Англичанин тотчас отменил все свои дела и встречи, отобрал все самое нужное из своей личной библиотеки — и вот он здесь, в дощатом бараке, похожем на хлев, а за его стенами большой караван, который собирается идти через Сахару, и по пути его будет оазис Эль-Фаюм.
«Я должен своими глазами посмотреть на этого проклятого алхимика», — подумал Англичанин, и даже вонь верблюдов показалась ему в эту минуту не столь невыносимой.
Тут к нему подошел молодой араб с дорожными сумками за спиной и поздоровался.
— Куда вы направляетесь? — спросил он.
— В пустыню, — отвечал Англичанин и снова взялся за чтение.
Ему было не до разговоров: надо освежить в памяти все, что он выучил за десять лет; не исключено, что алхимик захочет проверить его познания.
Юноша тем временем, усевшись, достал из заплечного мешка и тоже раскрыл книгу. Англичанин заметил, что она на испанском.
«Уже неплохо», — подумал он, потому что по-испански говорил лучше, чем по-арабски.
Если этот юноша тоже отправится в Эль-Фаюм, можно будет с ним поговорить в свободное время.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
«Забавно, — думал тем временем Сантьяго, в очередной раз перечитывая сцену похорон, с которой начиналась книга. — Вот уж почти два года, как я взялся за нее, а до сих пор словно прикован к первым страницам».
Рядом на сей раз не было царя Мельхиседека, но юноша все равно не мог сосредоточиться. Отвлекали еще и мысли о том, верное ли он принял решение. Однако Сантьяго понимал главное: в любом деле решение — лишь начало. Когда человек на что-нибудь решается, сделав выбор, он словно ныряет в стремительный поток, который унесет его туда, где он и не думал оказаться.
«Отправляясь на поиски сокровищ, я и не предполагал, что буду работать в лавке у Торговца хрусталем. Точно так же этот караван, может быть, и есть мой выбор, мое решение, но сам по себе путь его так и останется тайной».
Рядом сидел европеец и тоже читал книгу. Сантьяго он показался человеком несимпатичным: когда юноша вошел в барак, тот поглядел на него недружелюбно. Это, впрочем, ничего — они все равно могли бы завязать знакомство, если бы он не оборвал разговор.
Юноша закрыл книгу — ему ничем не хотелось походить на этого иностранца, — затем вынул из кармана камни и стал играть ими.
— Урим и Туммим! — поразился европеец.
Сантьяго поспешно их спрятал.
— Не продаются, — сказал он.
— Ну, стоят-то они недорого, — ответил тот. — Обыкновенные кристаллы, ничего особенного. На свете миллионы таких камешков, однако человек понимающий сразу узнает Урим и Туммим. Но я и не подозревал, что они встречаются в этих краях.
— Мне подарил их царь, — ответил юноша.
Чужеземец, словно лишившись дара речи, неверной рукой достал из кармана два камня — такие же, как у Сантьяго.
— Ты говорил с царем? — проговорил он.
— Ну да, тебе трудно представить, что цари говорят с пастухами, — сказал Сантьяго, у которого пропала охота продолжать беседу.
— Да нет, почему же. Пастухи первыми признали Царя, когда Его еще не знал никто на свете. Как раз в том, что цари говорят с пастухами, нет ничего необычного. — И Англичанин добавил, словно опасаясь, что юноша не понял: — Об этом можно прочесть в Библии, в той самой книге, из которой я узнал про Урим и Туммим. Бог разрешил гадать только на этих камнях. Жрецы носили их на золотых нагрудниках.
Теперь уж Сантьяго не жалел о том, что пришел на склад.
— Быть может, это знак, — промолвил, как бы размышляя вслух, Англичанин.
— Кто сказал тебе о знаках? — Интерес Сантьяго рос с каждым мгновением.
— Все на свете — знаки, — сказал Англичанин, откладывая свой журнал. — Давным-давно люди говорили на одном языке, а потом забыли его. Вот этот-то Всеобщий Язык, помимо прочего, я и ищу. Именно поэтому я здесь. Я должен найти человека, который владеет этим Всеобщим Языком. Алхимика.
Разговор их был прерван появлением толстого араба — владельца склада.
— Повезло вам, — сказал араб. — Сегодня после обеда в Эль-Фаюм отправляется караван.
— Но мне нужно в Египет! — растерянно воскликнул Сантьяго.
— В Египте и находится Эль-Фаюм. Ты откуда родом?
Сантьяго ответил, что он из Испании. Англичанин обрадовался: хоть одет на арабский манер, а европеец.
— Он называет знаки везением, — сказал он, когда хозяин вышел. — Если бы я взялся написать книгу о словах «везение» и «совпадение», получилась бы толстенная энциклопедия. Именно из этих слов состоит Всеобщий Язык.
И добавил, что встреча его с Сантьяго, у которого тоже, оказывается, есть Урим и Туммим, вряд ли просто совпадение. Потом осведомился, не Алхимика ли разыскивает юноша.
— Я ищу сокровища, — ответил тот и, спохватившись, прикусил язык.
Однако Англичанин вроде бы не придал значения его словам и только сказал:
— В каком-то смысле — я тоже.
