Я шел по указателям конструкторского корпуса, но они водили меня кругами. Я бы спросил, куда идти, – я вполне на это способен, – но мне было неловко, что я не в состоянии воспользоваться простейшим указателем.
И кстати, у кого спрашивать? Двор кишел ребятами, растянувшимися на траве почти без одежды, словно они собирались основать собственную колонию трогов, но беседовать с ними мне не хотелось. Я не ханжа, однако какие-то границы все же должны существовать.
В итоге я просто блуждал от одного здания к другому, пробираясь сквозь лабиринт огромных строений в стиле Древнего Рима и Бена Франклина – множество колонн, кирпича и клочковатых зеленых двориков, и все это выглядит так, словно вот-вот начнется бетонный дождь, – пытаясь разобраться в этих чертовых указателях.
Наконец я сдался и спросил у пары полуголых ребят, куда идти. Больше всего в студентах мне не нравится то, что они вечно считают себя самыми умными. Хуже всех детишки богатеньких родителей, халявщики из подготовительных школ. Я спрашивал у этих умников, где находится конструкторское отделение, или конструкторский корпус, или как он там у них называется, а они таращились на меня и трещали, как мартышки, или обдолбанно смеялись и шли дальше. Некоторые пожимали плечами и говорили: «Понятия не имею», – и это лучшее, чего мне удалось добиться.
Я продолжил поиски. Не знаю, сколько там блуждал. И в конце концов нашел в одном из дворов большое старое здание, квадратное, с колоннами, как в Парфеноне. На ступенях валялись ребята, поджариваясь на солнце, но это было одним из самых тихих мест в кампусе.
Первые двери, к которым я подошел, оказались закрыты, и вторые тоже, но потом я нашел те, с которых свисала тяжелая цепь с открытым старым замком. Ребятки на ступенях не обращали на меня внимания, поэтому я распахнул створки.
Внутри царили тишина и пыль. На потолке гнездились большие старые люстры, мерцавшие оранжевым в тусклых лучах света, проникавших сквозь грязные окна. Казалось, что уже вечер и солнце садится, хотя снаружи едва перевалило за полдень. Толстый слой пыли покрывал все: на полах, и читальных столах, и стульях, и компьютерах лежала серая пленка.
– Эй?
Никто не ответил. Мой голос отразился эхом и умер, словно здание поглотило звук. Я побрел вперед, выбирая дверные проемы наугад: читальные залы, учебные кабинки, еще мертвые компьютеры, но в основном – книги. Проходы, заставленные полками. Зал за залом, забитые книгами, и на всех лежали толстые одеяла пыли.
Библиотека. Целая чертова библиотека в центре университета, и ни одного человека в ней! На полу были следы, а также пакетики от эффи, упаковки от презервативов и пустые бутылки, но даже мусор покрылся собственным тонким слоем пыли.
В некоторых залах все книги были сброшены с полок, словно тут пронесся торнадо. В одной комнате кто-то устроил из них костер. Они лежали огромной обугленной грудой, куча золы, страниц и обложек, свалка пепельных окаменелостей, которые рассыпались прахом, когда я присел на корточки и дотронулся до них. Я быстро поднялся, вытирая руку о штаны, словно прикоснулся к чьим-то останкам.
Я блуждал, водя пальцами вдоль полок и глядя, как пыль сыплется вниз, подобно миниатюрному бетонному ливню. Взял книгу наугад. Мне в лицо поднялось облако пыли, и я кашлянул. Грудная клетка сжалась, пришлось воспользоваться ингалятором. В полумраке я с трудом различил название: «Америка после Освобождения: современная перспектива». Я открыл книгу, и переплет затрещал.
– Что ты здесь делаешь?
Отпрыгнув назад, я уронил книгу. Вокруг меня клубилась пыль. Пожилая дама, сгорбленная, похожая на ведьму, стояла в конце прохода. Она захромала ко мне и резким голосом повторила:
– Что ты здесь делаешь?
– Я заблудился. Пытаюсь найти конструкторский отдел.
Дама была уродливой. Ее морщинистое лицо испещряли пигментные пятна, кожа вялыми складками свисала с костей. На вид ей было не меньше тысячи лет, но она не выглядела мудрой, просто искалеченной и побитой молью. В руке у нее блестел какой-то плоский серебристый предмет. Пистолет.
Я сделал еще один шаг назад.
Она подняла оружие.
– Не в ту сторону. Туда, откуда ты явился. – Старуха махнула пистолетом. – Давай.
Я помедлил.
Она улыбнулась, продемонстрировав пеньки гнилых зубов.
– Я не выстрелю, если ты не дашь мне повод. – Снова взмах пистолетом. – Иди. Тебе здесь не место. – И она с властным проворством погнала меня через библиотеку к главным дверям. Распахнула их и махнула оружием. – Иди. Убирайся.
– Подождите. Пожалуйста. Вы хотя бы можете сказать, где находится конструкторский отдел?
– Давным-давно закрылся. Теперь убирайся.
– Не может быть!
– Может. Иди. Давай. – Она снова тряхнула пистолетом. – Убирайся.
Я вцепился в дверь.
– Но вы должны знать кого-то, кто сможет мне помочь. – Я говорил быстро, стараясь выплеснуть слова прежде, чем она воспользуется пушкой. – Я занимаюсь городскими канализационными помпами. Они начали ломаться, и я не знаю, как их починить. Мне нужен кто-то с инженерным опытом.
Она трясла головой, наводя на меня оружие. Я попытался еще раз.
