— Мактуб, — произнес наконец Торговец хрусталем.
— Что это значит?
— Чтобы понять по-настоящему, надо родиться арабом, — ответил тот. — Но примерный смысл — «так записано».
И, гася угольки в наргиле, добавил, что с завтрашнего дня Сантьяго может продавать чай в хрустальных стаканах. Остановить реку жизни невозможно.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Люди взбирались по крутизне и вдруг на самом верху видели перед собой лавку, где им предлагали холодный и освежающий мятный чай в красивых хрустальных стаканах. Как же было не зайти и не выпить?!
«Моей жене до такого не додуматься!» — говорил один, покупая несколько штук: в этот вечер к нему должны были прийти гости, и он хотел удивить их замечательными стаканами.
Другой утверждал, что чай кажется гораздо вкусней, когда пьешь из хрустального стакана — в нем, мол, он лучше сохраняет свой аромат. Третий вспоминал, что на Востоке существует давняя традиция пить чай из хрусталя, потому что он обладает магическими свойствами.
И очень скоро все прослышали об этом изобретении, и народ потянулся по склону, чтобы своими глазами увидеть, какие новшества можно внести в такой старинный промысел. Появились и другие заведения, где теперь посетителям подавали чай в хрустальных стаканах, но туда не надо было карабкаться, и потому они пустовали.
Скоро в лавку пришлось нанять еще двух помощников. Теперь здесь не только продавали хрусталь, но и отпускали неимоверное количество чая бесчисленным ежедневным посетителям, жаждущим новизны.
Так прошло полгода.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Юноша проснулся еще до восхода солнца. С тех пор как он впервые ступил на африканский континент, минуло одиннадцать месяцев и девять дней.
Он надел арабский бурнус из белого полотна, специально купленный к этому дню, покрыл голову платком, закрепив его кольцом из верблюжьей кожи, обул сандалии и бесшумно спустился вниз.
Город еще спал. Сантьяго съел кусок хлеба с вареньем, отпил горячего чаю из хрустального стакана. Потом уселся на пороге лавки и закурил наргиле.
Так он сидел и покуривал в полном одиночестве, без единой мысли, слушая постоянный и ровный шум ветра, приносивший запах пустыни. Докурив, сунул руку в карман — и несколько минут смотрел на то, что вытащил оттуда.
Пальцы его сжимали толстую пачку денег — на них можно было купить и обратный билет, и сто двадцать овец, и разрешение вести торговлю между Испанией и той страной, где он сейчас находился.
Сантьяго терпеливо дождался, когда проснется хозяин и отопрет лавку. Потом они вместе выпили еще чаю.
— Сегодня я уеду, — сказал юноша. — Теперь мне есть на что купить овец, а вам — отправиться в Мекку.
Хозяин хранил молчание.
— Благословите меня, — настойчиво сказал Сантьяго. — Вы мне помогли.
Старик, все так же не произнося ни слова, продолжал заваривать чай. Наконец он обернулся к юноше.
— Я горжусь тобой. Ты вдохнул жизнь в мою лавку. Но знай: я не пойду в Мекку. Знай и то, что ты не купишь себе овец.
— Кто это вам сказал? — в удивлении спросил Сантьяго.
— Мактуб, — только и ответил старый Торговец хрусталем.
И благословил юношу.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Затем Сантьяго пошел к себе в комнату и собрал все свои пожитки — получилось три мешка. Уже в дверях он вдруг заметил в углу свою старую пастушью котомку, которая давно не попадалась ему на глаза, так что он и забыл про нее. В ней лежали его куртка и книга. Он вытащил куртку, решив подарить ее какому-нибудь мальчишке на улице, и тут по полу покатились два камня — Урим и Туммим.
Тут юноша вспомнил про старого царя и сам удивился, что столько времени о нем не думал. Целый год ушел на работу без передышки с единственной целью — скопить денег, чтобы не возвращаться в Испанию несолоно хлебавши.
«Никогда не отказывайся от своей мечты, — говорил ему Мельхиседек. — Следуй знакам».
Юноша подобрал камни с пола, и тут его снова охватило странное ощущение, будто старик где-то рядом. Целый год прошел в тяжких трудах, а теперь знаки указывают, что пришла пора уходить.
«Я снова стану точно таким, каким был раньше, — подумал он, — а овцы не научат меня говорить по-арабски».
Овцы, однако, научили его кое-чему поважнее: тому, что есть на свете язык, который понятен всем. И весь этот год, стараясь, чтобы торговля процветала, Сантьяго говорил на языке, понятном каждому. Это был язык воодушевления, язык вещей, которые делаются с любовью и охотой, делаются ради того, во что веришь или чего желаешь. Танжер перестал быть для него чужбиной, и юноша сознавал, что теперь ему может покориться весь мир, как покорился этот город.
«Когда чего-нибудь сильно захочешь, вся Вселенная будет способствовать тому, чтобы желание твое сбылось», — так говорил старый Мельхиседек.
Однако ни о разбойниках, ни о бескрайних пустынях, ни о людях, которые хоть и мечтают, но не желают эти свои мечты осуществлять, старик и словом не обмолвился. Он не говорил ему, что пирамиды — это всего лишь груда камней, и каждый, когда ему вздумается, может у себя в саду нагромоздить такую. Старый царь забыл сказать юноше, что, когда у того заведутся деньги на покупку овец, он должен будет этих овец купить.