— Я и не знаю толком, что такое алхимия, — сказал Сантьяго, но тут снаружи раздался голос звавшего их владельца склада.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
— Караван поведу я, — сказал им во дворе длиннобородый темноглазый человек. — В моих руках жизнь и смерть всех, кто пойдет со мной, потому что пустыня — особа взбалмошная и нередко сводит людей с ума.
В путь готовились тронуться человек двести, а животных — верблюдов, лошадей, ослов — было едва ли не вдвое больше. У Англичанина оказалось несколько чемоданов, набитых книгами. Во дворе толпились женщины, дети и мужчины с саблями у пояса и длинными ружьями за спиной. Стоял такой шум, что Вожатому пришлось несколько раз повторить свои слова.
— Люди здесь собрались разные, и разным богам они молятся. Я же служу только Аллаху, и Его именем клянусь: я сделаю все возможное, чтобы опять победить пустыню. Теперь пусть каждый поклянется тем богом, в которого верует, что будет повиноваться мне, как бы ни сложились обстоятельства. В пустыне неповиновение — гибель.
Раздался приглушенный гул голосов — это каждый обратился к своему богу. Сантьяго поклялся именем Христа. Англичанин промолчал. Это продолжалось дольше, чем нужно для клятвы, — люди просили у небес защиты и покровительства.
Потом послышался протяжный звук рожка, и каждый сел в седло. Сантьяго и Англичанин, купившие себе по верблюду, не без труда взобрались на них. Юноша увидел, как тяжко нагрузил его спутник своего верблюда чемоданами книг, и пожалел бедное животное.
— А между тем никаких совпадений не существует, — словно продолжая давешний разговор, сказал Англичанин. — Я приехал сюда потому, что один мой друг услышал об арабе, который…
Но слова его потонули в шуме тронувшегося каравана. Однако Сантьяго отлично знал, что имел в виду Англичанин: существует таинственная цепь связанных друг с другом событий. Это она заставила его пойти в пастухи, дважды увидеть один и тот же сон, оказаться неподалеку от африканского побережья, встретить в этом городке царя, стать жертвой мошенника и наняться в лавку, где продают хрусталь, и…
«Чем дальше пройдешь по своему Пути, тем сильней он будет определять твою жизнь», — подумал юноша.
Караван двигался на восток. Выходили рано поутру, останавливались на привал, когда солнце достигало зенита, и, переждав пик зноя, снова трогались в путь. Сантьяго мало разговаривал с Англичанином — тот по большей части не отрывался от книги.
Юноша молча разглядывал многочисленных спутников. Теперь они не походили на тех, какими были перед началом пути. Тогда царила суета: крики, детский плач и ржание коней сливались с возбужденными голосами купцов и проводников. А здесь, в пустыне, безмолвие нарушали лишь посвист вечного ветра да скрип песка под ногами животных. Даже проводники хранили молчание.
— Я много раз пересекал эти пески, — сказал как-то ночью один погонщик другому. — Но пустыня так велика и необозрима, что и сам поневоле почувствуешь себя песчинкой. А песчинка нема и безгласна.
Сантьяго понял, о чем говорит погонщик, хотя в пустыне был впервые. Он и сам, глядя на море или в огонь, часами мог не произносить ни слова, ни о чем не думая и как бы растворяясь в безмерной силе стихий.
«Я учился у овец, учился у хрусталя, — думал он. — Теперь меня будет учить пустыня. Она кажется мне самой древностью, она — самое мудрое из всего, что я видел прежде».
А ветер здесь не стихал ни на миг, и Сантьяго вспомнил, как ощутил его силу, стоя на башне в Тарифе. Этот же ветер, должно быть, лишь слегка ерошил шерсть его овец, бродивших по пастбищам Андалусии в поисках корма и воды.
«Теперь они уже не мои, — думал он без особой грусти. — Забыли меня, наверное, привыкли к новому пастуху. Ну и ладно. Овцы, как и каждый, кто странствует с места на место, знают, что разлуки неизбежны».
Тут ему вспомнилась дочь суконщика — должно быть, она уже вышла замуж. За кого? Может, за продавца кукурузы? Или за пастуха, который тоже умеет читать и рассказывать невероятные истории — Сантьяго не один такой. То, что он почему-то был в этом уверен, произвело на юношу сильное впечатление: может, и он овладел Всеобщим Языком и знает теперь настоящее и прошлое всех на свете? «Предчувствие» — так называла этот дар его мать. Теперь он понимал, что это — быстрое погружение души во вселенский поток жизни, в котором судьбы всех людей связаны между собой. Нам дано знать все, ибо все уже записано.
— Мактуб, — промолвил юноша, вспомнив Торговца хрусталем.
Иногда песчаная пустыня вдруг становилась каменной. Если караван оказывался перед валуном, его огибали, а если перед целой россыпью камней — шли в обход. Если песок был таким рыхлым и мелким, что в нем увязали копыта верблюдов, — искали другой путь. Иногда под ногами оказывался солончак — значит, на этом месте было когда-то озеро, — и вьючные животные жалобно ржали. Погонщики спешивались, оглаживали их и успокаивали, потом взваливали поклажу себе на плечи, и лишь одолев предательский отрезок пути, вновь навьючивали верблюдов и лошадей. Если же погонщик заболевал или умирал, товарищи его бросали жребий: кто поведет его верблюдов.