– Пожалуйста! Вы должны мне помочь. Никто не хочет со мной разговаривать, но все вы будете плавать в дерьме, если я не найду помощь. Шестая помпа обслуживает университет, и я не знаю, как ее починить!
Старуха замерла. Склонила голову на один бок, потом на другой.
– Продолжай.
Я вкратце обрисовал проблему с «Прэшедайнами». Когда закончил, она покачала головой и отвернулась.
– Ты зря потратил время. Конструкторский отдел прекратил свое существование более двадцати лет назад.
Старуха подошла к читальному столу и стряхнула пыль. Отодвинула стул и проделала с ним то же самое. Потом села, положив пистолет на стол, и поманила меня к себе.
Я с опаской отряхнул для себя стул. Старуха рассмеялась, заметив, что мои глаза не отрываются от пистолета. Взяла его и спрятала в карман изъеденного молью свитера.
– Не волнуйся. Я тебя не застрелю. Просто держу его под рукой на случай, если детишки взбесятся. Теперь это редкость, но никогда не знаешь… – Она выглянула во двор, осекшись на полуслове.
– Почему у вас нет конструкторского отдела?
Старуха снова посмотрела на меня.
– По той же причине, по которой я закрыла библиотеку. – Она засмеялась. – Мы же не можем допустить, чтобы здесь бегали студенты, верно? – Мгновение она задумчиво разглядывала меня. – Я удивлена, что ты пробрался внутрь. Видимо, я старею, если забыла запереть двери.
– Вы всегда запираете ее? А разве библиотекари…
– Я не библиотекарь, – перебила она. – Последним библиотекарем был Герман Хсу. – Старуха снова засмеялась. – А я – старая учительская жена. Мой муж при жизни преподавал органическую химию.
– Но это вы повесили цепи на двери?
– А кто еще? Я увидела, как тут веселятся студенты, и поняла, что нужно принять меры, пока они не спалили чертово здание дотла. – Она побарабанила пальцами по столу, поднимая маленькие облачка пыли, снова разглядывая меня. Наконец сказала: – Если я дам тебе ключи от библиотеки, ты сможешь узнать то, что тебе нужно? Про эти помпы? Понять, как они работают? Починить их?
– Вряд ли. Потому я и пришел. – Я вытащил наушник. – Все схемы здесь. Мне нужен человек, который сможет их прочитать.
– Здесь тебе никто не поможет. – Старуха натянуто улыбнулась. – У меня степень по социальной психологии, не инженерии. А больше тут никого нет. Если не считать их. – Она махнула на студентов, трахавшихся во дворе. – Думаешь, кто-нибудь из них сможет прочесть твои схемы?
Сквозь грязные стеклянные двери я видел голых ребят на ступенях библиотеки. Они совокуплялись, ухмыляясь, славно проводя время. Одна из девушек заметила меня и призывно помахала рукой. Когда я покачал головой, пожала плечами и вернулась к своему занятию.
Старуха уставилась на меня, как стервятник.
– Видишь, что я имею в виду?
Девушка вошла в ритм. Увидев, что я по-прежнему смотрю, ухмыльнулась и снова поманила меня. Будь у нее огромные желтые глаза, получился бы отличный трог.
Я зажмурился, потом распахнул веки. Ничего не изменилось. Девушка и ее друзья никуда не делись. Продолжали трахаться и славно проводить время.
– Лучшие и умнейшие, – пробормотала старуха.
Посреди двора раздевались новые студенты, и никого из них не волновало, что они делают это среди бела дня, не волновало, что кто-то их увидит, не волновало, что о них подумают. Пара сотен ребят, и ни у одного не было ни книг, ни тетрадей, ни ручек, ни бумаги, ни компьютера.
Старуха рассмеялась.
– Чему ты удивляешься? Ты же не станешь утверждать, что никто из вас ничего не заметил? – Она помолчала, затем недоверчиво всмотрелась в меня. – Троги? Бетонный дождь? Репродуктивные расстройства? Ты никогда об этом не задумывался? – Она покачала головой. – Значит, ты глупее, чем мне показалось.
– Но… – Я прочистил горло. – Как это могло… То есть… – Я замолк.
– Мой муж занимался химией. – Она покосилась на ребят, совокуплявшихся на ступенях и в траве, снова покачала головой и пожала плечами. – По этому поводу написано множество книг. Некоторое время даже печатали рассказы в журналах. Минусы грудного вскармливания и тому подобные вещи. – Она нетерпеливо махнула рукой. – Мы с Рохитом никогда об этом не задумывались, пока его студенты не начали глупеть с каждым годом. – Она фыркнула. – А потом он протестировал их – и оказался прав.
– Не может быть, чтобы мы все превращались в трогов. – Я продемонстрировал свою бутылку «Суэтшайн». – Как бы тогда я смог купить эту бутылку, или наушник, или бекон, или что бы то ни было еще? Кто-то же производит все это.
– Ты нашел бекон? Где? – Старуха заинтересованно наклонилась вперед.
– Жена нашла. Последнюю упаковку.
Она со вздохом откинулась назад.
– Какая разница. Все равно мне нечем его жевать. – Посмотрела на мою бутылку «Суэтшайн». – Кто знает? Может, ты и прав. Может, все не так плохо. Но это самая длинная беседа, что мне доводилось вести после смерти Рохита. Похоже, большинство людей просто не в состоянии сосредоточиться на чем-то, как раньше. – Она смерила меня взглядом. – Быть может, твоя бутылка просто означает, что где-то есть фабрика, которая столь же хороша, как когда-то были твои канализационные помпы. И пока никаких серьезных поломок не произошло, мы сможем пить «Суэтшайн».