Сантьяго взял свою котомку и присоединил ее к остальным вещам. Спустился по лестнице. Хозяин обслуживал чету иностранцев, а еще двое покупателей расхаживали по лавке, попивая чай из хрустальных стаканов. Для столь раннего часа посетителей было много. Только сейчас Сантьяго вдруг заметил, что волосы хозяина напоминают волосы Мельхиседека. Ему вспомнилось первое утро в Танжере, когда некуда было идти и нечего есть, — вспомнилось, как улыбался кондитер, и эта улыбка тоже напомнила ему старого царя.
«Словно Мельхиседек прошел тут и оставил на всем следы своего присутствия, — подумал юноша. — Словно все эти люди в какую-то минуту своей жизни уже встречались с ним. Но ведь он так и говорил мне, что всегда является тому, кто следует своей Судьбе».
Он ушел не прощаясь — не хотелось плакать при чужих. Но он понимал, что будет тосковать по всему этому, по всем тем прекрасным вещам, которым научился здесь. Он обрел уверенность в себе и желание покорить мир.
«Ведь я возвращаюсь в знакомые места пасти овец», — подумал он, но принятое решение почему-то ему разонравилось. Целый год он работал, чтобы осуществить свою мечту, а она вдруг стала с каждой минутой терять свою привлекательность. Может быть, это вовсе и не мечта?
«Может быть, стать таким, как продавец хрусталя? Тоже всю жизнь мечтать о Мекке, но так и не собраться в путь?» — думал он, но камни, которые он держал в руках, словно передали ему силу и решимость старого царя.
По странному совпадению — или это и был знак? — он вошел в ту самую харчевню, что и в первый свой день в Танжере. Конечно, того жулика там не было. Хозяин принес чашку чаю.
«В пастухи вернуться я всегда успею, — думал над ней Сантьяго. — Я умею пасти и стричь овец и этим всегда смогу заработать. А вот другая возможность попасть к пирамидам может и не представиться. Старик, носивший золотой нагрудник, знал всю мою историю. Мне повстречался настоящий царь, и к тому же мудрец».
Только два часа пути отделяли его от равнин Андалусии, а между ним и пирамидами лежала бескрайняя пустыня. Но он понял, что можно взглянуть на это и по-другому: путь к сокровищу стал на два часа короче, хотя сам он при этом и потерял целый год.
«Почему я хочу вернуться к своим овцам — это понятно: потому что знаю их и люблю их, да хлопот с ними немного. А вот можно ли любить пустыню? Но ведь именно пустыня скрывает мое сокровище. Не сумею найти его — вернусь домой. Раз уж так получилось, что сейчас у меня есть и деньги, и время, то отчего бы не попробовать?»
В эту минуту он почувствовал огромную радость. Путь в пастухи ему всегда открыт. И кроме того, всегда можно самому заняться торговлей хрусталем. Конечно, в мире скрыто много иных сокровищ, но ведь именно ему, а не кому-нибудь другому дважды приснился один и тот же сон и встретился старый царь.
Он вышел из харчевни довольный собой. Он вспомнил, что один из поставщиков товара привозил хрусталь его хозяину с караванами, пересекавшими пустыню. Сантьяго сжимал в руках Урим и Туммим — благодаря этим камням он снова решил идти к своему сокровищу.
«Я всегда радом с тем, кто следует своей Судьбе», — вспомнились слова Мельхиседека.
Проще простого: пойти на торговый склад и спросить, правда ли, что пирамиды так далеко, как говорят.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Помещение, где сидел Англичанин, больше напоминало хлев, и пахло там потом, пылью, скотиной. «Стоило десять лет учиться, чтобы оказаться в такой дыре», — думал он, рассеянно листая журнал по химии.
Однако отступать было некуда. Надо было следовать знакам. Всю свою жизнь он посвятил тому, чтобы отыскать тот единственный язык, на котором говорит Вселенная, — для того и учился. Вначале он увлекся эсперанто, потом заинтересовался религиями мира и наконец — алхимией. И вот теперь он свободно говорит на эсперанто, досконально знает историю разных вероучений, только алхимиком все еще не стал. Да, конечно, ему открылись кое-какие тайны, но вот сейчас он намертво застрял и уже не может продвинуться в своих исследованиях ни на шаг. Тщетно пытался он найти помощь еще у какого-нибудь алхимика — все они оказались люди замкнутые и со странностями, все они думают только о себе, так что помощи или совета от них не дождешься. Может быть, все это потому лишь, что они так и не сумели постичь тайну Философского Камня?
Англичанин уже истратил часть отцовского наследства на свои бесплодные поиски. Он рыскал в лучших на свете библиотеках, покупал самые редкие, самые важные книги по алхимии. В одной из таких книг он вычитал об одном знаменитом арабском алхимике, много лет назад побывавшем в Европе; о нем шла слава, что ему больше двухсот лет, что он нашел Философский Камень и открыл Эликсир Бессмертия — что само по себе, может быть, и впечатляло, но так и осталось бы легендой для Англичанина, если бы один его приятель, вернувшись из археологической экспедиции в пустыню, не рассказал ему о некоем арабе, наделенном сверхъестественными дарованиями. Живет он в оазисе Эль-Фаюм. Ему, по слухам, двести лет, и он умеет превращать любой металл в золото.