Определенно, эффи еще работал.
– Давай тоже сделаем это. Прямо здесь. Я хочу тебя.
– Ты с ума сошла?
– Им плевать. Давай! Может, на этот раз получится. Завали меня. – Она шевельнула рукой, и ее глаза расширились. – Ты никогда не был таким большим. – Снова прикосновение. – Ну же! Пожалуйста. – Она прижалась ко мне, оглянувшись на трогов. – Вот так. Прямо здесь. – Стянула шелковую блузку, обнажив черный корсет и бледную кожу грудей.
Я уставился на ее восхитительное тело. Роскошное тело, которым она дразнила меня всю ночь напролет. Внезапно мне стало наплевать на трогов и немногочисленных прохожих. Мы оба вцепились в мой ремень. Мои брюки упали к лодыжкам. Мы врезались в стену переулка, прижимаясь к старому бетону и глядя друг другу в глаза, а потом я вошел в нее, и ее губы оказались возле моего уха, щекочущие, и дышащие, и шепчущие, и мы задвигались в едином ритме.