— Однажды Запад поднимется из глубокой ямы, в которой он погребен, и устремится навстречу своей судьбе, которая, насколько я понимаю, состоит не в том, чтобы быть местом бойни между людьми или служить кладбищем духовных идеалов!
— Если ты сказал это просто из любви к людям, я рад за тебя; но если твоими словами движет лишь национализм или атавистическое сектантство, то я говорю тебе, что главное — чтобы человечество поднялось над скверной невежества, жестокости и эгоизма; не важно, какой народ пойдет впереди, главное, чтобы никто не остался позади. И вдобавок к этой работе нужно еще создать философский синтез, с помощью которого мы охватим взглядом всю «шахматную доску» целиком, увидим, кто на ней играет и зачем. С помощью анализа можно убить, но оживить можно только с помощью синтеза, объединения.
Наставник умолк и стал наблюдать, как вдалеке по дороге бежит стайка детишек, загоревших до черноты, грязнущих и почти голых. Они привыкли бегать пригнувшись к земле, словно маленькие лесные зверушки. Сани обернулся к наставнику и спросил:
— Можно ли что-то сделать для этих несчастных парий?
— У них очень плохая карма, ибо каждое эго низшей ступени эволюции воплощается в теле их расы; но в то же время они являются живым примером порчи и упадка брахманизма, и упадок этот отражается на состоянии народа. В древности самые разумные и высокопоставленные брахманы с любовью покровительствовали низшим классам и ставили их представителей на соответствующую работу, простую, но не унизительную, без изысков, но и не бесчеловечную. Постепенно собственная сила опьянила их, и те, кто прежде были для них младшими братьями, превратились в презренных полулюдей, «неприкасаемых». Будда пришел, чтобы вернуть культу изначальное величие, подобно тому как Иисус старался возродить изначальную иудейскую религию, которая ко времени его пришествия так обветшала… Оба наставника отчасти потерпели неудачу, ведь не так много тех, кто по-настоящему следует их примеру, их учению; большинство людей не вышли за рамки своего низкого морального состояния или, ссылаясь на священные имена, присвоили себе право разрушать, грабить и убивать ради собственной выгоды. Все эти религии, о лану, — неудачные попытки, благодаря которым люди и их непосредственные руководители получат достаточно опыта, чтобы в конце этой эпохи прийти к великой универсальной религии без сект. Она будет посвящена исключительно «не-имеющему-имени» Богу Любви, и все чистые, добрые и мудрые люди будут ее представителями на Земле.
Наставник вновь умолк и медленно пошел к хижине из прутьев и камней, служившей им жилищем. Зимы в этих землях были холодные и снежные, однако здесь обильно рос кустарник, в котором можно было найти убежище и от жары.
Странствующий мудрец без лишних слов погрузился в вечернюю медитацию; перед ним горела лампада, масло для которой изготавливалось особым, сложнейшим способом, хранившимся в тайне.
Сани молча последовал его примеру и остановил свой твердый взгляд на красноватом диске заходящего солнца. Подлинная йога, состоящая не только из упражнений на очищение, или хатха-йоги, дошедшей до Запада; настоящее соединение с высшим Я посредством медитации; изучение Природы и правильное действие, — все это сделало его мягким и сострадательным по отношению к другим, но твердым, как сталь, строгим и требовательным по отношению к самому себе. Доброта, чистота и труд изменили его, придав силу. Он одинаково хорошо видел как физические тела, так и облаченных в эти тела сущностей. Он знал многие тайные свойства растений и драгоценных камней. Горные животные приходили поесть из его рук, и он часто общался с таинственными сущностями, обитавшими на вершинах гор и в сердце великой пустыни.
— Сани, послушай меня!.. — голос старца привлек его внимание, и молодой человек тут же оказался рядом; казалось, что речь Учителя звучит так, как говорят в обители Мистерий, в ней слышалась торжественность.
— Сегодня вечером я советовался с ангелами Огня о направлении твоего путешествия. Меня только что известили, что дальше ты должен идти без моего физического присутствия…
— О, дорогой наставник! Я думал, что рядом с тобой достигну освобождения… Мне не хочется разлучаться с тобой даже физически. В твоем обществе я научился понимать таинственный шорох листьев, шепот рубинов в центре горы и таинственный шум моря, которое всегда повторяет одну и ту же музыкальную ноту и произносит одно и то же слово: АУМ… Ты посвятил меня в священные языки, более древние, чем птичье пение…
— И все это дало тебе освобождение, покой, благость, внутреннюю мудрость?
— Оно дало мне если не все, то хотя бы часть этих божественных атрибутов.
— Что ж, а теперь я оставлю тебя, чтобы ты получил недостающую часть. Мой дорогой юноша, добродетели души — тоже живые существа; если их по неумению разделить, а через какое-то время их части не соединятся, они все умрут и работа окажется напрасной. Великая беда человека — неумение ясно распознавать; он часто пытается извлечь мякоть из плода, от которого остались лишь кожура да зерна. Нет, если источник отдал нам всю воду, мы должны найти другой, который даст нам еще, ведь любим мы не источники, а воду, бьющую из них. Чтобы индивид рос, на каком-то этапе эволюции ему необходимо любить конкретного Учителя, но потом, миновав этот детский этап, он начинает любить единую мудрость во всех Учителях. Мы должны любить не людей за их божественность, а само Божественное через людей.
— Я понимаю, о Не Имеющий Возраста! Ты просишь не о том, чтобы я не ценил тебя, а о том, чтобы распространил свою любовь на всю Вселенную, ведь и в тебе я люблю все того же Бога; через пятьсот или тысячу лет я снова встречу тебя, и у тебя будет другое лицо, однако любовь моя останется прежней, потому что ты не меняешься в своем проявлении, а переходишь из формы в форму. Я знаю это, ведь я тоже перехожу из одной формы в другую…
— Дух не рождается и не умирает, как это происходит с его таинственными образами и проекциями. Все это иллюзия, эфемерная игра линий, убивающая лишь оболочку реаль ного.
— Скажи мне, о гуру, святой Просветленный, к чему вся эта дьявольская игра образов, бренных форм, глупых искр, считающих себя чем-то отдельным?
— Ох уж этот западный ум! Ты не знаешь, почему поднимается сок по стволу дерева или о чем мыслили и что создавали цивилизации сто веков назад, а хочешь познать причину существования Вселенной и даже Божественного…
Таинственный старец улыбнулся озорной улыбкой и добавил:
— Давай немного поедим, а в полночь зададим вопросы Великому Пожирателю.
Сани вымыл свою плошку в ручейке и стал прогуливаться под неосязаемым лунным дождем. Время от времени тишину нарушал далекий вой хищников или странные шорохи, которыми всегда полнятся большие леса и невозделанные пространства. Редкие высокие деревья с плоскими кронами стояли группами и, словно острова, вздымались над морем колючего кустарника и высокой жесткой травы.
Наконец молодой человек остановился у небольшого грота в склоне горы, там, где она едва заметно начинала подниматься над равниной. Странная усталость ласковым, усыпляющим прикосновением распространилась по всем его членам, и он прилег в расселину поспать. Его полузакрытые глаза различали легкие белесые тени, танцевавшие на прогалинах, в тех местах, где не было деревьев и густых теней, враждебных этим поклонникам Луны. Вдали кровля храма молчаливо указывала на идеальное жилище людей — на небо.
К его укрытию медленно приблизилось видение, хорошо знакомое кандидату в Мистерии.
— Ипатия, это ты? — спросил он очень тихо и взволнованно. Гипнотическое состояние поглотило его настолько, что он ничего не видел перед собой и не мог сделать ни малейшего движения.
Видение утвердительно кивнуло головой. Каждое его движение выказывало радость, а обрамлявшая его аура окрашивалась неизвестными на Земле оттенками, подобными тем, что скрываются в сердце драгоценных камней.
— Скажи мне, Ипатия, почему со временем я вижу тебя все более четко и ярко, а вот твое лицо постепенно делается все менее отчетливым?
Вместо ответа призрачная рука указала на недалекую пустыню, и образ растворился в объятиях ветерка.
Сани погрузился в глубокий сон, и в грезах ему вновь и вновь повторялось самое первое видение: огромное дерево, а под ним — неведомый странник с магическим, глубоко проникающим взглядом…
Свет факела мягко коснулся врат его глаз. Учитель, воплощение мудрости и доброты, смотрел на него и улыбался.
— Лану, уже почти полночь; нам нужно поговорить с духами Огня…
— О, мудрый! Я снова видел ее!
— Что она показала тебе?
— Огромную пустыню… Ее лицо, дорогой гуру, оно становится все более расплывчатым… Что это значит?
Старец загадочно улыбнулся и молча пустился в обратный путь.
Сильный холодный ветер наполнял кроны деревьев невидимыми шумными птицами, а луна то надевала, то снимала прозрачную маску облаков.
Два человека быстрым уверенным шагом направлялись к временному жилищу нищего философа. Оказавшись там, старец достал несколько пучков сухих трав и извлек из своей туники несколько ярко окрашенных шелковых лент. Он жестом указал Сани, чтобы тот взял с собой примитивное приспособление, с помощью которого разжигали огонь.
Луна, касаясь драгоценностей старца, пробуждала в них странные блики, возможно, дремавшие не один десяток веков. Путники шли еще примерно полчаса, а затем остановились на краю плато, у подножия которого простиралась пустыня из огромных камней и мельчайшего песка.
Мудрец, не говоря ни слова, усадил своего ученика в соответствующую позу и начертил на песчаной почве несколько фигур, и, хотя они напоминали переплетенные круги, это было нечто другое. Затем он взял деревянный стержень и стал вращать его в «йони», деревянной матке, из которой мужской элемент извлекает искру. Цель непростой операции заключалась в том, чтобы поджечь первый пучок трав, который посвященный положил поверх символов вместе с другими приношениями. Старец принял нужную позу, и показалось, что на несколько мгновений он покинул мир, а когда снова открыл глаза, его лицо преобразилось и стало похоже на маску нездешнего, небесного могущества. Сани раньше никогда не участвовал в этой церемонии и изо всех сил старался соответствовать высоте своего Учителя.